«Господь да благословит решение мое...» - Петр Мультатули

Дороги были забиты беженцами, брошенными на произвол судьбы, среди них началась эпидемия тифа. Ставка более не контролировала ситуацию. Одного удара германских частей по русской дивизии было достаточно, чтобы обратить в бегство целую армию.

Керсновский, рисуя сложившуюся летом 1915 года картину, пишет: «В результате всех неудач Ставка потеряла дух. Растерявшись, она стала принимать решения явно несообразные. Одно из них — непродуманная эвакуация населения западных областей вглубь России — стоило стране сотен тысяч жизней и превратило военную неудачу в сильнейшее народное бедствие. Ставка надеялась этим мероприятием „создать атмосферу 1812 года“, но добилась как раз противоположных результатов. По дорогам Литвы и Полесья потянулись бесконечными вереницами таборы сорванных с насиженных мест, доведенных до отчаяния, людей. Они загромождали и забивали редкие здесь дороги, смешивались с войсками, деморализуя их и внося беспорядок. Ставка не отдавала себе отчета в том, что, подняв всю эту четырехмиллионную массу женщин, детей и стариков, ей надлежит позаботиться и об их пропитании. Организации Красного Креста и земско-городские союзы спасли от верной смерти сотни тысячи этих несчастных. Множество, особенно детей, погибло от холеры и тифа. Уцелевших, превращенных в деклассированный пролетариат, везли вглубь России. Один из источников пополнения Красной гвардии был готов. Прежнее упорство — „Ни шагу назад!“ — сменилось сразу другой крайностью — отступать, куда глаза глядят. Великий князь не надеялся больше остановить врага западнее Днепра. Ставка предписывала сооружать позиции за Тулой и Курском. Аппарат Ставки стал давать перебои. В конце июля стало замечаться, а в середине августа и окончательно выяснилось, что она не в силах больше управлять событиями. В грандиозном отступлении чувствовалось отсутствие руководящей идеи. Войска были предоставлены самим себе. Они все время несли огромные потери и в значительной мере утратили стойкость. Врагу были оставлены важнейшие рокадные линии театра войны, первостепенные железнодорожные узлы: Ковель, Барановичи, Лида, Лунинец. На Россию надвинулась военная катастрофа, но катастрофу эту предотвратил ее Царь»[76].

Один из очевидцев тех событий писал уже в эмиграции в 1941 году: «Для объяснения обстоятельств, при которых Императору пришлось самому принять общее командование армией, мы позволим себе сделать некоторое отступление. После нанесения удара макензеновской фалангой 3-й армии под Горлицей, русские войска, начиная с весны 1915 г. до самой осени 1915 г., находились в полном, беспорядочном отступлении. В результате чего враг проник далеко вглубь коренной русской земли, захватил лучшие мощные железнодорожные магистрали и богатейшие области, штабы растерялись, и руководство армиями расстроилось. Получилось полное впечатление краха. Армия, преследуемая энергичным противником, не отступала, а бежала, бросая по дороге материальную часть и огромные склады продовольствия и фуража, взрывая форты сильнейших крепостей и оставляя без одного выстрела прекрасно укрепленные позиции. Штабы давали только один приказ: „назад и как можно скорее и дальше назад“. Нужно было какое-то крупное решение. И вот в этот момент Государь принял на Себя всю ответственность за дальнейшую судьбу Отечества»[77]. Император Николай II не мог спокойно смотреть на то, что происходит с его горячо любимой армией. Он понимал, что великий князь не справляется с возложенной на него задачей.

Надо сказать, что это было очевидно не только императору. Это понимали многие военные, это понимали многие члены правительства, а также и сам великий князь. «Бедный Н., - писал Николай II императрице Александре Федоровне в письме от 11 мая 1915 года, — плакал в моем кабинете и даже спросил, не хочу ли я его заменить более способным человеком. Я нисколько не был возбужден, я чувствовал, что он говорит именно то, что думает. Он все принимался меня благодарить за то, что мое присутствие успокаивало его лично».[78]

Не правда ли, вырисовывающаяся картина не совпадает с расхожими фразами о «слабом царе» и «сильном великом князе»? «Летом 1915 года, — вспоминает А. А. Вырубова, — Государь становился все более и более недоволен действиями на фронте великого князя Николая Николаевича. Государь жаловался, что русскую армию гонят вперед, не закрепляя позиций и не имея достаточно боевых патронов. Как бы подтверждая слова Государя, началось поражение за поражением; одна крепость падала за другой, отдали Ковно, Новогеоргиевск, наконец, Варшаву. Я помню вечер, когда императрица и я сидели на балконе в Царском Селе. Пришел Государь с известием о падении Варшавы; на нем, как говорится, лица не было. Он почти потерял свое всегдашнее самообладание. „Так не может продолжаться, — воскликнул Он, ударив кулаком по столу, — я не могу сидеть здесь и наблюдать за тем, как разгромят мою армию; я вижу ошибки, — и должен молчать. Сегодня говорил мне Кривошеий, — продолжал Государь, — указывая на невозможность подобного положения“. […] После падения Варшавы Государь решил бесповоротно, без всякого давления со стороны Распутина или Государыни, встать Самому во главе армии; это было единственно его личным, непоколебимым желанием и убеждением, что только при этом условии враг будет побежден»[79].

С. Мельгунов пишет в своей книге: «Царь будто бы сказал однажды: „Все мерзавцы кругом! Сапог нет, ружей нет — наступать надо, а отступать нельзя“»[80].

Настроения в правительстве также явно толкали Императора Николая II к принятию этого решения. Так, министр Кривошеин заявил, что «ставка ведет Россию в бездну, к катастрофе, к революции» и высказал мысль, что если бы Верховным Главнокомандующим был Государь, то это было бы благом, так как вся власть, военная и административная, сосредоточилась бы в одних руках[81]. Министр иностранных дел Сазонов говорил, что в Ставке распоряжаются «безумные люди», а военный министр Поливанов постоянно твердил, что «Отечество в опасности».

Великий князь Андрей Владимирович писал в своем дневнике: «К нам в штаб приехал Ф. Ф. Палицын. Ф.Ф. крайне недоволен, что Ник. Н. дали титул „верховного“. „Это никуда не годится, — говорил Ф.Ф. — Нельзя из короны Государя вырывать перья и раздавать их направо и налево. Верховный Главнокомандующий, верховный эвакуационный, верховный совет — все верховный, один Государь ничего. Подождите, это еще даст свои плоды. Один Государь Верховный, ничто не может быть, кроме него“»[82].

Таким образом, категорическая необходимость смены Верховного Главнокомандующего и его штаба осознавалась, по существу, всеми слоями общества. Нависшая военная катастрофа и неспособность Ставки под руководством великого князя Николая Николаевича ее предотвратить стали главной причиной того, что Император Николай II принял решение самому встать во главе Вооруженных Сил империи. «Император Николай II имел полное право сделать логический вывод о том, что русские общественные круги желают, чтобы Монарх в своем лице совместил Управление страной и Верховное Главнокомандование», — писал генерал Н. Н. Головин[83].

В принятии этого решения сказались также и личные качества императора, о которых хорошо пишет дворцовый комендант генерал В. Н. Воейков: «Самыми главными чертами Государя были его благородство и самоотверженность. Ими объясняется решение царя принять на себя верховное командование армией, дух которой был поколеблен неудачами и которую он хотел воодушевить своим присутствием, думая, что в такие трудные для Родины дни он должен взять ответственность и пожертвовать собой»[84].

Современный историк А. Н. Боханов пишет: «Сам факт принятия командования в столь сложное время говорит о большом личном мужестве Николая II, подтверждает его преданность монаршему долгу»[85].

Но кроме военной составляющей, была еще одна, не менее важная, причина, побудившая царя отстранить великого князя.

Анна Вырубова пишет: «Государь рассказывал, что великий князь Николай Николаевич постоянно, без ведома Государя, вызывал министров в Ставку, давая те или иные приказания, что создавало двоевластие в России»[86].

Адмирал Бубнов, которого никак не заподозришь в нелояльности в Николаю Николаевичу, писал: «Когда стало очевидным, что верховное управление страной не способно справиться со своей задачей и его деятельность может привести к поражению, великий князь — во имя спасения родины отказался от чрезмерной осторожности и начал выступать с решительными требованиями различных мероприятий, но вскоре за этим был смещен»[87].

Писатель Э. Радзинский приводит слова близкой подруги императрицы Александры Федоровны Лили Ден: «Если бы Царь не взял места Н.Н., летел бы с престола»[88].