Тим - Колин Маккалоу

Рон прошел на кухню вслед за Эсме, ласково похлопав жену по заднице.

— Нет, черт возьми! Она задерет свой длинный нос, уставится на меня свысока и разразится потоком мудреных слов, мне непонятных, и в результате я почувствую себя полным дураком.

— Как жаль, милый, что Господь не распределил мозги между нашими детьми чуток посправедливее. — Эсме вздохнула и поставила чайник на плиту. — Раздели Он их поровну, с обоими было бы все в порядке.

— Да ладно, слезами горю не поможешь, мать. У нас есть кекс?

— Фруктовый или тминный?

— Тминный, дорогая.

Они сели за кухонный стол друг напротив друга и быстро расправились с половиной тминного кекса, выпив шесть чашек чая на двоих.

8

Благодаря самодисциплине Мэри Хортон провела рабочую неделю в «Констебл стил энд майнинг» так, словно Тим Мелвилл никогда не появлялся в ее жизни. Как обычно, она снимала пиджак перед тем, как пойти в туалет, вела все дела Арчи Джонсона и устраивала разносы всем семнадцати машинисткам, посыльным и клеркам. Но дома каждый вечер она предпочитала обычному чтению возню на кухне, где изучала кулинарные книги и экспериментировала с выпечкой, соусами и пудингами. Осторожно расспросив миссис Паркер, она составила более ясное представление о гастрономических пристрастиях Тима и хотела предложить ему широкий выбор угощений в субботу.

Как-то во время обеденного перерыва она съездила в Северный Сидней к одному дизайнеру и купила очень дорогой кофейный столик рубинового стекла, а потом нашла пуфик, обтянутый красным рубчатым бархатом в тон столику. Яркое, сочное цветовое пятно поначалу действовало на нервы, но, привыкнув к нему, Мэри была вынуждена признать, что оно украсило гостиную. Голые жемчужно-серые стены внезапно приобрели теплый оттенок, и она невольно задалась вопросом, не обладает ли Тим, как многие умственно отсталые люди, инстинктивным чувством прекрасного. Возможно, когда-нибудь она пройдется с ним по художественным галереям и узнает, что там откроется его глазам.

В пятницу она легла спать очень поздно, с минуты на минуту ожидая звонка от отца Тима, который заявит, что не желает, чтобы сын работал садовником по выходным. Но звонка не последовало, и ровно в семь утра стук в дверь пробудил Мэри от крепкого сна. На сей раз она сразу же пригласила Тима войти и спросила, не выпьет ли он чаю, пока она одевается.

— Нет, спасибо, я сыт, — ответил он, глядя на нее сияющими синими глазами.

— Тогда можешь переодеться в маленьком туалете рядом с прачечной, пока я привожу себя в порядок. Я объясню тебе, что нужно делать в саду.

Мэри вернулась на кухню через несколько минут, ступая, по обыкновению, бесшумно. Тим не услышал шагов, и она тихо встала в дверях, глядя на него, снова потрясенная совершенством его красоты. Как ужасно, как несправедливо, подумала она, что в такой прекрасной телесной оболочке заключена столь примитивная душа; но в следующий миг она устыдилась. Возможно, raison d’être его красоты заключается как раз в том, что он остановился в своем развитии на пути к греху и пороку, сохранив младенческую невинность. Если бы он развивался нормально, он выглядел бы совершенно иначе, поистине боттичеллиевским персонажем: с самодовольной улыбкой и искушенным взглядом ясных синих глаз. Тим не имел ничего общего с миром взрослых, являя собой лишь внешнее подобие обитателей оного.

— Пойдем, Тим, я покажу тебе, что надо делать, — наконец сказала Мэри, разрушив чары.

Цикады вопили и орали из каждого куста, из каждого дерева; Мэри зажала уши ладонями, состроила Тиму гримасу и двинулась к единственному своему оружию, садовому шлангу.

— На моей памяти цикады никогда еще так не буйствовали, как в этом году, — сказала она, когда шум несколько утих и с отягощенных влагой олеандровых ветвей на дорожку мерно закапали капли.

— Кри-кри! — пророкотал бас-профундо цикады-хормейстера, когда все прочие голоса уже смолкли.

— Вот и он, старый поганец! — Мэри подошла к ближайшему к крыльцу кусту, раздвинула мокрые ветви и безуспешно вгляделась в темные недра куполообразной кроны. — Никак не могу его найти, — объяснила она, присаживаясь на корточки и с улыбкой оборачиваясь к Тиму.

— Он тебе нужен? — серьезно спросил Тим.

— Ну конечно! Он у них запевала, без него они, похоже, молчат.

— Я тебе его достану.

Он наклонился и легко проскользнул в куст головой вперед, скрывшись в нем по пояс. Сегодня он снял перед работой носки и башмаки, поскольку на переднем дворе не было бетона, до волдырей обжигающего подошвы, и мокрый перегной прилипал к его ступням.

— Кри-кри! — пробасила цикада, уже достаточно обсохшая, чтобы попробовать голос.

— Поймал! — крикнул Тим, выбираясь из куста и показывая сжатый кулак.

Мэри никогда еще не видела живых цикад, только сброшенные коричневые панцири насекомых в траве, и она опасливо отодвинулась в сторону, ибо, как большинство женщин, боялась пауков, жуков и разных холоднокровных ползучих гадов.

— Вот она, посмотри! — гордо сказал Тим, медленно разжимая кулак и удерживая цикаду за кончики крылышек только большим и указательным пальцами.

— Фу! — Мэри содрогнулась и попятилась, не разглядев толком насекомое.

— Не бойся, Мэри, — попросил Тим, улыбаясь и осторожно гладя цикаду. — Глянь, ну разве она не прелесть, вся такая зеленая и красивая, как бабочка?

Золотоволосая голова склонилась над цикадой, а Мэри смотрела на них обоих, внезапно охваченная острой, щемящей жалостью. Казалось, Тима связывали с насекомым некие узы взаимопонимания, ибо оно сидело у него на ладони без всякого страха и было действительно красивым, если не обращать внимания на марсианские антенны и панцирь, похожий на щиток ракообразных. У цикады было толстое ярко-зеленое тельце длиной дюйма два, словно припудренное толченым золотом, а глаза блестели и сверкали, точно два топаза. Спокойно сложенные на спине хрупкие прозрачные крылышки, испещренные ярко-желтыми прожилками, мерцали и переливались всеми цветами радуги. А над ней склонялся Тим, такой же непостижимый и прекрасный, такой же живой и сияющий.

— Ты ведь не хочешь, чтобы я ее убил, правда? — умоляющим голосом спросил Тим, подняв на Мэри исполненный внезапной печали взгляд.

— Не хочу, — ответила она, отворачиваясь. — Посади ее обратно в куст, Тим.

К ланчу он выкосил всю переднюю лужайку, и Мэри дала ему два гамбургера, полную тарелку чипсов, а вдобавок — чтобы он уже точно наелся досыта — горячий джемовый пудинг, обильно смазанный заварным банановым кремом.

— Я вроде все закончил, Мэри, — сказал Тим, допивая третью чашку чая. — Но мне жаль, что работы больше нет. — Он устремил на нее большие затуманенные глаза и начал: — Ты мне нравишься, Мэри. Нравишься больше, чем Мик, Гарри, Билл, Керли и Дейв. Ты мне нравишься больше всех на свете, кроме папы, мамы и моей Дони.