Легкость взаимного молчания - Роман Романски

– Как ты относишься к современному искусству, Артем? Думаешь, оно развивается? – Марк проигнорировал Анин вопрос, даже не поведя носом в ее сторону.

Мое сердце сжалось до маленького комочка. Дыхание перехватило после выпаленной мной заученной цитаты. Пульс побежал по моим жилам, и Аня почувствовала его в своей ладони. Она еще сильнее сжала мою руку и притянула ее к себе. Она вела себя как мать, которая переживает за своего ребенка, но выражает нежелание помочь ему отсутствием видимых действий, дабы он сам смог сделать первые в своей жизни взрослые поступки. Я перешагнул через страх разговора с незнакомым мне человеком, даже не заикаясь в процессе цитирования. Хотя Марка я видел уже второй раз, он оставался для меня таинственным незнакомцем. Несмотря на то, что я смог проговорить цитату без заикания, мне было сложно заговорить с ним вновь. Это было похоже на необдуманный поступок, который я смог совершить, не осознавая тяжести последствий. Пробежав по длинному тросу над пропастью, я выжил, но стал очень испуганным. Теперь я стоял на другой стороне огромной расщелины и смотрел в ее глубину – на Марка. И я попытался перебежать снова:

– Чт… ч… Что ты имеешь в виду? – неуверенно пробормотал я.

– То и имею. Думаешь, много дряни выставляется?

– Хватает. Х… х… – хотел я зачем-то несколько раз сказать «хватает», но получилось только одно слово. «Боже, меня сейчас разорвет!» – витало в моих мыслях.

– Я тут разговаривал с одним знакомым, он раскрыл мне тайну «Черного квадрата» Малевича. Оказывается, Казимир готовил к выставке новое полотно, но оно у него не получилось, и он его замазывал. И в этот самый момент порог мастерской переступил его друг, который закричал «Гениально!» Так, без всякого смысла, появился «Черный квадрат». Что скажешь?

Я засмеялся. Мне стало немного легче. Аня ослабила хватку. Скорость нашего механизма уменьшилась.

– Есть и та-такие мнения. Но ты же понимаешь, простота формы обманчива. Это как у Ро-Ро-Ротко. Содержание невозможно понять, не зная куда смотреть. В абстракции, как и в пазлах, всегда важны детали. К их истокам и стоит идти, а не рефлексировать обобщениями, стоя на месте. В привычной среде нам сложно увидеть многие нюансы – мы увлечены инстинктом самосохранения, фатикой и нормами поведения. Мы подчиняемся законам природы, иногда пытаемся идти против них, но смысл один – мы уже забываем, в силу мирового прогресса, любоваться этой самой природой, замечать детали. Художник же либо повторяет формы окружающего мира, либо их домысливает. Это тоже будут естественным процессом в становлении человеческого саморазвития, если только этого захотеть.

– Дааа, однако, ты красиво говоришь, словно лекцию читаешь. Ну, так, а что на счет «Черного квадрата»?

– На счет «Черного квадрата»… Думаю, идея у него есть.

– И какая?

– Просто есть и все. Каждый назовет свою. Малевич взял холст и нанес на него черное масло. Говорят, он его получил путем смешения цветов, а не взял уже готовую черную консистенцию. От этого «Черный квадрат» получился не совсем черным. Но тут, скорее, будет важным другое: те следы, что оставила кисть на застывшем масле, те трещины, что проявились после высыхания холста, та неровная форма фигуры, что ассоциируется с квадратом, та светлая рама, что обрамила собой масло Казимира и рождают высший интерес к изучению пространства и формы и, как следствие, наслаждение ими. Скажу просто, по-детски, – это безумно любопытно, смотреть на то, как легло масло, как бегала кисть Казимира по холсту, интересно заглядывать в трещины полотна. Как ребенок, можно задаваться вопросом: «почему так, а не иначе?»; можно бесконечно долго любоваться эстетикой «Черного квадрата», не отвлекаясь на сюжет работы. То есть, я хочу сказать, что можно ведь погрузиться в эстетическое изучение полотна и более классической живописи. И на ней будут следы кисти на застывшем масле, и, может, даже трещины. Но там будет и отвлекающий момент, который идет рефреном по всему холсту вдоль и поперек, вверх и вниз – у картины будет сюжет, изображение, если хотите. У «Черного квадрата» их нет. Он абсолютно избавлен от этого. И в этом его замысел – любоваться масляной картиной, на которой ничего не изображено. Это торжество пространства и формы над визуализацией сюжета, мысли над пустым созерцанием, стремления видеть – над бездумным взглядом. В конце концов, это безумно любопытно. Другое дело, люди придают «Черному квадрату» слишком много ошибочных смыслов, которых сами не понимают. Если меня спросить, гениален ли Малевич в своем «Черном квадрате», я отвечу тривиально – и да, и нет. «Нет» – потому что слишком просто для гениальности, «да» – потому что бесконечно интересно рассматривать каждый сантиметр его полотна.

– Хороший подход, Артем. Хм… То же ты можешь, получается, сказать и о Ротко?

– Не совсем, Ма-Марк. К Ротко тоже относится эстетика творческого процесса художника. Но посмотри на его картины. Они огромны и разноцветны. Буйство красок тебя просто затягивает. Ты начинаешь интересоваться эстетикой холста, подходишь чуть ближе, еще ближе – и все! Ты клюнул на эту уловку, ты заглотил наживку. Тебя поглощают свет и цвет полотна. Ты входишь в картину, и выходишь с другой ее стороны совсем иным, измененным. Сам Ротко говорил, что его картины стоит рассматривать с близкого расстояния. Чертенок! Заманивал людей в свои картины.

– И почему же их затягивает?

– Потому, Марк, – наконец я выговорил его имя без заикания – что в повседневной жизни мы не можем просто так взять и позволить себе впасть в транс от огромного цветного предмета, которое надо еще хорошенько подсветить, для увеличения эффекта. Оглянись вокруг, Марк, – опять получилось! – Мы же находимся в специальном здании, которое и рассчитано для того, чтобы проводить сеансы впадения в подобные состояния. Тут многие ходят одурманенные искусством. Часто бывает так, что вещи и события из нашей повседневной жизни попросту не замечаются нами, или им не предается особого смысла. Это как у Энди Уорхола с его банками консервированного томатного супа. Когда они стали признанным искусством? Мы видим подобные банки в магазинах каждый день, и в них нет ничего такого особенного. Однако после магазина мы идем на выставку, и что мы там видим? Банки Уорхола, такие же, что стоят в нашем магазине. Для осознания природы этого явления необходимо понимать две вещи. Первая – Энди Уорхол заметил повторяющиеся баночные мотивы, придя в магазин. Он принял социальную красоту такой, какая она есть и решил поделиться ею с миром. Второе – он перенес «баночную стену» из привычного для нас пространства – магазина – в галерею, в которую люди приходят отключиться от обыденности. И каковы их удивления, когда они видят ту самую обыденную, привычную картину. Банки могут не нравиться, кто-то может даже сказать: «Что в этом такого? Я тоже так могу», но они всегда будут обсуждаемы. Его работа смогла стать произведением, выйдя за грани классического искусства, оттого, наверное, что она пришла из привычного вечера обычного человека, выбирающего консервированный томатный суп. Это близко большей части публики и, одновременно, далеко – в понимании.

– Интересно тебя слушать, Артем! Даже не хочется перебивать твой рассказ своими взглядами. Мои мысли более прямолинейны и очевидны.

– Я бы послушал твои, с удовольствием.

– Нет, лучше б я продолжил слушать тебя, Артем.

Что это было? Я бежал по темным коридорам своих воспоминаний, пытаясь понять в какой момент мне стало легко разговаривать с Марком. Почему я все это ему рассказывал? Мы молча ехали в машине по городу. Все как обычно: Аня за рулем, я – на пассажирском сидении. «Сколько же лет я уже не вожу машину? Может, стоит снова начать?». «Нет» – раздалось в моей голове. Но я не поверил голосу. Мне не хотелось верить.

Мысль зарождается порой в самое неподходящее на то время и место, но умирает всегда предсказуемо – в процессе разговора, превращаясь в слова. Мы поднимались по тускло освещенной лестнице, что вела в квартиру спокойствия и тишины.

– Я люблю тебя! -…

6

Следующие несколько дней мы провели в Аниной квартире, не выходя на улицу. Телевизор, что был выпущен из заточения из шкафа по этому поводу, не выключался часами. Мы смотрели старые комедии, заказывали еду по телефону, периодически курили сигареты прямо на кухне и много смеялись. Мир сжался до размера квартиры, и нам не хотелось его увеличивать обратно.

Любовь удивительным образом сочетает в себе огромную силу жизни, у нее есть способность рождать все новое, и, одновременно, она несет в себе мощный потенциал к разрушению, к смерти. И одно лишь слово, сказанное или не сказанное, может опустить тумблер этого опасного устройства. Мы несем ответственность не только за слова, произнесенные вчера, но и за слова, что будут не сказаны завтра.