«Господь да благословит решение мое...» - Петр Мультатули

В чем же была причина, по мнению Авреха? Тут он делает два вывода. Первый вывод весьма сомнителен: «…главная причина состояла в страхе, что с переменой командования в Ставке восторжествует распутинское влияние». Здесь Аврех повторяет абсолютно беспочвенную легенду о якобы существующем влиянии Г. Е. Распутина на внешнюю и внутреннюю политику Императора Николая II. Сазонов, да и другие члены правительства, много лет работавшие рядом с Императором, конечно хорошо знали, что Царь принимает решения самостоятельно и что Распутин был совершенно ни при чем. Так, в июле 1914 года, когда Россия неумолимо сползала к всеобщей войне, Император согласился с Сазоновым и объявил о всеобщей мобилизации, хотя, как хорошо известно, Распутин был горячим противником войны и написал Государю записку, умоляя его не начинать мобилизации. Можно здесь приводить еще множество примеров, когда Царь поступал вопреки мнению Распутина, о которых Сазонов не мог не знать, хотя и твердил о «роли распутинского кружка». Так что версия об опасении со стороны членов правительства «распутинского влияния» представляется весьма сомнительной.

Вторая же версия Авреха вообще уникальна по своей невероятности и относится, скорее, к области курьезов. Аврех считает, что причиной выступления министров стало их незнание марксистского подхода к историческим событиям. «Обладай министры марксистским представлением о ходе событий в стране, — пишет дальше Аврех, — они бы расценили данный факт как часть общего процесса прогрессирующего падения роли официального правительства, процесса, ускоренного войной и разложением царизма. Но поскольку они не обладали подобным представлением, то усмотрели в решении царя лишь стечение нескольких несчастливых субъективных обстоятельств»[110].

Нет смысла доказывать всю комичность этой версии. Подобным образом можно утверждать, что Наполеон проиграл войну, потому что не читал Гегеля.

Эмигрантский исследователь Г. М. Катков затрудняется ответить на вопрос о причинах министерского демарша. Он пишет: «Трудно понять, что было подлинной причиной этой чрезвычайно эмоциональной — теперь можно бы даже сказать иррациональной — реакции на решение, которое, в конце концов, было достаточно мотивированно и вполне соответствовало статусу монарха. Кроме того, ведь и сам Совет в течение нескольких недель добивался перемен в Верховном Главнокомандовании. С Государем во главе армии координация действий Ставки и гражданского управления, по всей вероятности, улучшилась бы»[111].

Один из главных участников событий, министр иностранных дел Сазонов, в своих воспоминаниях не высказал ничего принципиально нового, помимо того, что он говорил на заседаниях Совета Министров: «Когда очередь дошла до меня, я высказал мысль, что функции Верховного Вождя всех вооруженных сил Империи гораздо шире, чем обязанности главнокомандующего, так как они охватывают не только фронт, но и глубокий тыл армии, куда глаз главнокомандующего не в силах проникнуть […] Я прибавил, что совмещение этих двух функций в одном лице рисковало развить значение одной из них в ущерб другой […] Я полагал при этом, что Верховный Вождь военных сил Империи должен был, по означенным соображениям, пребывать в центре государственного управления, не покидая его в такую ответственную минуту»[112].

Таким образом, ни Аврех, ни Катков, ни ряд других исследователей, ни сами участники этих событий (Сазонов, Кривошеий) не дают убедительных объяснений поведению министров. Но в их трудах, особенно у Каткова, очень много интересного материала, позволяющего сделать определенные выводы. Истинная причина министерского демарша заключалась в первую очередь вовсе не в том, что Император Николай II принял решение возглавить армию. Во всяком случае, те люди в правительстве, которые были инициаторами этого шага, а это в первую голову Сазонов, Поливанов и Кривошеин, руководствовались иными мотивами, сумев навязать свою волю кабинету.

Для того чтобы понять это, надо перенестись в Государственную Думу, которая была главным противником императорского правительства.

9 августа 1915 года в Государственной Думе был образован так называемый «Прогрессивный блок». Во главе этого «Прогрессивного блока» стояли либеральные оппозиционеры, многие из которых были личными врагами Государя. Ведущими лидерами блока были кадет П. Н. Милюков, октябрист А. И. Гучков, прогрессист А. И. Коновалов. Позже к ним примкнули националисты В. В. Шульгин, В. А. Бобринский, В. Я. Демченко. На основе этого блока сформировалась программа центра. Блок высказал готовность оказать содействие царскому правительству, но при условии, что это правительство будет возглавляться «лицом, пользующимся доверием общественности». То есть в основе программы лежало главное требование кадетской партии — требование «ответственного министерства». Правда, оно было смягчено и обличено в формы «министерства, облеченного общественным доверием». Но то, что это был простой тактический ход, ясно подтвердил сам П. Н. Милюков уже весной 1916 года, когда сказал: «Кадеты вообще — это одно, а кадеты в блоке — другое. Как кадет, я стою за ответственное министерство, но, как первый шаг, мы по тактическим соображениям ныне выдвигаем формулу — министерство, ответственное перед народом. Пусть мы только получим такое министерство, и оно силою вещей скоро превратится в ответственное министерство. Вы только громче требуйте ответственного министерства, а мы уж позаботимся, какое в него вложить содержание»[113].

В новое правительство должны были войти сторонники либеральных реформ, которые до проведения конституционной реформы должны были взять руководство страной в свои руки. Николай II совершенно справедливо счел этот блок враждебным и стремящимся к власти и отказался вступать с ним в какие-либо контакты. «У Царя, — пишет исследователь О. А. Платонов, — были точные сведения об антигосударственном характере деятельности руководителей Прогрессивного блока, полученные агентурным путем русскими спецслужбами»[114].

Позиция председателя правительства Горемыкина вначале вселила в сердца сторонников «прогрессивного блока» надежду на быстрый успех. Выступая на заседании Государственной Думы, премьер заявил, что «правительство испытывает нравственную потребность управлять не иначе, как в полном единомыслии с законодательными учреждениями»[115].

При этих словах, ранее просто немыслимых в устах Горемыкина, раздались возгласы: «Браво!»[116]

Но при этом И. Л. Горемыкин заявил, что во время войны не следует произносить никаких программных речей по общей политике. Во время войны, заявил Горемыкин, «нет места никаким программам, кроме одной победить»[117].

Создание «Прогрессивного блока» Горемыкин встретил враждебно, назвав его «организацией, стремящейся к захвату власти». Его полностью поддержал А. А. Хвостов, который заявил: «Призывы, исходящие от Гучкова, левых партий в Государственной Думе, явно рассчитаны на государственный переворот».

Происшедшие после создания «Прогрессивного блока» события явно свидетельствуют об их подготовленности и организации. Они преследовали ту самую цель, о которой говорил Горемыкин, а именно: захват власти, первым этапом которого должно было стать создание «кабинета общественного доверия». Не успели организаторы блока объявить о его создании, как на следующий день, словно по команде, предложения «Прогрессивного блока» поддерживаются Московской городской думой, Земгором, военно-промышленными комитетами и целым рядом городских провинциальных дум. Естественно, в этих условиях блоку было очень важно склонить на свою сторону членов правительства.

Не прошло и четырех дней после создания блока, как в газете «Утро России», издаваемой близким к блоку П. П. Рябушинским, появился список лиц, которых блок хотел бы видеть в составе «Ответственного министерства». Кроме известных имен: Милюкова, Гучкова, Коновалова, в этом списке числились две фамилии министров императорского правительства — военного министра Поливанова и министра земледелия Кривошеина. Чем же заслужили эти два министра царского правительства такую признательность либеральных оппозиционеров? Думается, что ключевой фигурой здесь был военный министр Поливанов. Поливанов еще до войны был тесно связан с самым революционно настроенным членом блока Гучковым, о котором Хвостов говорил, что тот «способен, когда представится возможность, взять командование батальоном и маршировать в Царское Село». «Несомненно, — пишет Катков, — контакты Поливанова и Гучкова имели место. Они были тесно связаны политически, как выяснилось непосредственно после Февральской революции»[118].