Легкость взаимного молчания - Роман Романски
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если вы когда-нибудь писали на салфетках, то знаете, что это довольно трудоемкое занятие, по сравнению с письмом, например, в блокноте. Выводить буквы приходится медленно, аккуратно, так, чтобы не порвалась бумага. Правда, можно писать гелиевой ручкой. Тогда письмо будет получаться быстрее, но будет большая вероятность того, что чернила растекутся. У меня в тот вечер была обычная шариковая ручка. И именно она нас тогда соединяла.
После тостов «За удивительное!» и «За знакомство» мы молча сидели минут пятнадцать, смотря друг на друга, начиная улыбаться уже не только уголками губ и глаз.
В кафе вошел мужчина. Он сел в центр зала и сразу сделал заказ, не взглянув на меню. Явный завсегдатай того заведения. Я бы не стал его вспоминать, да и не вспомнил, если бы не тот факт, что мужчина начал пристально наблюдать за Аней. Она чувствовала на себе его взгляд. Он не отводил от нее глаз, даже когда она смотрела на него.
Через какое-то время девушка в золотом сарафане и моем пиджаке написала на салфетке: «Что ты делаешь в ближайшие дни?»
Я: «Свободен. Для тебя».
Она: «Тогда хорошо. Поедем ко мне».
Я взял новую салфетку и посмотрел на мужчину, который, как прежде, продолжал внимательно изучать Аню.
Я: «Да! Ты его знаешь?».
Она: «Нет. Выходи на улицу и жди меня».
Я вышел. Сильный дождь смывал уличную грязь, и она бежала вместе с потоками воды в канализацию. Город уже был готов стать обновленным, оставалось только дождаться конца дождя. Но мне тогда хотелось, чтобы дождь не заканчивался, я жаждал оставить эту атмосферу как можно дольше.
Я ждал, когда Аня выйдет из кафе. Я думал о ней. Хотя она и закроется от ливня моим пиджаком, но он, непременно, не сможет ее полностью защитить от воды. И тогда ее волосы опять намокнут и завьются, а капли дождя пробегут ручьем по всему лицу, ненадолго останавливаясь на алых губах. Часть этих капель скатится по шее, а часть – упадет на землю и сольется с ручьями, бегущими по земле.
Я вспоминал Анин запах и почти его ощущал.
Я стоял посередине пешеходной улицы, в одежде, за один миг промокшей насквозь, с прилипшими ко лбу волосами. Я посмотрел вертикально вверх. Можно было отчетливо видеть, как капли летят на меня, и, через какие-то доли секунды, можно было их почувствовать сильными ударами по лицу и немного приглушенными – по одежде. Это были приятные удары. Хотелось так стоять как можно дольше, чувствовать силу дождя и слушать его музыку. Музыку, исполняемую ударами капель об меня и каменную улицу. Я слышал именно эти звуки. Только они могли создавать мою музыку. Я закрыл глаза и наслаждался. Через какое-то время мои веки резко открылись. Что-то передернуло меня внутри. Я только в тот момент, впервые в жизни, ощутил, что чего-то не хватает в моей музыке.
Мысль о неправильности моей музыки перебило волнение от долгого отсутствия Ани. Я подошел к двери кафе, спрятавшись от дождя под небольшим козырьком. Мне хотелось услышать Анины приближающиеся шаги. При сильном дожде это сделать довольно сложно, но все-таки можно, если суметь разделить окружающий тебя шум на отдельные звуки. У меня получилось, я услышал приближающееся шлепанье босоножек и нарастающий озорной смех. Через секунду я увидел Аню. Она уже улыбалась не только уголками губ и глаз, а звучала приятным гомерическим смехом. И только этот смех делал меня в те минуты, прожитые за секунды, запредельно счастливым.
– Бежим!
Я впервые услышал Анин голос. У меня закружилась голова. Я не мог в это поверить. Аня добавила в игру новые правила – теперь нам можно было говорить.
– Бежим! Чего ты стоишь?
Как странно было слышать Анин голос, впервые, через час после нашего знакомства. Всего час, а казалось, прошла целая вечность. Ее голос был тонким и нежным и одновременно уверенным. Наша игра набирала обороты.
Аня, не останавливаясь, пробежала мимо и, в последний момент, прежде чем удалиться на расстояние большее расстояния вытянутой руки, взяла меня за пальцы и потянула за собой. Я прицепился к ней, как вагон к локомотиву. Ее движения были тяжелы из-за моей маленькой скорости, но когда я понял, что к чему и поравнялся с Аней, ее бег стал легче. Левой рукой она размахивала над нами моим пиджаком. Аня смеялась, я тоже не удержался и засмеялся. В моих мыслях водили хоровод события и вещи последнего часа: бутсы, золотой сарафан, завившиеся от воды Анины волосы, наше знакомство через записки, салфетка «ЕЩЕ ВИСКИ. 2», растерянная официантка, Анин глубокий взгляд, неприятный мужчина, музыка дождя, наш побег, затем опять бутсы, золотой сарафан, завившиеся от воды Анины волосы… «Почему я должен был первым выйти из кафе?».
Я обернулся и увидел официантку, стоящую под небольшим козырьком у входа в кафе. Рядом с ней стоял, сильно промокший, тот самый неприятный мужчина. «Почему он такой мокрый?». Я посмотрел на Аню, она – на меня. Она все еще смеялась, но теперь более сдержанно.
– Он сам этого заслужил.
– Заслужил что?
– Я вылила на него графин воды.
Мы бежали, и я слышал совершенно другую музыку. Она была гармоничнее той, моей прежней. Появилась динамика благодаря шлепанью нашей обуви по земле. Рефреном звучал смех. «В моей прежней музыке не было Ани. Пожалуйста, не исчезай. Прошу тебя, только не исчезай».
Мы добежали до такси. Садясь на заднее сидение, мы взялись за руки. Я чувствовал жаром, как в исступлении мои щеки сделались красными. Как сложно описать первые прикосновения к вожделенному человеку. То мой, то ее: пульс гулял по нашим ладоням. Мы делились друг с другом одинаковыми внутренними ощущениями. Мне казалось все сном. Невозможно было понять, что со мной происходило.
«Как во сне. Все как во сне».
«Пожалуйста, не исчезай!».
– У тебя паспорт с собой, Артем?
– Да. Он понадобится?
– Я живу в другом городе.
Аня накрасила губы красной помадой и поцеловала меня в щеку. Я достиг верха исступления, выровняв цвет щек с цветом оставленной помады.
«Прошу тебя, только не исчезай!».
2
Две тысячи десятый год. Я открыл глаза. Передо мной – белоснежный потолок. Иногда я встаю на кровать и в прыжке дотрагиваюсь до него – уж так неестественно красиво он выглядит. Я периодически проделываю этот трюк, когда ночую у Ани.
Я коснулся своей ноги, она оказалась ледяной. Аня лежала, отвернувшись от меня, укутанная в одеяло, оставив меня без него. «Сколько я так лежу? Странно, на улице лето, а мое тело холодное». Я вернулся мыслями к Ане и потянулся к одеялу, желая отдернуть его, но передумал будить Аню таким образом. «Аккуратно подлезу к ней». Мне было жизненно необходимо как можно скорее увидеть Аню, прикоснуться к ее телу. Я должен был как можно скорее удостовериться в том, что она существует. Мне нужно было убедиться, что сон – это действительно пауза между вчерашним «сегодня» и сегодняшним «сегодня». «Это ведь так, ничего не изменилось? Она же не могла исчезнуть? Не придумал же я ее? Аня!». Я аккуратно рукой подлез под одеяло. Там пусто! Мне вдруг сделалось страшно. В груди сильно кольнуло и ускорилось сердцебиение. Я схватил одеяло и бросил его на пол.
– Аня!
«Как я мог забыть! Аня говорила, что утром уйдет по делам. Все в порядке. Успокойся. Прошу тебя, Артем, успокойся. Она не исчезла».
«Мне нужно поспать. Я хочу спать».
Я продолжал лежать на кровати, смотря на белоснежный потолок. «Какой же ты красивый. Ровный. Чистый. Даже потолок квартиры спокойствия и тишины делает меня… делает…». Я не мог подобрать нужных слов, мной овладевал сон.
Лесная тропа местами иногда сужалась до такой степени, что при ходьбе приходилось ставить ступни по одной линии. При этом я хватался руками за многочисленные ветки деревьев, чтобы сохранить равновесие и не упасть. Тропа спускалась змеиными изгибами с небольшого холма к лесному озеру, которое с каждым моим шагом все больше проглядывалось меж стволов деревьев. Мы шли вдвоем с отцом. Он, впереди меня, легким шагом преодолевал метр за метром трудной дороги. Ноги отца, казалось, знали каждый изгиб дерновой змеи, каждый корень деревьев, которые только нам попадались под ноги. Он ловко уворачивался от веток, которые намеревались больно ударить в лицо каждого из нас. Я отставал. Ловкость моего тела не позволяла безопасно сравняться с быстрым темпом моего спутника. Мое лицо горело от ударов веток, а колени были изодраны от падений на землю. Я падал, злился, поднимался, догонял отца, получал ветками по лицу, потом опять спотыкался, падал и снова поднимался. Я пытался крикнуть отцу, чтобы он двигался медленнее, но у меня не получалось этого сделать. Отец иногда оглядывался и, видя, как я мучаюсь, безучастно смотрел на меня. Через некоторое время, когда падения, как казалось, стали более частыми, отец далеко от меня оторвался вперед.