Маршал Рокоссовский - Анатолий Корольченко

— Бери, сын, все это. Тебе как офицеру пригодится. А мне уже ни к чему, — сказал он негромко. В его голосе слышалась отрешенность. Я хотел было отказаться, но, взглянув в его глаза, без привычного живого блеска, понял его.

— Бери, — негромко произнес он и сухой длиннопалой ладонью подвинул ко мне все, что предлагал.

— Вот так и попали ко мне фронтовые вещи отца, — заключил Виктор Константинович. — А ржавчину, что на иглах измерителя, снять проще простого. Наждачкой следует зачистить.

ТЯЖКИЕ РАЗДУМЬЯ

Оценивая блестящие способности комкора Рокоссовского, командующий Юго-Западным направлением рекомендовал направить его на Западный фронт, против главной группировки врага.

Не задерживаясь в штабе Юго-Западного фронта, Константин Константинович поспешил на вызов в Москву. Глядя на ускользающий под колеса асфальт дороги, он вспоминал события минувших трех недель, тревожную, бесконечно долгую ночь на 22 июня. На плечи комкора тогда разом навалились десятки чрезвычайно важных дел.

Вспомнились первые бои под Луцком и Новоград-Волынском, где его 9-й механизированный корпус изрядно «пошерстил» немцев, нанес им немалые потери. Многие солдаты и командиры отличились в боях, удостоились правительственных наград. Четвертый орден Красного Знамени вручили и ему, командиру корпуса Рокоссовскому.

А потом пришло распоряжение Ставки о назначении его командующим армией на Западном фронте…

И опять одолевали тяжелые раздумья. Почему Красная Армия потерпела такое тяжелое поражение в начальный период войны? Почему наши главные силы не успели по реальным расчетам Генерального штаба вовремя развернуться и нанести контрудар, который бы остановил продвижение врага?

«Приходилось слышать и читать во многих трудах военного характера, издаваемых у нас в послеоктябрьский период, острую критику русского генералитета, в том числе и русского Генерального штаба, обвинявшихся в тупоумии, бездарности, самодурстве и прочем. Но, вспоминая начало первой мировой войны и изучая план русского Генерального штаба, составленный до ее начала, я убедился в обратном, — писал Рокоссовский. — Этот план был составлен именно с учетом всех реальных особенностей, могущих оказать то или иное влияние на сроки готовности, сосредоточения и развертывания главных сил. Им предусматривались сравнительные возможности России и Германии быстро отмобилизоваться и сосредоточить на границе свои главные силы…

Невольно возникал другой вопрос: ״Какой же план разработал и представил правительству наш Генеральный штаб? Да и имелся ли он вообще?..»»

Ранее Константин Константинович пытался узнать, где намечался рубеж развертывания наших главных сил, предполагая, что этот рубеж совпадает с рубежом наших укрепленных районов, отнесенных на соответствующее расстояние от старой границы. Это было реально. Но мог ли этот рубеж сохранить свое назначение и в 1941 году? «Да, мог», — заключал он.

«Мы обязаны были сохранять и усиливать, а не разрушать наши УРы по старой границе. Неуместной, думаю, явилась затея строительства новых УРов на самой границе на глазах у немцев. Кроме того, что допускалось грубейшее нарушение существующих по этому вопросу инструкций, сама по себе общая обстановка к весне 1941 года подсказывала, что мы не успеем построить эти укрепления. Только слепой мог этого не видеть. Священным долгом Генерального штаба было доказать такую очевидность правительству и отстоять предложения… То, что произошло 22 июня, не предусматривалось никакими планами, поэтому войска были захвачены врасплох в полном смысле этого слова. Роль командования округа (Киевского Особого. —А. К.) свелась к тому, что оно слепо выполняло устаревшие и не соответствующие сложившейся на фронте и быстро менявшейся обстановке директивы Генерального штаба и Ставки. Оно последовательно, нервозно и безответственно, а главное, без пользы пыталось наложить на бреши от ударов главной группировки врага непрочные «пластыри», то есть неподготовленные соединения и части. Между тем заранее знаю, что такими «пластырями» остановить противника нельзя: не позволяли ни время, ни обстановка, ни собственные возможности».

Вспоминая в дороге все, что пришлось увидеть, узнать и ощутить в первые недели войны, он никак не мог разобраться, что же происходит. Почему, предвидя войну, допустили такую неразбериху?

По пути в Москву Константин Константинович узнал, что и на Западном фронте также сложилась тяжелейшая обстановка, что немцы уже на подходе к Смоленску.

Командующего Западным фронтом генерала армии Павлова Рокоссовский знал. Когда-то тот был у него в подчинении: командовал полком в его дивизии. Было это в далеком 1930 году в Забайкалье. Командир полка Павлов звезд с неба не хватал. Достоинства его были невысоки. Теперь Константин Константинович делал вывод, что тот — «пара Кирпоносу, если даже не слабее его».

Более десяти лет Павлов командовал полком, прежде чем получил повышение. Летом 1936 года его направили в Испанию. По возвращении оттуда Героем Советского Союза он возглавил автобронетанковое управление РККА. В июне 1940 года стал командующим войсками Белорусского Особого военного округа, удостоившись звания генерала армии.

Стремительным был его взлет по служебной лестнице и таким же стремительным было падение. В Постановлении Государственного Комитета Обороны от 16 июля 1941 года указывалось: «Воздавая честь и славу отважным бойцам и командирам, Государственный Комитет Обороны считает вместе с тем необходимым, чтобы были приняты строжайшие меры против трусов, паникеров, дезертиров… Исходя из этого, Государственный Комитет Обороны, по представлению главнокомандующих и командующих фронтами и армиями, арестовал и предал суду военного трибунала за позорящую звание командира трусость, бездействие власти, отсутствие распорядительности, развал управления войсками, сдачу оружия противнику без боя и самовольное оставление боевых позиций…», — далее следовали фамилии девяти высших должностных лиц, привлеченных к суду. Первым назван бывший командующий Западным фронтом генерал армии Павлов.

Его арестовал сам Мехлис. Назвав предателем, приказал сорвать петлицы, ордена. Вскоре всех привлеченных к суду расстреляли. Павлов командовал фронтом всего семь дней…

Из Постановления явствовало, что Павлова и его ближайших помощников наказали не за конкретные просчеты и отнюдь не в назидание другим. Постановление стало завесой, прикрывавшей совершенные руководством страны и, прежде всего, Сталиным ошибки. Советским людям внушали, что обрушившиеся на страну и армию неудачи произошли по вине отдельных генералов, но никак не кремлевского руководства.