Мальтийский крест - Марина Маслова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Днем мы часто бывали у Маклэев. Это было удивительно, но девочки очень подружились. Они вместе рассматривали картинки в книжках, вместе рисовали, пробовали играть в игру, где нужно было бросать кубик и передвигать резные палочки по клеткам поля. Когда я объяснила правила игры Соне, они начали увлеченно играть, приговаривая каждая на своем языке. Это не мешало им, но когда нужно было, я тут же переводила, помогая найти общий язык. Мы с Максом сидели в шезлонгах со стаканами холодного сока и он рассказывал мне, какие надежды есть на излечение Энни, как они живут теперь вдвоем. Я поняла, что он решил посвятить себя девочке. К счастью, работа позволяла жить, где они захотят, Макс получал заказы от издательств на оформление книг. Полгода они пробудут здесь, на арендованной вилле, потом поедут на зимний курорт в Швейцарию. Чем больше мы разговаривали, тем яснее я видела, как он одинок. Трагедия полуторагодичной давности сразу поставила его перед необходимостью играть спокойствие и уверенность в хорошем исходе, чтобы вселить в Энни такую же уверенность. Подумать о себе у него не было времени. Не знаю, скорбел ли он о погибшей жене ночами, когда Энни спала и не нужно было притворяться, но то, что никто не мог помочь ему преодолеть это, пожалеть и просто печалиться вместе с ним, делало его очень уязвимым. Это было заметно по выражению его глаз и замкнутости, в которой он пребывал постоянно, открываясь только навстречу Энни.
Наблюдая за играми девочек, Макс удивлялся, что они подружились, имея такую разницу в возрасте.
— Тут нет ничего удивительного. Соня, как младшая, видит превосходство Энни во всем, а Энни, принимая поклонение, забывает о своей травме. Для них становится несущественной возможность ходить, ведь есть так много другого, что Энни делает лучше Сони.
— Да, я понял. Кэтрин, вы так разбираетесь в детях!
— Я изучала детскую психологию.
— Ваша Софи выглядит такой довольной жизнью. Все-таки возле ребенка должна быть женщина, — вздохнул Макс, — Возможно, мне придется об этом подумать со временем, но мне кажется, женщина будет напоминать ей о матери.
— Напрасно вы так думаете, ведь ей не три года, Энни прекрасно помнит мать и сознает разницу.
— Возможно, возможно, — задумчиво протянул Макс.
Через несколько дней утром мне позвонил Макс и попросил прийти. Я усадила Соню с книжками и игрушками на террасе, взяла с нее клятву, что она не пойдет без меня на пляж и побежала к Маклэям. Макс, хромая, с трудом вышел мне навстречу и сказал, что накануне порезал ногу и не придал значения, но сегодня ночью почувствовал лихорадку и порез загноился. Придется съездить в госпиталь и обработать рану. Он попросил присмотреть за Энни и побыть с ней, пока он не вернется.
— И чувствуйте себя как дома. Еда в холодильнике, вы поедите вместе?
— Хорошо, не волнуйтесь, Макс. Мы весело проведем время.
Я сбегала за Соней и мы действительно до обеда читали «Кентервильское привидение» сразу на двух языках и рассматривали картинки. Потом я затеяла печь блины. Девочки сидели на кухне и, пересмеиваясь и подталкивая друг друга локтями, ждали, пока я им по очереди выпекала румяные и хрустящие блины. Я принесла баночку икры и мы угостили Энни «блинами по-русски», а потом они доедали остатки с джемом. Потом я помогла Энни сходить в туалет и мы с Соней покатили ее кресло на пляжную террасу. До вечера мы развлекали Энни играми и разговорами, но она уже начинала беспокоиться. В шесть часов позвонил Макс. У него поднялась температура и его оставили в госпитале до завтра. Я успокоила его и пообещала, что мы останемся ночевать с Энни. Девочка волновалась и я решила, что нам лучше лечь всем в ее комнате. Пока я умывала Соню, потом Энни, потом укладывала их по местам, прошло немало времени. Девчонки хихикали, Соня все время вскакивала и садилась к Энни на кровать, пока я перетаскивала матрас из другой спальни и стелила себе постель прямо на полу. Энни смеялась и говорила, что я буду спать, как нищенка в подворотне, прямо на земле, Соня прыгала на моем матрасе, но наконец угомонилась и заснула. Я выключила свет и сказала Энни «Спокойной ночи». Вдруг я услышала всхлипывания. Я села у кровати Энни и стала уговаривать ее, что все в порядке и папа завтра приедет.
— Но ведь он тоже может больше не ходить? Раз у него болит нога.
— Глупости, Энни, у него пустячный порез, просто нужно было сразу помазать йодом. Но знаешь, мужчины такие трусишки, они боятся йода, поэтому у них часто бывает такое же воспаление, как и у твоего папы. Кто порежет палец, кто ногу, а многие оставляют порезы, когда бреются. Никто не умирает от этого. Им просто делают много уколов и это значительно больнее, чем йод. Завтра спроси, понравились ли ему уколы, и он, конечно, ответит — понравились! — но при этом сделает гримасу, вот посмотришь! — я услышала смешок.
Внезапно девочка взяла мою руку, положила ее под щеку и потерлась об нее носом. Я погладила ее по волосам и поцеловала в лоб.
— Так всегда делала моя мама, — услышала я.
— Так делают все, кто любит детей.
— А у тебя есть дети?
— Нет еще. Знаешь, я была замужем, но потом ушла от мужа.
— Ты его не любила?
— Нет, я потому и ушла, что поняла, что не люблю его. Детей я не успела завести.
— Ты хорошая… — прошептала Энни, засыпая.
Я еще посидела возле нее, потом осторожно вытащила руку и пошла спать. Утром я еще возилась с девочками, помогая им умыться, причесаться, одеться, а к дому уже подъезжало такси с Максом. Ему наложили повязку на ногу и он прыгал на другой, неуклюже опираясь на костыль. Я велела ему сесть на кухне и позавтракать вместе с нами. Девочки ели хлопья с молоком, Максу я отрезала ветчины и сделала бутерброд с остатками икры. Он с изумлением посмотрел на меня, а я заметила, что икра — лучшая диета для больных. Тут Энни стала рассказывать, как вчера мы ели
