По тропам волшебных лесов - Яна Вуд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не пойму, про что вы толкуете, – вновь вмешался Борхольд, – и при чем тут амулет, да мне до того и дела нет. Наслушался, хватит. – Он обернулся к Лахте и Бральду. – Уходим немедля!
Шарши поджал губы.
– Вот и ступайте!
– Ай-яй-яй, поглядите-ка на себя! – цокнула языком Ашша. – У обоих бороды уже, а ведете себя как строптивые юнцы. Так и брызжете яростью, а при вас умирает дитя. Постыдились бы! – Она с укором поглядела на притихших упрямцев. – Время нынче смутное. Как по мне, если пастырь и человек в этот неровный час примирятся, из этого непременно выйдет что-то хорошее.
Шарши недоверчиво хмыкнул.
– Или появится Чара, стократ ужаснее Дорга Лютого.
Борхольд потемнел лицом.
– А какой же еще ей стать, если вы отравите ее своим волшебством?
– Довольно! – вскричала Лахта. – Я не могу больше этого слушать. – Она вперила в Шарши решительный взор. – Что бы вы ни говорили, я отсюда не уйду. И буду неустанно вас о помощи молить. – Она поглядела на Борхольда. – А как поступишь ты? Обречешь любимую внучку на смерть? Подумай, – Лахта подалась вперед, – как поступил бы Хальд на твоем месте?
Старик вздрогнул как от пощечины. Яростная мгла в его глазах неохотно рассеялась. Он обвел немигающим взором замерших пастырей, Лахту и Бральда, перевел взгляд на неподвижную Хейту и, как давеча, перед походом сюда, переменился в лице. Он долго молчал, собираясь с духом, и, наконец, трудно заговорил:
– Нынче многое, во что я верил, на деле оказалось трусливым враньем. Хальд всегда это знал и пытался мне рассказать. Про лес, про пастырей, про волшебство. А я гневался, наказывал его, позорил. Я виноват перед ним. – Борхольд судорожно вздохнул. – Сына я подвел, но дочь его подводить не намерен. – Он решительно взглянул на пастыря. – Исцели мою внучку, премудрый Шарши. Как бы там ни было, больше жизни буду ее любить!
Теперь все взоры обратились к пастырю. Тот понял, что его загнали в угол. Но без боя сдаваться он не желал.
– Вы думаете, добра ей желаете? – сурово бросил он. – От смерти хотите спасти? А вы знаете, что порой жизнь смерти страшнее? Фэй-Чар – не люди, но и не существа. Они особенные. Иные. На них везде смотрят косо. Не могут понять и не желают принять. Ваша дочь будет везде лишней. Везде чужой. Одиночество станет ее вечным спутником. Путь изгоя – вот что ее ожидает. И мало кому удается пройти этим путем и сохранить хотя бы остатки рассудка. – Он шагнул навстречу Лахте. – Подумай, такой судьбы ты бы хотела для своего дитя?
Лахта сдвинула брови и упрямо поджала губы.
– Хейта будет жить, мне этого довольно. Может статься, не все так страшно, как вы сулите. Мир велик. Где-нибудь она найдет свое место.
Шарши долго сверлил ее суровым взором и, наконец, тяжко вздохнул. Устало махнул рукой.
– Ладно. Будь по-вашему. – Он вскинул палец. – Но с этого дня мы тоже станем ее семьей. Будем учить ее всему, чему пожелаем. И вы не станете препятствовать.
Лахта поспешно закивала.
– Не станем!
– Никому ни слова об этом, – строго добавил Шарши. – Большой мир недалече, а в нем полно любопытных. Мало ли что им ведомо и что у них на уме.
Шарши взял руки Хейты в свои, смежил веки и затих, как прежде. Свет вновь потек по ее ладоням и запястьям. Он разливался по телу девочки, как вода возвращается в берега после отлива, заполняя ее до краев.
Облако света окутало щуплое тельце Хейты и крепкую фигуру пастыря. Казалось, во всем доме вдруг сделалось темно. Внезапно яркая вспышка озарила лесное жилище. От неожиданности все крепко зажмурились. Только Ашша осталась стоять, с улыбкой наблюдая за происходящим. А потом все погасло.
Обескураженные люди и пастыри постепенно приходили в себя. Пытливые взоры их тотчас отыскали Хейту. Однако свет над ее телом еще не истаял, а продолжал кружиться, растворяясь постепенно, подобно облакам в бездонной небесной синеве.
Когда последние всполохи погасли, всем открылась та же картина – бледная девочка в шерстяном одеяле неподвижно лежит на столе. Лахта и Борхольд заволновались. Но прозорливая Ашша вдруг вскинула руку, призывая их замолчать.
Понемногу серая кожа Хейты стала наливаться румянцем. У левого виска и правой щеки начали стремительно проступать сияющие линии, тут же обращаясь в серые веточки с крошечными круглыми плодами.
– Вишня! – изрекла Ашша. – Добрый знак. Быть ей как ягоде с косточкой: мягкой в сердце и стойкой духом.
И тотчас в подтверждение ее догадки волна света пробежала по детским волосам, заиграла на бровях и ресницах, меняя их цвет из русого – в вишневый.
Тело Хейты судорожно изогнулось, из хрупкой груди вырвался глубокий вздох, и широко распахнулись большие жемчужные глаза. Необыкновенные глаза новорожденной Фэй-Чар.
IV
Промозглая осень в деревне Кихт сменилась морозной зимой. Волшебные способности Хейты пока не спешили заявить о себе. И все это время ни девочка, ни близкие ее не знали ни невзгод, ни тревог.
На улице диковинные волосы Хейты прятали под шапкой, а дома, при гостях, – под вышитым платком. К чертам лица же ее никто особо не приглядывался. А потом наступила весна, на редкость ранняя и солнечная в этом году, и густые локоны рассыпались по плечам Хейты яркими вишневыми волнами.
Весть об этом в одночасье облетела всю деревню. Люди сбегались посмотреть, перешептывались, таращились, тыкали пальцем. Несчастная Лахта не знала, как отбиться от нескончаемых расспросов и по совету Фэйра поведала одну немыслимую байку.
Мол, когда дочь занемогла по осени, они целителя из города позвали. Тот Хейту отваром из вишневых листьев отпаивал да на лице дивные узоры рисовал. Девочка поправилась, но волосы переменили цвет, а узоры отмыться не пожелали.
И, как ни странно, – ей поверили! Людям вообще свойственно верить в совершенно нелепые вещи, вроде гаданий, приворотов да заговоров. Тех, кто, по слухам, умел творить подобное, в народе называли ворожеями. Их почитали и боялись одновременно.
Разумеется, такое название тотчас к целителю и пристало. Самые недоверчивые, однако, твердили, что без пастырей не обошлось, и недобрым словом поминали лесное чародейство. Но их мало кто слушал.
Взрослые дружно принялись девочку жалеть. Кому понравится такая жена, точно в краске вымазанная? Но дети оказались не такими милосердными. Сперва они смеялись над Хейтой, выдумывая обидные кричалки. Потом стали делать вид,
