Тим - Колин Маккалоу

Когда он вышел из бара, уличные фонари уже зажглись и Тим стоял рядом с приятелями Рона, широко улыбаясь.

— Привет, па, — радостно поздоровался он.

— Здорово, дружок. Где тебя носило? — раздраженно осведомился отец.

— Нужно было закончить работу. Гарри не хотел возвращаться в понедельник.

— Ладно, сверхурочные нам не помешают.

— Я получил еще одну работу, — важно сообщил Тим, беря у отца кружку и осушая залпом. — Ух, здорово! Можно мне еще кружечку, па?

— Подожди минутку. Какую такую работу?

— А, это! Соседка хочет, чтобы я подстриг у нее лужайку завтра. Соседка миссис, у которой мы работали сегодня.

Керли Кэмбелл захихикал.

— А ты спросил, где надо подстригать, Тим? Внутри или снаружи?

— Заткнись, Керли, болван несчастный, — раздраженно проворчал Рон. — Ты же знаешь, Тим не понимает такого рода шуток!

— Лужайка у нее совсем заросла, надо подстричь, — объяснил Тим.

— Ты взялся сделать это, Тим? — спросил Рон.

— Да, завтра утром. Она обещала заплатить, и я подумал, ты не будешь против.

Рон цинично взглянул на изысканно-красивое лицо сына. Если дамочка имеет какие-то виды на Тима, то через пять минут общения с ним ее планы пойдут прахом. Ничто не остужало пыл женщин быстрее, чем открытие, что Тим слабоумный, а если даже это их не останавливало, они скоро убеждались в бесполезности любых попыток соблазнить Тима, поскольку малый понятия не имел, что делать с женщинами и чего они от него хотят. Рон научил сына спасаться бегством, как только женщина приходит в излишне возбужденное состояние или пытается с ним заигрывать. Тим легко поддавался внушению и в силу своей впечатлительности боялся всего, чего его учили бояться.

— Можно мне еще пива, па? — снова спросил Тим.

— Ладно, сынок. Пойди попроси у Флори еще кружку. Полагаю, ты ее заслужил.

Керли Кэмбелл и Дейв О’Брайан проводили взглядом высокую стройную фигуру, скрывшуюся под аркой.

— Я тебя уже двадцать лет знаю, Рон, — сказал Керли, — а все не могу понять, в кого Тим такой красавчик.

Рон ухмыльнулся.

— Сам не знаю, дружище. Видать, он пошел в какого-то далекого предка, о котором мы слыхом не слыхивали.

Отец и сын Мелвиллы покинули «Сисайд» незадолго до девяти и скорым шагом прошли мимо стадиона «Куджи овал» к ряду ярко освещенных молочных баров, увеселительных заведений и винных магазинов в дальнем конце пляжного парка. Срезая путь с Арден-стрит на Серф-стрит, Рон быстро провел сына мимо них, чтобы вожделение, неизменно появлявшееся во взглядах торчащих там уличных девок и проституток при виде Тима, не успело разгореться в полную силу.

Дом Мелвиллов стоял на Серф-стрит, но не в шикарном квартале на вершине холма, где жил известный жокей Нобби Кларк. Они поднялись по невероятно крутому склону легко, ни один из них даже не запыхался, поскольку оба были строительными рабочими и находились в великолепной физической форме. На полпути вниз по другому склону, в лощине между дорогим кварталом и следующим горбом дороги на Ковелли, они свернули в боковую калитку, ведущую на участок с самым заурядным кирпичным дуплексом.

Женская половина семьи уже давно поужинала, но, когда Рон и Тим вошли в заднюю дверь, Эсме Мелвилл вышла из гостиной и встретила их на кухне.

— Ваш ужин пришел в негодность, — сообщила она без особого возмущения.

— Да брось, Эс, ты всегда так говоришь, — ухмыльнулся Рон, садясь за кухонный стол. — Что у нас сегодня?

— Можно подумать, тебе не все равно, когда ты наберешься пива, — едко заметила Эсме. — Сегодня пятница, балбес! Что ты всегда ешь по пятницам? У меня рыба с жареной картошкой от Даго, как обычно.

— Ой, отлично! Рыба с жареной картошкой! — просияв, воскликнул Тим. — Здорово, мам! Я люблю рыбу с жареной картошкой!

Мать ласково улыбнулась и пятерней взъерошила его густые волосы — единственное проявление нежности, которое она себе позволяла.

— Что бы я тебе ни дала, милый, ты в любом случае скажешь, что это твое любимое блюдо. Вот, ешь.

Она со стуком поставила перед мужчинами тарелки, с верхом наполненные запеченной в кляре жирной рыбой и размякшим, нисколько не хрустящим картофелем фри, и ушла обратно в гостиную, где по телевизору в который уже раз показывали сериал «Коронэйшн-стрит». Представленная там жизнь английского рабочего класса поражала воображение; Эсме обожала сериал и часто сидела перед телевизором, думая о своем славном большом доме, чудесной погоде, теннисе, пляже и от всего сердца жалея обитателей Коронэйшн-стрит. Если уж быть представителем рабочего класса, то только в Австралии.

Тим не рассказал родителям о сэндвиче с калом, поскольку уже напрочь про него забыл. Управившись с ужином, они с отцом оставили пустые тарелки на столе и прошли в гостиную.

— Ну ладно, Эсме, сейчас время крикетного обзора, — сказал Рон, переключая канал.

Жена вздохнула.

— Жаль, вы не задержались подольше, тогда я бы посмотрела фильм с Джоан Кроуфорд или еще что-нибудь интересное вместо твоего бесконечного спорта, спорта, спорта!

— Ну, если Тим найдет еще какую-нибудь дополнительную работу, дорогая, я куплю тебе отдельный телевизор, — пообещал Рон, скидывая ботинки и вытягивась во весь рост на диване. — Где Дони?

— Гуляет с каким-нибудь парнем, наверное.

— С кем на сей раз?

— Откуда же мне знать, милый? Я за нее никогда не волнуюсь, она у нас слишком умна, чтобы вляпаться в неприятности.

Рон взглянул на сына.

— Ну не обидно ли, как порой складывается жизнь, Эс? У нас самый красивый мальчик во всем Сиднее, но он умственно отсталый, и еще у нас Дони. Тим умеет лишь написать свое имя да сосчитать до десяти, а Дони такая умная, что может закончить университет с золотой медалью, даже не учась.

Эсме взяла вязанье и печально посмотрела на Рона. Да, он переживает, бедный старый Рон, но он по-своему хорошо относится к Тиму, приглядывает за ним, не притесняя и не обращаясь как с младенцем. Разве он не позволяет мальчику выпивать с ним, разве не настоял на том, чтобы Тим сам зарабатывал на жизнь, как нормальный парень? Оно и правильно, ведь они с Роном уже не молоды. Рону почти семьдесят, а она всего на полгода младше. Вот почему Тим родился слабоумным, сказали врачи. Сейчас ему двадцать пять, и он у них первенец. Им с Роном было далеко за сорок, когда он родился. Врачи сказали, дело в угасании функции яичников. А через год родилась Дони, совершенно нормальная. Ничего удивительного, сказали врачи, у старородящих первый ребенок обычно самый проблемный.

Эсме остановила взгляд на Тиме, сидевшем у дальней стены в своем кресле, расположенном ближе всех прочих к телевизору: он, как маленький ребенок, любил сидеть прямо напротив экрана. Вот он сидит там, самый красивый, самый добрый мальчик на свете, с сияющими глазами аплодируя каждой перебежке. Она вздохнула, в миллионный раз задаваясь вопросом, что с ним будет, когда они с Роном умрут. Дони придется заботиться о нем, разумеется. Она нежно любит брата, но однажды, понятное дело, ей надоест учиться и захочется выйти замуж — а согласится ли ее муж терпеть в доме человека вроде Тима? Эсме сильно в этом сомневалась. Кому нужен взрослый пятилетний ребенок, если он не своя кровь и плоть?