Четвертый Дюранго - Росс Томас

Дом мэра был выкрашен в небесно-голубой цвет, с темно-синими багетами по стенам, которые поддерживали аккуратные стебли жакаранды. Дом же шефа полиции, давно нуждавшийся в покраске, мэр окрестила «белой сыпью», ибо из-под облупившейся краски выступали пятна странного розового цвета, которые наводили на мысль о заразной болезни.

Вид перед домом Форка украшали камни и кактусы. Камни представляли собой шесть огромных безобразных валунов, весом от четверти до полутонны, которые перешли в собственность шефа от мрачного мексиканца, пребывавшего тут на нелегальном положении.

Когда Форк впервые увидел эти валуны и безапелляционно решил, что они должны стать его собственностью, мексиканец с помощью дряхлого тягача стаскивал их в одно место, чтобы подорвать. Шеф тут же арестовал его за то, что он проехал по территории Дюранго, превысив установленный лимит скорости в 25 миль в час, каковой скорости на памяти живущих тут никогда не наблюдалось. В обмен на свою свободу мексиканец согласился оттащить валуны к дому шефа полиции и разместить их в продуманном порядке, который Форк описал как jaidin de piedras.[1] Вместо этого мексиканец вывалил их прямо перед дверью шефа полиции.

Дверь оставалась запечатанной в течение двух дней, пока Форк не нанял шесть других таких же мексиканцев, посулив им по шесть долларов в час каждому, чтобы они, наконец, разместили валуны в его саду камней. Те же самые мексиканцы вкопали в землю шесть величественных «как-ти» — или кактусов, как упрямо продолжал их называть Форк, — которые он конфисковал у профессионального контрабандиста кактусов из Аризоны, когда тот по несчастью оказался в Дюранго.

Изъятые у контрабандиста растения, которыми тот украшал дома клиентов из Санта-Барбары, — шеф полиции охарактеризовал их как «подонков, которые ради забавы травят койотов ядом», — величественные кактусы сагуаро, выстроившиеся у его дома, теперь, казалось, были обречены на гибель из-за порывов влажного океанского воздуха, хотя Сид Форк утверждал, что только тут они обрели подлинное благородство и трагичность.

После работы мэр Хаскинс и шеф Форк часто встречались в баре «Синий Орел» Нормана Триса, чтобы обменяться мнениями по поводу дел в городе, выпить стаканчик-другой вина или пива и выяснить, есть ли у мэра намерения пригласить сегодня шефа полиции к себе на обед и в постель. Два вечера из пяти она обычно испытывала такое желание, но в остальные три и большинство уик-эндов она говорила ему, чтобы он к ней не приставал.

Получая отставку от мэра, шеф полиции порой звонил блондинке Дикси в Санта-Барбару и предлагал ей разделить с ним пиццу или обед в мексиканском ресторанчике, предполагая, что в данный момент ее муж в Нью-Йорке или Тегусигальпе, Лондоне или Стамбуле или в любом месте, куда он отправлялся, чтобы — по мнению Форка — зарабатывать денег куда больше, чем они с Дикси могли потратить.

В эту последнюю пятницу июня Б.Д. Хаскинс и Сид Форк после работы встретились в «Синем Орле» и, заняв угловую нишу, заказали два мартини с джином, дав Норму Трису предлог поинтересоваться по какому поводу такой заказ.

— Просто захотелось, Норм, — сказала мэр.

— Значит, просто захотелось? — обратился Трис к Форку, словно желая выслушать и другое мнение.

Форк холодно посмотрел на него и кивнул.

— Вы вдвоем заходите сюда каждый вечер, — не отставал Трис, — по крайней мере, я вижу вас три или четыре вечера в неделю, и Б.Д. берет стаканчик-другой белого вина, а ты пару пива, а мартини вы берете, лишь когда Б.Д. переизбирают на очередные два года или когда ты хватаешь за шиворот кого-то из списка разыскиваемых в Лос-Анжелесе и твой снимок появляется в газете, что, насколько я припоминаю, бывает в среднем раз в два года. Так что, когда я спрашиваю «Что случилось?», я интересуюсь — может, Ли Яккока объявил, что будет строить новый индустриальный гигант в наших угодьях и брошенные им семена через три года дадут всходы. В таком случае я бы тоже хватил джина и пусть все идет к свиньям собачьим.

Во время монолога Триса мэр изучала деревянную столешницу, которой было пятьдесят три года от роду: вся она была испещрена вырезанными инициалами и датами. Самая ранняя, как она выяснила во время предыдущего изучения, была сделана 12-3-34, в тот день, когда отец Норма Триса открыл этот бар, назвав его в честь синего орла, который символизировал рузвельтовскую Администрацию Национального Восстановления. И действительно, большой старый синий орел АНВ из клееной фанеры, раскраска которого давно выцвела, продолжал висеть над баром, держа в одной лапе шестерню с выщербленными зубьями, а в другой — пучок молний; клюв его неизменно нависал над головами клиентов.

Убедившись, что Норм Трис, наконец, заткнулся, мэр холодно подняла на него глаза, которые были слишком велики для изящного рисунка подбородка, полных губ, слегка неправильного носа и лба, о котором Сид Форк семь лет назад сказал, что он слишком высок и, открывая его, она выглядит лет на 19, а не на 29.

Волосы Б.Д. Хаскинс, цвета темного меда, падали тогда чуть ли не до пояса длинными прямыми прядями. На следующий день она сделала себе прическу а-ля гаврош с челкой, нависающей над холодными серыми глазами и скрывавшей высокий чистый лоб. В очередной выборной кампании за пост мэра, она получила 56,9 процента голосов — на 3,6 процента больше, чем на предыдущих выборах. Сид Форк отнес этот успех на счет прически.

Мэр несколько секунд не сводила с Норма Триса пристального взгляда серых глаз, затем произнесла:

— Никто не звонил, Норм. Ни Ли. Ни Ронни. Ни даже мэр Сонни снизу из Спрингса. Не произошло ничего особенного, ни плохого, ни хорошего. А теперь, если это тебя не затруднит, не мог бы ты принести нам выпивку?

Когда наконец Трис отошел, бормоча что-то о типах, у которых есть право приказывать, Сид Форк сказал:

— Я успел до закрытия перехватить четыре хороших куска мяса с ребрышками в «Альфа Бете» и думаю, ему понравится хороший стейк.

— Древесного угля прихватил?

— Естественно.

— Что еще?

— Испечем картошку… те большие клубни из Айдахо.

— Для этого потребуется не меньше часа.

Форк кивнул в знак согласия.

— И еще я подумал, что сделаю свой королевский салат и рассыпчатые пирожные.

— Что на десерт?

— Винс явно не смахивает на любителя десертов. Об Эдере ничего не знаю.

— О'кей. Оставим десерт. Если им потребуется сахар, думаю, у меня он еще остался.

Храня мрачность, вернулся Норм Трис и поставил перед ними два мартини. Когда он отошел, Б.Д. Хаскинс попробовала свой напиток, вздохнула и спросила:

— Как он выглядит?

— Винс?

Она кивнула.

— В общем-то, довольно сдержан, скорее, коренаст, чем тощ, и у него в сохранности все свои волосы. — Форк провел ладонью по своему лысому черепу. — Примерно моих лет. Скелет пропорционален, но мяса на костях маловато. Очень темные глаза, почти черные, темные волосы, и нос куда лучших очертаний, чем мой или вон у того орла. Достаточно высок… ловко уклоняется от расспросов, стреляный воробей.

— Сколько времени они предполагают?..

— Он не сказал.

— Что о деньгах?

— Винс не хотел упоминать о них, пока не переговорит с Эдером.

Покончив со своим мартини, Б.Д. Хаскинс поставила бокал и спросила:

— Почему его дисквалифицировали?

— Исчезли кое-какие деньги.

— Чьи?

— Эдера.

— Сколько?

— Точно неизвестно, но говорят, около полумиллиона. Как раз перед тем, как штат начал расследование по обвинению Эдера в получении взятки, он вложил все деньги до последнего в какой-то загадочный трест и сделал Винса кем-то вроде попечителя или доверенного лица, или как там его называть.

— Администратором.

— После того, как дело о взятках провалилось, федеральное правительство решило прихватить Эдера за уклонение от уплаты налогов. Но когда они решили заморозить его счет, выяснилось, что такого нет. Винс поклялся, что все средства были потеряны из-за непродуманных инвестиций. У него даже были записи, демонстрирующие, что и он потерял свои деньги вкупе со средствами Эдера. Но они привлекли Винса к слушаниям перед судом профессиональной ассоциации штата и выдвинули перед ним четыре обвинения в плохом управлении, которые имели весьма шаткие обоснования. И затем Верховный суд штата — тот самый, председателем которого был Эдер — дисквалифицировал Винса.

— И никому из них не удалось обелить себя?

— Никому.

— Что на самом деле произошло с деньгами?

— Кто знает?

— Попробуй прикинуть.

— Полагаю, что Винсу удалось вытащить их из страны.

— Куда?

— Боже милостивый, Б.Д., все утро и часть дня я сидел на междугороднем телефоне, выясняя то, что я тебе только что рассказал. Откуда мне, черт побери, знать, в какую страну он их переправил?