Незабываемые певцы - Юрий Сосудин

В 1917 году окончила институт, а устроиться на работу тогда было очень трудно. Мать работала на Бадаевских складах, Бадаев устроил и меня к себе, в бухгалтерию. Иногда ходила на танцы, там танцевала, пела для друзей. Один художник, слушая меня, посоветовал пойти учиться к преподавателю пения Истомину.

Петр Серафимович Истомин когда-то учился в Московском театральном училище у педагога Ленского, вместе с Юрьевым, потом «сбил» его с пути известный, знаменитый король цыганской песни, Давыдов. Он послушал и сказал: «Брось свою драму» – и так увлек цыганами, что Петр, изучив их язык, в 1900 году издает первую в мире цыганскую грамоту, которой до тех пор цыгане не имели. Был он и композитором. Им написан прекрасный романс – «Эх, запрягу я серого коня». Настолько он типичный, что цыгане считают его своим…

Живя в Петербурге, Истомин преподавал пение, имел свой небольшой ансамбль, где исполнял песни, романсы. Я уже пыталась пойти учиться на артистку или певицу, но учиться нужно было 3–4 года, а мне нужно было еще работать, помогать матери, – и вот пошла к Истомину.

Петр Серафимович любезно принял меня: он играл на гитаре, я пела. Прослушав меня, похвалил, и я стала упорно заниматься, учила цыганский язык, песни, романсы и через год пошла с Истоминым на просмотр Комиссии. Я волновалась, а он говорил: «Не волнуйся, пой спокойно». Вот я спела романс, спела другой, а они: «Ну еще, еще!» Смотрю, а лица у них довольные. Подбежала, спрашиваю: «Скажите пожалуйста, я прошла?» – «Молодец! Очень хорошо, спасибо, удовольствие Вы нам доставили.» – «Значит я могу быть артисткой?» – «Да! Можете.»

Но в то время нужно самой было искать себе место. Комиссия давала только право на выступления, членский профсоюзный билет и – право считаться артисткой…

Мария Истомина, Берта Червонная Ташкент 1929 г.

Первое мое выступление было в кино. Афиша гласила: «Известная цыганка Мария Истомина, исполнительница песен, романсов». Первый раз иду выступать и…от одной рекламы ноги подкашиваются. Работала я в кабаре, пела под аккомпанемент двух гитар, гитаристами были Истомин и Саша Шишкин. Работала так года четыре, потом решила сделать этнографический номер: цыганка-танцовщица, три гитары и я, певица. Ансамбль из пяти человек. Гитаристы: Истомин, Шишкин и Владимир Евлонский, танцовщицей была Берта Червонная – венгерская цыганка, ее ребенком подкинули выступавшие в Петербурге до революции цыгане, одна интеллигентная цыганка подобрала и вырастила ее… Берта, став впоследствии прекрасной танцовщицей, выступала в хорах, потом с нами. Я никогда не видела, чтобы кто-то плясал лучше Берты, так это было изумительно. Вот начинает звучать «венгерка», она сидит, – потом сбросит шаль, а под шалью – шикарный цыганский костюм: алые розы, – ленивой походочкой – еле-еле, а публика насторожена, а она быстрей, быстрей и так пустится в пляс, что люди стоя аплодировали. Работали мы много, выступали на лучших площадках. В 1930 году умер Истомин Петр Серафимович – мой прекрасный муж и учитель. Гитаристами стали другие и мы поехали выступать по Волге, потом Оренбург, Средняя Азия: Ташкент, Самарканд, Душанбе, Красноводск, Баку. Поездка длилась год, потом мы вернулись домой.

В тридцатые годы цыганские песни были в опале, Берта уехала с мужем на Дальний Восток. Я познакомилась с Паней Паниной *, составили мы дуэт, пели молодежные, комсомольские песни, выступали на заводах. Так было до 1934 года, потом стало снова «просачиваться» цыганское исполнительство. Паня снова вернулась к своему цыганскому жанру. Я уже не захотела петь цыганские и выступала с репертуаром русских песен, романсов. Они такие широкие, раздольные. Я люблю русские песни… В 1939 году был первый эстрадный конкурс и мне предложили выступать, но я струсила. Я всегда пела под гитару, а тут нужно под рояль. Потом – война. Война застала меня в Мурманске. Я стала выступать на Севере: пела, была и актрисой в драматическом театре.

В Полярном, наверное в 1943 году, встретила друга (так далеко!), и, представляете, он пригласил меня на свой концерт и сказал, что будет петь старинные романсы для меня. Я сидела на первом ряду и слушала его. Пел он прекрасно. Публика принимала чудесно. Потом много говорили, вспоминали… Та встреча с Вадимом Козиным была последней, а познакомились мы в Ленинграде. Помню был концерт и пришел проситься выступить, такой юноша… Ему сказали: «Как закончат выступать артисты, тогда и вам разрешат». Муж, Истомин, послушал его и сказал: «Парнишка неплохо поет, с него будет толк.» Потом работали с ним, выступали в концертах. Репертуар был одинаковый, поэтому перед началом выступления договаривались – что он будет петь и что я. Это было примерно до 1939 года… Потом у него что-то не сошлось с дирекцией и он уехал в Москву. Москва его очень хорошо приняла и с этого началась его бурная карьера.

После войны я вернулась в Ленинград, работала на эстраде, ездила по разным городам. Была в Архангельске, в Калининграде. Потом прекратила свою концертную деятельность. У меня есть дочь, она танцевала, теперь на пенсии, педагог. Зять – заслуженный артист, талантливый балетмейстер, работает в военном ансамбле, и внучка работает там же, есть внук, он кандидат наук.

Скажу еще о своей подруге Берте Червонной: уехав на Дальний Восток, они с мужем потом эмигрировали в Китай. Прожили там 17 лет. Находясь за рубежом, Берта встречалась с Морфесси, выступала с Вертинским. По приглашению Шаляпина была на его концерте (который был дан для эмигрантов). Потом она вернулась на Родину и живет под Карагандой. Такова судьба цыганки, лучше которой никто не плясал, да и не спляшет.

Я люблю жизнь, люблю людей, люблю животных, птиц… Вот вкратце и все о моей долгой жизни (скоро 84). Па пластинку я напела только одну песню «Бродяга», которая была записана неудачно, и больше я не записывалась.»

Вадим Козин

«В тридцатые – сороковые годы многочисленные радиоконцерты, в том числе и по заявкам слушателей составлялись из популярных дисков. Пи один подобный концерт не обходился без имен Утесова, Шульженко, Церетели, Козина, последнего в особенности. Репертуар Вадима Козина был настолько широк, что не укладывался в обычные рамки «цыганского жанра». И если радио не очень жаловало «цыган», то оно могло с успехом использовать Козина как исполнителя современных лирических песен или старинного русского романса, русской народной песни. Его музыкальная память была феноменальна, в те годы его репертуар превышал более 300 песен. Козинские эмоциональные перепады, его удаль, страсть, тоска и нежность пришлась по сердцу слушателям. Его темперамент взрывался в «Очах черных», грустил в «Калитке», заходился от восторга в «.Цыганской венгерке», был трагичным в «Пищей». Его звонкий выразительный тенор, богатый красками, мог быть и мягким и суровым, – певец владел им в совершенстве.»

Г. Скороходов

Рассказывает сам Вадим Козин (запись начала восьмидесятых годов): «Мать моя, Вера Ильинская, цыганка, пела в цыганском хоре… А знаешь, откуда наша фамилия в роду – Ильинские? Кочевые цыгане поклонялись Илье Пророку. Они странствовали по России и во время грозы молния обязательно попадала в какую-нибудь кибитку и разбивала ее в дребезги. А в кибитку моих предков не попадала никогда, и люди стали говорить: «A-а, это Ильинские, им всегда везет», то есть Илья Пророк был нашим защитником, покровителем. От прозвища Ильинские и пошла фамилия моей матери.

Вадим Козин. Москва, 1936 г.

Выйдя замуж за Алексея Гавриловича Козина, она перестала выступать, но связь с цыганскими артистами не теряла.

Бывало, через анфиладу комнат идет, поскрипывая сапогами, улыбающийся отец. Берет меня на руки и садится рядом с матерью. Отец сам не пел, но песню, особенно цыганскую, любил. А мать возьмет палисандровую гитару, запоет: «Люблю я цветы полевые, люблю их от чистой души, красивы анютины глазки, как дивно они хороши».

Отец редко бывал дома, он был сугубо торговый человек. Но когда приезжал домой, то мы всей семьей слушали пение матери. А то, отец посадит нас в автомобиль «Бенц» и катает по островам, показывает Петербург. Но тихие дни у семейного очага бывали редко. Большей частью в доме царили веселье и теснота от множества гостей. Цыгане, артисты, музыканты. Иногда появлялась ослепительная, несравненная Анастасия Вяльцева, блистательная певица, любимица петербургской публики. Она приезжала после концерта в театре «Буфф», и в доме сразу же поднимался большой шум. Домашние метались по комнатам, начинали хлопотать на кухне. Тетя Настя привозила большой бумажный пакет с фруктами, конфетами и другими сладостями, предназначенными специально для маленьких. Таков был обычай среди цыган: идешь в дом, где есть дети – неси гостинец. Но детей в мир взрослых не допускали, и я вместе с сестрами Музой и Зоей тихо сидел в детской, довольный принесенными подарками, правда иногда хотелось продемонстрировать перед гостьей-красавицей свое «искусство»: в зале стоял большой, на двадцать четыре пластинки, граммофон фирмы «Зонофон»; я на свой страх и риск залезал на стул, ставил пластинку Вяльцевой и в широкий раструб пытался перекричать ее… Иногда в доме появлялась колоритная фигура другой эстрадной знаменитости – Юрия Спиридоновича Морфесси, грека по происхождению, певца с густым сочным баритоном, исполнителя модных в то время «.Кирпичиков» и «У камина». Он приходил в украшенном шитьем и бисером кафтане, подпоясанном широченным поясом, в шароварах, сапогах и горностаевой накидке. Часто его сопровождал его неизменный аккомпаниатор Саша Макаров, автор известного романса «Вы просите песен, – их нет у меня…» Один раз Морфесси заставил меня петь, а потом усадил на колени и сказал: «Вотрастет наша смена…»