Древнерусский иллюстратор житий святых. Нетекстовая текстология - Наталья Юферева

Так, в Троицком списке Жития Сергия Радонежского на миниатюре, иллюстрирующей смерть отрока, которого отец принес к Сергию, чтобы тот его исцелил, отец мальчика изображен дважды (Троиц. сп., л. 168 об. – илл. 9а). Оба раза, в разных «сюжетах» он представлен в одеждах разного цвета: когда он держит сына на руках – в коричневом кафтане, а когда стоит коленопреклоненным перед одром умершего сына – в синем. Интересно, что в иллюстрации аналогичного эпизода из Жития Варлаама Хутынского отец воскрешенного преподобным Варлаамом отрока дважды изображен на миниатюре (Новг. сб., л. 73 об. – илл. 9б) также в разных одеждах: в одном случае – в красных коротких одеждах, а в другом – в длинных зеленых. Не соблюдаются цветовые решения одних и тех же предметов и в некоторых миниатюрах лицевых списков Жития Зосимы и Савватия Соловецких. Например, в Булатниковском списке на л. 35 дом изображен зеленым, а одеяло на лежащем в доме больном человеке – красным; а на следующей миниатюре, на л. 36, наоборот: тот же дом – красный, а одеяло – зеленое. Подобные примеры встречаются и в миниатюрах лицевых списков Жития Антония Сийского.

Попытаемся дать объяснение таким примерам использования разных цветов при изображении одних и тех же объектов, повторяющимся во всех рукописях. Итак, помещая на миниатюре несколько раз один и тот же персонаж, художник изображает его в различные моменты действия. Как уже отмечалось, такой персонаж может быть изображен в одеждах разного цвета. Ярким примером этому является миниатюра Троицкого списка Жития Сергия Радонежского, на которой изображен некий вельможа (Троиц. сп., л. 179 – илл. 10): в монастыре у преподобного Сергия он находится в красных одеждах, домой уходит в синих одеждах, а приходит домой – в красно-серых. Ключ к пониманию такого явления дал Д. С. Лихачев, указавший, что «изображение двух-трех эпизодов в одной миниатюре… помогало понять событие в его временной протяженности»[82]. Отсюда можно предположить, что применение различной раскраски служило для художника дополнительным средством передачи разновременности событий, изображенных на одной миниатюре. В ходе исследования нами было найдено еще одно объяснение этому явлению, но подробнее о нем мы поговорим в следующей главе (глава 2, § 1).

Другой особенностью древнерусской иллюстрации является то, что на разных миниатюрах иногда изображаются одни и те же события: например, в нескольких иллюстрациях к одной и той же беседе, пространно переданной в тексте жития и потому требующей «разбивки» несколькими миниатюрами. Так, три миниатюры последовательно иллюстрируют уговоры братией монастыря Сергия Радонежского стать игуменом (Петр. сп., л. 124 об., 125 об., 126). Примечательно то, что на всех трех миниатюрах архитектурный фон несколько различен: везде по-разному изображен одноглавый храм. Для нас важен здесь следующий факт: монахи изображены на миниатюрах одинаково, а в архитектурных формах наблюдается разнообразие, в том числе и колористическое. Этому, на наш взгляд, может быть дано следующее, хоть и не бесспорное, объяснение: изменчивость одежд, архитектурного фона и других второстепенных деталей передавала идею о временности и изменчивости всего земного и внешнего, тогда как носители Божественной благодати, причастные к вечности, изображались относительно неизменными. В таком видимом противопоставлении временного и вечного можно усмотреть определенный художественный прием средневекового миниатюриста, сходный с приемами древнерусского агиографа, который в своих произведениях всегда делал явный акцент на том, что имеет вечное, непреходящее значение.

Можно было бы предположить, что в некоторых случаях при выборе цвета миниатюрист следовал колористическим указаниям иллюстрируемого текста. Однако исследование житийных текстов рассматриваемых рукописей показало, что какие бы то ни было цветовые характеристики даются в них весьма редко. Изучая этот вопрос на более широком материале, А. М. Панченко приходит к выводу, что «…древнерусский художник слова, как правило, – ибо нет правил без исключений – не нуждался в цвете, средневековая эстетика “не хотела” цвета, и цвет оставался вне художественной прозы»[83].

Сопоставим это явление древнерусской литературы с особенностями использования цвета в книжной миниатюре. До сих пор мы говорили о цвете как таковом, то есть о некой цветовой характеристике, отличной от фонового цвета бумаги и не имеющей самостоятельного символического значения. Следует отметить, что цвет того или иного изображенного предмета совсем необязательно соответствовал цвету того же предмета в реальности. Так, например, зеленые, розовые, желтые стены домов могли не соответствовать реальной расцветке архитектурных построек (илл. 11а); миниатюрист Новгородского сборника передавал воду зеленым цветом (илл. 11б) и т. д. То есть в большинстве случаев для художника оказывается неважным, какой именно использовать цвет, и его выбор зависел, например, от набора красок, находящихся в его распоряжении, а не от реальной расцветки предметов.

Итак, крайне редкое упоминание цвета в литературном тексте и малая значимость конкретных цветов в иллюстрациях к этим текстам, на наш взгляд, свидетельствуют о том, что в целом миниатюрист следовал литературному тексту – не только его конкретным указаниям, но и некоторым внутренним закономерностям. Как в тексте, так и в иллюстрации к нему цвет обычно играет лишь вспомогательную, второстепенную роль.

Рассмотрим немногочисленные упоминания в литературном тексте конкретных цветов, а также случаи, когда цвет в миниатюре несет особую символическую нагрузку.

В житиях Сергия Радонежского и Антония Сийского мы обнаружили несколько упоминаний белого цвета.[84] Одно из них содержится в описании видения преподобному Антонию на его пути в монастырь: «В тонок сон сведен бысть, и зрит мужа священнолепна, ангелолепными сединами украшена, в белых ризах оболчена, крест в руках держаща» (л. 186/111 об. – илл. 12).

Весьма примечательно, что миниатюрист не последовал этому почти уникальному указанию житийного текста на конкретный цвет одежд.

На миниатюре изображен Христос (именно Он явился преподобному Антонию) в двухцветных одеждах (хитоне и гиматии), а отнюдь не в белых одеждах, и тем более – не с седыми волосами, как на то указывается в тексте. Это говорит о том, что иллюстратор, вероятно, не воспринял слова о «белых ризах» как цветовую характеристику. Понятие «белые ризы» употреблено агиографом в ряду таких характеристик, как «священнолепный» и «ангеловидные седины». В тексте Жития Сергия Радонежского в описании чудесного старца, явившегося отроку Варфоломею, встречаются похожие слова: «Обрете некоего черноризца старца свята странна и незнаема, саном презвитера, святолепна и ангеловидна…» (Петр. сп., л. 52 об.). Уподобление света духовного преображения человека ангельскому свету присутствует и в Житии Зосимы Соловецкого: «…И видеша вей лице преподобнаго (Зосимы Соловецкого. – Н. Ю.) просветившеся яко ангелу…» (Булатн. сп., л. 67).

Белый цвет, упомянутый лишь в первом из приведенных здесь случаев описания одного и того же явления, оказывается синонимом слов «священный», «светлый», «ангельский». Примечательно, что в текстах эпитеты «белый» и «светлый» сочетаются с эпитетом «ангельский» («ангеловидный», «ангелолепный»), но ангелы на миниатюрах никогда не изображаются в белых одеждах. В книжных иллюстрациях всех рассматриваемых рукописей ангелы изображены в том виде и в таких одеждах, в каких мы привыкли видеть их на иконах (илл. 13а, 13б). Это говорит о том, что сравнение белого цвета и света с ангельской природой имеет в своей основе именно символическое значение[85]. Белый цвет выступает здесь не как цветовая характеристика, а как указание на причастность божественному[86]. Эта традиция символического восприятия белого цвета исходит, вероятно, из Священного Писания, где белизна упоминается при описаниях Бога: «…красоте белизны Его удивляется глаз» (Сир. 43: 20), «…и воссел Ветхий Денми; одеяние на Нем было бело, как снег» (Дан. 7: 9), «…вид Его был как молния, и одежда Его бела, как снег» (Мф. 28: 3).

В иллюстрированных текстах житий были обнаружены еще два упоминания белого цвета. Старец из Жития Сергия Радонежского дал отроку Варфоломею «нечто образом аки анафору, видением аки мал кус бела хлеба пшенична…» (Петр. сп., л. 53). Возможно, это указание на белый цвет является лишь указанием на реальный цвет пшеничного хлеба. Однако исключительная редкость использования цветовых характеристик в житийных текстах заставляет обратить особое внимание на этот случай. Ведь речь идет не об обычном пшеничном хлебе, а о чем-то, что на него только похоже. Вкусив этого чудесного дара, отрок Варфоломей «от того часа горазд бысть зело грамоте» (Петр. сп., л. 55 об.). То есть описывается не хлеб, имеющий белый цвет, а нечто похожее на белый хлеб и произведшее на отрока благодатное действие. Следовательно, эпитет «белый» здесь возможно рассматривать как некоторое указание именно на божественное происхождение и чудесные свойства того, что вкусил будущий святой, отрок Варфоломей.