Случайные связи - Флориан Зеллер

Как ей сказать? Он расстанется с ней самым достойным образом, не опускаясь до подлости. Ибо при расставаниях подлость проявляется рефлекторно, самым невинным образом.

Тристан наблюдал за ходом своих мыслей и удивлялся тому, насколько они опережают реальность. Так, мысленно он уже расстался с Амели. На самом же деле, подобно многим, он зачастую занимал опасно снисходительную позицию по отношению ко всему, что с ним происходило: в своей жизни он был всего лишь самым внимательным наблюдателем. Он врал самому себе, чтобы предугадать последствия решений, которые ему предстояло принять. Он считал, что уже решил расстаться с ней, в то время как сам все еще блуждал во мраке сомнений. Как перестраховщик, он передергивал собственные мысли, пытаясь представить то, с чем ему придется столкнуться, если вдруг он осмелится однажды по-настоящему задуматься над тем, о чем якобы думает сейчас. Короче говоря, с начала дня он не сильно продвинулся в своих поисках решения и ненавидел себя за эту слабость.

28.

Амели вошла в салон. Она была закутана в широкое белое полотенце. У нее были мокрые волосы. Она смеялась. Этот смех пронзил сердце Тристана.

— Я похожа на мокрого бобика, — сказала она.

В этот момент он подумал о том, что собирался ей сказать, и почувствовал физическую боль. В конечном счете он не смог бы дать ей многого.

— Как прошел день? — спросила она.

— Ничего особенного. Как твой живот, все хорошо?

Она слегка пожала плечами и пошла в спальню одеться. Он последовал за ней и зашел в ванную. Она рассказывала про своих учеников. Один из них притащил с собой спичечный коробок, и на перемене это стало причиной всеобщего оживления… Тристан слушал отстраненно, подыскивая слова. Внезапно он увидел свое отражение и вновь уловил в своем взгляде неутолимую жажду разрушения.

Амели в этот момент оказалась за его спиной и, заметив в зеркале выражение его лица, ужаснулась.

Порою Тристану открывались самые темные стороны его души, его чрезмерная жестокость, из-за которой он был способен убить, уничтожить. Пусть это были всего лишь неосознанные стремления, но он знал, что насилие тоже позволяет возвыситься. Некоторые мистики скажут, что присутствие Бога ощущаешь не в покое и тиши уединения, а именно в крайних проявлениях чувств: через страдания, слезы и унижения.

— Что с тобой?

Тристан взял себя в руки, повернулся и обнял ее. Он чувствовал, что неспособен причинить ей боль. Он думал об этой маленькой женщине, с которой однажды случайно столкнулся на площади Сен-Сюльпис, об этой женщине его мечты. Она появилась в лучах майского солнца подобно чуду. На ней было голубое платье с глубоким декольте, справа в волосах красовалась заколка. Помните это время года, когда женщины примиряются с климатом и по возможности стараются обнажиться? Все эти открытые плечи, затылки, сияющие майские улыбки. Что такое красота? Скромность, ответила бы Амели. О да, конечно, но когда она скрыта, незаметна, когда уступает место женской дерзости. Не подскажете, где находится польский книжный? Тристан вспоминает этот момент как один из самых прекрасных в своей жизни. Как он мог допустить, чтобы все настолько испортилось?

Он долго смотрит на Амели. Он вспоминает всю их историю, историю, которую еще минуту тому назад собирался похоронить. Амели стоит перед ним, в ее глазах можно прочесть все их прошлое: он дошел до того, что совершенно спутал чувства с воспоминаниями.

Она не понимает, что с ним происходит. И потому переспрашивает с некоторым смущением:

— Что с тобой, в чем дело?

— Дело в том, что я люблю тебя, вот и все.

Она смотрит на него взволнованно.

Раз говорит, что любит, зачем же тогда встречается с другими? И как только она его терпит? Если бы у нее хватило смелости, она бы ушла. Но она прекрасно знает, что не уйдет никогда. Она так сильно его любит, что предпочитает быть с ним любой ценой, даже ценой самоунижения.

Тронутый ее красотой, он сжимает ее в объятиях. Сейчас, когда она рядом, он понимает, что не в состоянии оставить ее. Он слишком привязан к ней. «Я не могу без нее жить, — думает он, разыгрывая перед самим собой любовную комедию и от души восторгаясь этим занимательным зрелищем. — Я люблю ее».

В эту минуту он позабыл про все. Забыл извечный страх пройти мимо жизни, этот страх, толкающий его из одних объятий в другие, — страх смерти. Возможно, сегодня он выглядит нелепым. Но кто сможет поспорить с ним в рьяности по отношению к собственным терзаниям? Он вкладывает всю душу в свои крушения, усердно пестует свои сомнения, пытаясь отыскать в своих душевных порывах то, что сможет отвратить его от окончательного падения. Уверенность в необходимости разрушать, разрушать и разрушать. Ибо такова цена спасения.

В это мгновение все его помыслы лишь об одном: никогда больше не причинять страданий Амели, избавить ее от тирании сомнений. Он говорит себе, что она женщина его жизни. Но этого, к сожалению, недостаточно, чтобы она стала единственной.

— Как твое состояние? Думаешь, сможешь поехать в Довиль?

Она утвердительно кивает головой. Но она не знает, что, соглашаясь на эту поездку, соглашается на верную смерть, подписывает себе смертный приговор.

Внезапно, на какое-то мгновение, у Тристана буквально перехватило дыхание: образ женщины, стоявшей подле него, женщины, которую, как ему казалось, он любил, предстал перед ним окутанный голубоватой дымкой ностальгии. И одновременно с этим приступом нежности на него вдруг нахлынуло ощущение чрезвычайной хрупкости вещей, ясное осознание их неминуемого ухода, словно бы опережающее эту неизбежность.

И тогда лицо Амели стало похоже на одну из тех фотографий погибших, что показывают после их смерти с тихим комментарием: «Это снято как раз накануне!»

ВТОРАЯ СФЕРА

1.

И вот мы видим ее там, в незнакомом помещении: она тихонько вздохнула, но еще не открыла глаз. Она уже не спит, но еще не вполне осознает, где находится.

Потом внезапно она открывает глаза. Ей зябко. Ветер играет белой занавеской. Она тихонько встает закрыть окно и видит распростертое перед ней море. Бледность неба указывает на то, что еще очень рано. Она оборачивается: Тристан спит лежа на животе, закрыв подушкой голову, так, что виден только торс. «Он еще спит», — замечает она про себя, прежде чем снова лечь.

Дома, в Париже, как правило, Амели всегда встает первой, и это ее огорчает. Но сегодня все по-другому: она счастлива, что она с ним, в этом отеле, в Довиле, и может сполна насладиться ранним утром.

И мысль о том, что не нужно идти на работу, радует ее как никогда. Из-за болей в желудке ее рабочие дни превратились в сущий ад. Но это еще не все: как ни странно, в последнее время она чувствует, что ей не хватает терпения с детьми. А ведь она всем сердцем любит детей, их общество, их игры.

На прошлой неделе один из учеников подошел к ней после уроков с вопросом. Он был чрезвычайно сосредоточен и не спускал с нее глаз. Он спросил: «Мама сказала мне, что Бог живет не на небе, а во мне, в моем сердце…» Амели не стала опровергать эти прекрасные убеждения. «Да, Он в сердце каждого». Этот ответ поразил его. «Так что же, когда я ем зеленый горошек, он падает прямо Ему на голову?»

Она не решается разбудить Тристана. В последнюю неделю ей несколько раз пришлось выходить из класса во время урока. Порой боль в желудке так обостряется, что ей приходится садиться и сжимать живот руками; она не может делать это при детях. Поэтому она выходит в коридор, к раздевалке. Однажды в таком положении ее застал директор: «Вам плохо?» Он ласково посмотрел на нее. Ах, как бы ей хотелось все ему рассказать. Но ее удерживал стыд за собственную слабость. Она извинилась: просто у нее небольшой приступ, ничего страшного. Директор отнесся с пониманием, но указал ей на то, что все же не следовало оставлять детей в классе одних. «Бог знает, что может произойти!» Она поднялась и, кусая губы, вернулась в класс.

2.

Амели выходит на террасу. Она тщетно пытается вспомнить сон, который снился ей этой ночью. Внизу, на пляже, кто-то гуляет, а в небе, как моторчик, жужжит красный жук-рогач. Вчера вечером она рассказывала Тристану, как в детстве приезжала в Довиль, в дом к тетке. Два лета она провела на этих пляжах, когда-то давным-давно. Она помнит долгие полуденные часы на солнце, цветные зонтики, брызги волн. Быть может, тогда она была счастлива.

Конечно, со временем от этих каникул у нее остались лишь смутные воспоминания, но некоторые впечатления сохранились до сих пор, как, например, от того случая в море. Дядя взял ее покататься на сёрфе. Уцепившись за край доски и скользя по воде, она отплыла далеко от берега. Когда же песчаная кромка превратилась в белую полоску на горизонте, ей вдруг захотелось отпустить доску и посмотреть, что с ней станет. Просто отпустить и начать тонуть, чтобы увидеть, кто бросится ее спасать. У нее не хватило духа, и, разочарованная собой, она вернулась обратно.