Тим - Колин Маккалоу

Гнусавым сиплым голосом с подвыванием миссис Паркер принялась рассказывать мерзкую историю, но Мэри слушала вполуха, не сводя глаз с наклоненной золотоволосой головы в дальнем конце двора.

Накануне вечером перед сном она перерыла все свои книжные полки в поисках похожего лица.

«Может, Боттичелли?» — подумала она, но, найдя несколько репродукций Боттичелли в одной из книг, презрительно забраковала художника.

Эти лица слишком нежные, слишком женственные, с легким налетом лукавства и хитрости. В конце концов Мэри оставила поиски, глубоко неудовлетворенная. Только в древнегреческих и древнеримских статуях она обнаружила некое сходство с Тимом — возможно, потому, что такого рода красота лучше воплощалась в камне, чем на холсте. Он был трехмерным созданием. И она горько пожалела, что ее бесталанные руки не наделены даром скульптора, чтобы увековечить его прекрасный образ.

Мэри испытывала ужасное, невыносимое разочарование и острое желание расплакаться; она почти забыла о присутствии миссис Паркер. Для нее стало настоящим ударом открытие, что за этим трагическим ртом и мечтательными блуждающими глазами кроется пустота, что искра сознания погасла в Тиме задолго до того, как он мог бы пережить трагедию или тяжелую потерю. Он был ничем не лучше кошки или собаки, которых держат потому, что они приятны для взора и слепо преданы своему хозяину. Но они лишены способности мыслить, разумно отвечать и вызывать трепетный отклик в другом жаждущем общения уме. Животное может лишь сидеть рядом, улыбаясь и любя. Как и Тим, Тим-дурачок. Когда бедняге обманом скормили кусок кала, его не вырвало, как случилось бы с любым разумным существом; он просто заплакал, как заскулила бы обиженная собака, и снова счастливо заулыбался при виде лакомства.

Бездетная, не знавшая любви, никогда не испытывавшая на себе ничьего смягчающего влияния Мэри Хортон не имела эмоциональных критериев для оценки нового, пугающего образа безмозглого Тима. Столь же неполноценная эмоционально, как он интеллектуально, она не понимала, что Тима можно любить именно потому, что он умственно отсталый, а в первую очередь — вопреки этому. Поначалу она смотрела на него такими глазами, какими, наверное, Сократ смотрел на Алкивиада: стареющий, обделенный любовью философ, встретивший юношу непревзойденной физической и интеллектуальной красоты. Она воображала, как познакомит Тима с Бетховеном и Прустом, как разовьет безыскусный молодой ум, научив понимать и любить музыку, литературу, изобразительное искусство, — и в конечном счете он станет внутренне так же прекрасен, как внешне. Но он оказался слабоумным — убогим дурачком.

Для обозначения таких существовало едкое образное выражение, отдающее простецкой грубоватостью, характерной для австралийцев: они перевели умственные способности в денежные единицы и оценивали первые во вторых. Умственно неполноценный человек «не тянул на доллар», его интеллект оценивался в центах: он мог стоить девяносто центов или девять центов, но все равно не тянул на доллар.

Миссис Паркер не замечала, что Мэри ее почти не слушает, и продолжала радостно болтать о бессердечии мужчин, пить чай чашку за чашкой и отвечать на собственные вопросы, когда Мэри молчала. Наконец она встала с кресла и попрощалась.

— Ну, всего доброго, милочка, и спасибо за чай. Если у вас в холодильнике не найдется для него ничего вкусненького, пришлите мальчика ко мне, я его покормлю.

Мэри рассеянно кивнула. Гостья скрылась из вида, спустившись по ступенькам, а она вернулась к созерцанию Тима. Взглянув на часы и увидев на них без малого девять, она вспомнила, что рабочие, работающие на открытом воздухе, любят пить чай в девять. Она вошла в дом, заварила свежий чай, вынула из холодильника замороженный шоколадный кекс и, когда он оттаял, полила его свежевзбитыми сливками.

— Тим! — крикнула она, поставив поднос на столик под виноградными лозами. Солнце уже выползало из-за крыши, и за столиком у ступенек становилось слишком жарко.

Он поднял голову, помахал рукой и мгновенно заглушил двигатель трактора, чтобы услышать, что она скажет.

— Тим, иди выпей чашку чая!

Он расплылся в улыбке, с выражением щенячьего восторга на лице соскочил с трактора, бросился вверх по двору, нырнул в папоротниковую оранжерею, а мгновение спустя выбежал оттуда с коричневым пакетом в руках и взлетел на террасу, прыгая через ступеньку.

— Спасибо, что позвали меня, мисс Хортон, я не следил за временем, — радостно выпалил он, садясь в кресло, на которое она указала, и устремляя на нее взгляд в ожидании, когда она разрешит начать.

— А ты умеешь определять время по часам, Тим? — спросила Мэри, удивляясь мягкости своего тона.

— Да в общем-то нет. Я знаю, когда время идти домой: когда большая стрелка на самом верху, а маленькая на три черточки ниже. Три часа. Но у меня нет своих часов: папа говорит, я их потеряю. Да они мне не особо-то и нужны. Кто-нибудь всегда говорит мне время — ну там, когда пора готовить чай для перекура, или есть ланч, или идти домой. Я ведь слабоумный, но все это знают, так что мне часы ни к чему.

— Да, пожалуй, — печально согласилась Мэри. — Ешь кекс, Тим, хоть весь целиком.

— Ой, здорово! Я люблю шоколадный кекс, особенно когда на нем так много крема! Спасибо, мисс Хортон.

— Ты какой чай пьешь, Тим?

— Без молока и много сахара.

— Много — это сколько ложек?

Он поднял измазанное кремом лицо и посмотрел на нее, хмуря брови.

— Черт, я не помню. Я просто кладу сахар в чашку, пока чай не проливается на блюдце, и тогда я понимаю, что в самый раз.

— Ты когда-нибудь ходил в школу, Тим?

— Недолго. Но мне учеба не давалась, и потому меня оттуда забрали. Я сидел дома и присматривал за мамой.

— Но ты же понимаешь, что тебе говорят, и ты самостоятельно управляешься с трактором.

— Некоторые вещи делать легко, а вот читать и писать страшно трудно, мисс Хортон.

Неожиданно для себя Мэри, стоявшая рядом с ним и мешавшая ложечкой чай, погладила Тима по голове.

— Ладно, Тим, это не имеет значения.

— Вот и мама так говорит.

Он умял весь кекс, потом вспомнил про свой сэндвич и съел его тоже, запив все тремя большими чашками чая.

— Ну вообще, мисс Хортон, просто супер! — выдохнул он, блаженно улыбаясь.

— Меня зовут Мэри. Говорить «Мэри» гораздо проще, чем «мисс Хортон», — ты не находишь? Почему бы тебе не называть меня Мэри?

Он с сомнением посмотрел на нее.

— А вы думаете, так правильно? Папа говорит, старых людей нужно называть только «мистер», «миссис» или «мисс».

— Иногда позволительно и по имени, как принято между друзьями.