Там, вдали, за… Повесть и рассказы - Сергей Чевгун

Гулькин знал, что говорил. Не далее как в обед он заезжал в издательство – лишний раз себя показать, на редактора посмотреть, а заодно уж и пообещать, что «Осмысление» будет лежать у него на столе не позже чем к середине августа.

«Как же, помню, Иван Николаевич, все помню! Сижу, работаю. Так что не беспокойтесь: лично вам рукопись принесу, – возвестил Гулькин, шумно входя в редакторский кабинет. – А вы что же, переезжать собираетесь? И куда, если не секрет?» – тревожно спросил он, заметив у стены с десяток картонных коробок, набитых рукописями.

«Да какой там, к чертям, переезд? Это ветераны мне свои мемуары носят, – желчно отвечал редактор. – И еще обещали принести. Я уж и в комитет по печати звонил, просил принять меры. Говорят: ничего не можем поделать, из министерства указание пришло – печатать всех подряд, никому не отказывать. В двух экземплярах: один – для библиотеки, а другой – для автора. Пусть, мол, читает, что он там героического про себя насочинял».

Чужие рукописи раздражали. Однако Гулькин оказался на высоте: ругать конкурентов не стал и литературных достоинств мемуаров даже пальцем не тронул. Заметил только, что по два экземпляра на каждого, пожалуй, слишком жирно будет. Где на всех столько бумаги взять? А вот издать «Осмысление» – надо. Отличный получился роман! Вот и профессору Рябцеву он понравился…

– А ты попроси, Боря, на комиссии: мол, так и так… свежо, талантливо… Век тебя не забуду! – взмолился Вертопрахов, судорожно перебирая в кармане мелочь. – Книжек пятьсот издадут – и хорошо. Я ведь за большими тиражами не гонюсь. А за мной, Боря, не пропадет. Ты ведь меня знаешь!

На что Гулькин понимающе улыбнулся: мол, знаю, чего уж там… Допил, что осталось, и пообещал помочь.

Расстались они друзьями.

Без четверти десять Рябцев был в городской мэрии. Поднявшись на второй этаж, отыскал дверь с табличкой «Департамент культуры. Заведующий Фуфлачев И. Г.» и оказался в приемной – с филенками под мореный дуб и секретаршей в углу, за столом на две тумбы.

– Вы к Игорю Георгиевичу? А его нет. Уехал на совещание, – секретарша мельком взглянула на посетителя. – Вы с ним договаривались?

– Конечно! Сегодня, на утро.

В глазах секретарши мелькнуло нечто, похожее на досаду.

– Ну, не знаю… Может быть, он уже вернулся? Сейчас посмотрю.

Пошла, посмотрела. И чудо: Фуфлачев оказался на месте! Главный городской культработник явно скучал среди стен, обвешанных дипломами, вымпелами, памятными знаками и афишами, и обрадовался профессору как родному.

– А я вас, признаться, заждался. Думал, что не придете, – пропел Фуфлачев, мягко выкатываясь из-за стола навстречу Рябцеву. – Хотел уже машину за вами посылать.

– За машину спасибо. А почему вы думали, что я не приду? Мы же вчера уговаривались.

– Всякое бывает. Могли ведь и передумать! А может, вас вообще мой проект не устраивает.

– Ну, почему же? Любопытно было бы узнать, хотя бы в общих чертах.

– Я вам на месте все объясню. Хорошо?

Рябцев рассеянно кивнул в ответ.

– Тогда что же мы? В путь!

И выкатился вслед за Рябцевым из кабинета.

– Скажу по секрету, с нашим Алексеем Митрофановичем ездить очень опасно, – разоткровенничался Фуфлачев на лестнице.

– Кто такой Алексей Митрофанович? Ваш водитель? – спросил Рябцев.

– Он самый. Между прочим, оригинальнейший человек! – Фуфлачев коротко рассмеялся. – Вы не поверите, но стоит лишь задремать или просто в окно засмотреться – непременно куда-нибудь не туда заедете. Точно так! Вот вчера, например. Я в городской филармонии был. Ничего интересного… обычный бенефис с банкетом. Так Алексей Митрофанович меня вообще не в ту сторону повез. В Зеленой балке хотел высадить, представляете? А я, между прочим, в центре города живу.

– Действительно оригинал, – усмехнулся Рябцев, не забывая глядеть себе под ноги.

– Вам непременно надо с нашим Алексеем Митрофановичем познакомиться, – не умолкал Фуфлачев, то и дело забегая по лестнице чуть вперед, чтобы Рябцев его лучше слышал. – Недавно семьдесят стукнуло, а машину водит как бог. Тот еще стариканище. Орел! Между прочим, участник войны. И медаль за оборону Города имеет.

– Что? Медаль? За оборону? Не может быть! – Рябцеву показалось, что он ослышался. – Он что же, в яслях начал воевать?

– Раньше, гораздо раньше! – радостно сообщил Фуфлачев. – Да наш Алексей Митрофанович, можно сказать, с первого своего дня на фронте. Он ведь прямо в воронке родился. А вы и не знали? Обычное дело: их матушка бомбежки испугалась да тут же, в воронке, и родила. С тех пор Алексей Митрофанович на самолеты спокойно смотреть не может, в санаторий только поездом ездит. А билеты исключительно в вагоны «СВ» берет. Вот она, судьба какая!

Спустившись на первый этаж, они вышли из мэрии и направились к стоявшей поодаль машине.

– Говорите, и медаль у водителя есть? Интересно, – рассеянно заметил Рябцев, двигаясь вслед за Фуфлачевым.

– А то! – тотчас же встрепенулся тот. – Вы про Ивана Тимофеевича, надеюсь, слышали? Когда-то был у нас первым секретарем? Вот Иван Тимофеевич все это дело и устроил. Он ведь с нашим Алексеем Митрофановичем всю область на «газике» объездил, другим водителям в пример ставил. А как услышал, что у того даже скромной грамоты нет, моментально расстроился. Не могу, говорит, допустить, чтобы такой боевой старик и без медали жил. Ну и – в Москву, на перекладных. Сколько приемных обошел, сколько кабинетов оббежал… в Министерстве обороны неделю спал под лестницей!.. Посевную в области сорвал, «строгача» по партийной линии схватил, но обещание свое выполнил. С тех пор Алексей Митрофанович с медалью. Очень ею дорожит. Нипочем без медали за руль не сядет!.. А Иван Тимофеевич давно на пенсии, сейчас в Зеленограде живет, мемуары пишет.

– Вероятно, о войне? – заметил Рябцев с ноткой сарказма в голосе.

– А о чем же еще, как не о ней? Нашим старикам только этим и жить, – вздохнул Фуфлачев. – Да я, может, и сам скоро за воспоминания сяду. Чем я хуже других? Жаль только, медали у меня нет пока…

Плотный старик в добротном кожаном пиджаке сидел за рулем казенного «Мерседеса» и читал «Городские новости».

– Милости прошу, – пригласил Фуфлачев, открывая заднюю дверь.

– Здравствуйте, – вежливо сказал Рябцев, забираясь в салон.

Старик в пиджаке молча сунул газету между сиденьями и потянулся к ключу зажигания.

– Утро доброе, – уточнил Рябцев, изрядно смутившись.

Но водитель и на этот раз ухом не повел. Лишь когда профессор в сердцах хлопнул дверцей, обернулся наконец к чересчур нервному пассажиру.

– Что? Не слышу. Говорите громче, – он мельком взглянул на Рябцева и тут же, казалось, потерял к нему всякий интерес.

– Контузия у него, – снисходительно заметил Фуфлачев, удобно располагаясь на переднем сиденье. – Я же вам рассказывал: в воронке родился!

– Как же он машину водит?

Судя по тому, как оживилось у водителя лицо, эту фразу он услышал.

– Да что там машина? Ерунда, – сказал водитель, оборачиваясь к Рябцеву. – Я в армии, помню, танкистом служил, сверхсрочником. Вот это техника! Бывало, едешь по Праге, а чехи что-то кричат по-своему, руками машут… Будто никогда настоящего танка не видели. Смех! Ну, пальнешь шутки ради над головами, чтоб под гусеницы не лезли, и дальше едешь… И хоть бы раз у меня права отобрали!

Тронулись с места. Проскочили один перекресток, другой… Бравый водитель Алексей Митрофанович с медалью, секретарь Иван Тимофеевич, ночевавший под лестницей, чиновник Фуфлачев, собирающийся писать воспоминания о войне, – все смешалось у профессора в голове наподобие коктейля. И льдинкой плавала в нем одна-единственная мысль: да неужели они об этом всерьез? Быть такого не может!

– Интересно, что вы будете делать лет через десять, когда ни одного ветерана в живых не останется? – не выдержал Рябцев.

– Ну, хотя бы одного старичка где-нибудь да отыщем, – хмыкнул Фуфлачев. Впрочем, улыбка тотчас же сошла с его лица, а глаза стали строгими, как у трамвайного контролера. – А, собственно, вы-то что переживаете? Это нам воспитанием молодежи приходится заниматься. Вот мы и занимаемся. Ветеранов привлекаем, встречи организовываем… И довольно успешно. У меня, между прочим, даже грамота за это есть!

– Странно все это, – неожиданно вырвалось у Рябцева. – Ведь что получается? Сначала одна страна одолела другую. И тогдашнее поколение было поколением победителей. Потом мы отказались от прежней идеологии. И нынешнее поколение стало поколением побежденных. Вы понимаете, о чем я?

– Ну, предположим. И что?

– Так ведь это самое страшное! Представьте, что должен чувствовать человек, которого общество по-прежнему называет победителем, хотя само теперь живет совершенно с другой идеологией. Все изменилось: цели, ориентиры… мировая система, наконец. А мы как воспитывали молодежь на опыте старшего поколения, так и продолжаем воспитывать. Как будто, чтобы считаться настоящим патриотом, обязательно медали надо на груди носить! – Рябцев попытался себя сдержать, но не тут-то было. – Да если на то пошло, герои все там, на поле боя, остались… или умерли от старых ран. А те, кто теперь в ветеранах ходит… Медали? Не спорю, есть и медали. Но сколько среди них боевых? В основном юбилейные носят.