Древнерусский иллюстратор житий святых. Нетекстовая текстология - Наталья Юферева

В иллюстрированных текстах житий были обнаружены еще два упоминания белого цвета. Старец из Жития Сергия Радонежского дал отроку Варфоломею «нечто образом аки анафору, видением аки мал кус бела хлеба пшенична…» (Петр. сп., л. 53). Возможно, это указание на белый цвет является лишь указанием на реальный цвет пшеничного хлеба. Однако исключительная редкость использования цветовых характеристик в житийных текстах заставляет обратить особое внимание на этот случай. Ведь речь идет не об обычном пшеничном хлебе, а о чем-то, что на него только похоже. Вкусив этого чудесного дара, отрок Варфоломей «от того часа горазд бысть зело грамоте» (Петр. сп., л. 55 об.). То есть описывается не хлеб, имеющий белый цвет, а нечто похожее на белый хлеб и произведшее на отрока благодатное действие. Следовательно, эпитет «белый» здесь возможно рассматривать как некоторое указание именно на божественное происхождение и чудесные свойства того, что вкусил будущий святой, отрок Варфоломей.

На миниатюре к этому эпизоду изображен старец в виде ангела в монашеских одеждах[87], протягивающий отроку ложку, как если бы он причащал его (л. 42/54 – илл. 14). То есть миниатюрист, использовав типичную иконографию причастия, изобразил описываемые события как священнодействие, что соответствует словам старца: «Приими сие и снежь, се тебе дается знамение Благодати Божия и разума Святаго Писания…» (Петр. сп., л. 53 об.). В иллюстрациях обоих лицевых списков цвет подаваемого «мала куса» хлеба неразличим. Повторим, что эпитет «белый», вероятно, был употреблен агиографом прежде всего в символическом значении.

Белый цвет в миниатюрах как цвет некоего объекта (белый цвет как цвет бумаги является фоновым во всех иллюстрациях) встречается также довольно редко. Рассмотрим последовательно эти случаи. В иллюстрациях всех рассматриваемых рукописей белыми, иногда с легкими розоватыми или зеленоватыми «притинками» (илл. 15а), почти всегда изображаются богослужебные облачения священников. Белыми изображаются также клобуки митрополитов, что часто оказывается единственным знаком отличия архиереев от прочих монахов, представленных на миниатюре (илл. 15б). На миниатюре лицевого списка Жития Варлаама Хутынско го (л. 68 об. – илл. 15в) невинно осужденный новгородцами человек, падающий с моста, облачен в белые одежды с капюшоном (саван?). О нем преподобный Варлаам сказал, что он «…бес правды осужден бе понапрасньству. И… мученическою смертию умирает… Христа бо имать помощника» (л. 71). Если проанализировать перечисленные случаи, то в использовании в них белого цвета можно усмотреть его сакральное значение. Белые детали пресвитерского и архиерейского облачений, белый саван праведника указывают на нечто священное, духовно значимое.

Как ни странно, использование белого цвета в изображении седых волос тоже иногда может иметь символическое значение. Вспомним, как в Житии Антония Сийского описывается явившийся преподобному Иисус Христос (см. илл. 12): «ангелолепными сединами украшена». В данном случае на миниатюре Христос изображен не с седыми волосами, что уже само по себе говорит о символическом понимании миниатюристом слова «седина». На другой миниатюре к тому же Житию мы сталкиваемся с примером изображения и понимания миниатюристом седин тоже в их символическом значении. Преподобный Антоний Сийский, как говорится в Житии, приходит в монастырь юношей, что и отражено в иллюстрации (л. 189 об. /114 – илл. 16а): он изображен с темными волосами, без бороды и усов. Но уже в одной из последующих миниатюр (л. 199/121 об. – илл. 16б), иллюстрирующей повествование о рукоположении Антония во священника, которое, в соответствии с текстом, произошло всего лишь через год после его прихода в монастырь, Антоний изображается седобородым, лысеющим старцем. Таким его образ и сохраняется в миниатюрах до самого конца лицевого списка Жития. В данном случае художник явно руководствовался не стремлением реалистично передать течение времени, так как за один год юноша не может превратиться в старика. Образ старца с седыми волосами и седой бородой можно объяснить как прием миниатюриста в изображении внутренних перемен, происшедших в человеке: за один год жизни в монастыре под руководством старца Пахомия юноша Антоний настолько духовно возрос, что стал уже готов на самостоятельные духовные подвиги и на пастырское окормление других. Таким образом, белый цвет седых волос здесь тоже имеет прежде всего символическое значение.

Третье упоминание белого цвета в текстах рассматриваемых житий относится к описанию «Второй пустыни» преподобного Антония Сийского. В этом описании, в частности, говорится: «…окрест же святаго дванадесять берез, яко снег белеющи…» (Сп. 2, л. 201). На соответствующих миниатюрах обоих лицевых списков (л. 308/201 – илл. 17) изображены действительно белые березы – с белыми стволами. Причем в Младшем списке белыми у этих берез изображены не только стволы, но и листья. Безусловно, трудно предположить, что иллюстраторы Жития не знали, какого цвета стволы и листья у берез. В данном случае они «точно» следовали тексту Жития, так как указание на белый цвет использовано в тексте, безусловно, в прямом, а не в переносном (символическом) смысле. Ради наибольшего соответствия тексту миниатюрист пренебрегает использованием тех цветов, которые присущи реальным предметам.

Интересно, что снег, который обычно является неким мерилом всего белого («яко снег белеющи»), никогда не изображается на миниатюрах. Не изображается он даже в том случае, когда в тексте дается прямое указание на зимнюю погоду и на присутствие снега, как, например, в Житии Зосимы и Савватия Соловецких: «И бысте снегове, и ста волнение морское неукротимо и ледовом плавающим по морю…» (Булатн. сп., л. 52). При этом на соответствующих миниатюрах Вахрамеевского и Булатниковского списков Жития (л. 33/51 об. – илл. 18а) Соловецкие острова изображаются с пышной зеленой растительностью, и только в Вахрамеевском списке можно заметить несколько льдин, плавающих в море.

В Житии Сергия Радонежского зимнее время года передано на миниатюре только посредством изображения саней, в которых едет святитель Стефан Пермский (Троиц. сп., л. 213 об. – илл. 18б). Как и в выше рассмотренных миниатюрах, белый снег здесь не изображен, а вокруг саней стоят зеленые деревья.

Таким образом, в средневековой книжной иллюстрации белый цвет не используется миниатюристами при изображении зимы; зимнее время года они передают через некие атрибуты зимы, такие, как, например, льдины в море или сани. Деревья при этом изображаются в привычном для древнерусского читателя-зрителя виде ствола с условно переданной зеленой кроной. Зеленый цвет оказывается здесь непременным и постоянным признаком любого дерева.

Подобное же явление в литературных текстах отметил А. М. Панченко. Он назвал его «окаменением», которое «может постичь… нейтральные цветовые характеристики, лишенные устойчивой символической функции. …[Это] можно сказать о таких конкретных цветовых характеристиках, как “зеленый луг”, “зеленое древо»…”[88]. То есть зеленый цвет, в отличие от белого, не несет в себе никакой символической нагрузки, но становится в текстах постоянным эпитетом дерева, растительности. То же самое явление наблюдается и в книжной иллюстрации, когда на миниатюрах деревья всегда изображаются зелеными – как летом, так и зимой. Белый же цвет, имея прежде всего символическое, сакральное значение, не используется миниатюристами для изображения таких «земных» и обыденных вещей, как снег.

Противоположностью белого цвета является черный цвет. Его упоминания в текстах житий встречаются только в составе слов «черноризец», «черноризцы», обозначающих монашеский чин и указывающих на черный цвет одежды иноков. При этом на миниатюрах одежды монахов не изображаются; как правило, цвета монашеских риз находятся в спектре охристых, довольно светлых тонов (илл.19)[89].

Рассмотрим, в каких случаях миниатюристы использовали черный или близкие к нему темно-серый и темно-коричневый цвета. Прежде всего, черным цветом в книжной иллюстрации закрашивалась бездна ада и ее обитатели (илл. 20). Изображения бесов никогда не оставлялись белыми, не закрашенными серым, коричневым или черным цветом. По словам Ф. И. Буслаева, «малевали его (беса. – Н. Ю.) у нас издавна в византийской форме Ефиопа или черного человека»[90]. Другой характерной чертой в изображении бесов является то немаловажное обстоятельство, что почти всегда они представлены в профиль, в отличие от подавляющего большинства других персонажей. Отмечая характерность этого явления для христианского искусства с самого его зарождения, Л. А. Успенский в своей книге «Богословие иконы Православной Церкви» говорит о том, что «профиль в какой-то мере прерывает непосредственное общение; он уже начало отсутствия»[91]. Как составители житий, так и иллюстрировавшие эти жития миниатюристы избегали подробных описаний и разнообразных изображений нечистой силы. Агиографы кратко говорили о бесах и пространно – о подвигах преподобных, побеждающих их своей молитвой. «Древнейшие сказания, – замечает Ф. И. Буслаев, – распространенные на Руси, как национального, так и византийского происхождения, изображают беса в самых общих чертах, придавая ему только одно отвлеченное значение зла и греха»[92]. В миниатюрах же профильные изображения бесов и их черный цвет призваны были символически передать идею о зле и грехе как о чем-то несамостоятельном, чего Бог не сотворил, то есть как об отсутствии добра.