Ветер с горечью полыни - Леонид Левонович

Андрей Сахута понял упрек: друг напоминал, как он, Сахута, красным карандашом вычеркивал из справочника партийных начальников.

— Вот увидишь, через какое-то время Борис Николаевич всплывет. На первых же выборах в Верховный Совет он пройдет. Москвичи за него стоят горой.

— Поживем — увидим. Ну, будь здоров! — Андрей положил трубку, впервые забыв передать привет семье, жене.

В голове секретаря обкома настойчиво билась мысль: почему так произошло с Ельциным? Почему прозвучало это выступление, словно ложка дегтя, на торжественном пленуме, посвященном обсуждению доклада о 70-летии Октябрьской революции? И посеял сомнения первый секретарь обкома, когда рассказал про свои впечатления о том пленуме. Горбачев окончил доклад. Лигачев, который вел пленум, сказал: «Доклад окончен. Может, у кого есть вопросы? Нет. Ну, тогда пленум можно считать закрытым». И тут Горбачев: «У товарища Ельцина есть вопрос». Лигачев говорит: «Давайте посоветуемся. Есть ли необходимость начинать прения?» — «Нет», — выкрикнул зал. А Горбачев свое: «У товарища Ельцина есть некое заявление». И Лигачеву пришлось дать слово Ельцину. Выходит, Горбачев его вытащил на трибуну. И раньше, когда уж снимали за «политические ошибки», так снимали с треском. А тут назначили министром, персональную «Чайку» оставили.

Все это Сахута припомнил особенно остро, когда слушал пламенное Ельцинское выступление в защиту Горбачева, которого гэкачеписты заперли на даче в Форосе, а сами пробуют совершить переворот. Но почему Ельцину дали возможность выступать? Разве нельзя было отключить электричество в здании Верховного Совета? Неужели силовые министры, — а в их руках армия, КГБ, милиция, — настолько беспомощны? А может, Горбачев с этими заговорщиками заодно? Если бы против был, так его надо арестовать.

Андрею даже подумалось, что тогда, на пленуме 1987 года, Горбачев знал, о чем будет говорить Ельцин, и тянул его на трибуну. Будто чья-то невидимая рука вела этих партийных петухов по жизни, порой сводила, чтобы они сцепились, потом разводила. Эта невидимая рука возвела одного на трон Президента СССР, а другого сделала Президентом России. Казалось, что Горбачев все делал, чтобы не допустить Ельцина к власти, но своим противодействием еще больше способствовал его популярности и восхождению на российский властный Олимп. А теперь Ельцин пытается спасти Горбачева, сорвать планы ГКЧП. А заговорщики третий день ничего не могут сделать, имея силу и власть.

В тот день, а на календаре было 21 августа, среда, на прием к секретарю обкома Сахуте записались три человека. Семейная пара Бутримовичей и художник Виктор Грищенко. В последнее время на прием записывалось все меньше людей, и звонков из обкома партии чиновники разной масти не пугались так, как раньше. Власть перетекала к Советам. Порой Андрею Сахуте казалось, что земля постепенно, но неуклонно уходит из-под его ног.

Однажды приснился сон, что он, Андрей Сахута, оказался на безлюдном острове, вокруг ни души. На широком толстенном пне стоял красный телефонный аппарат «вертушка», по которому звонило ему высокое начальство и он мог также позвонить на самый верх. Но делать это он боялся. Зато во сне он настойчиво набирал номер первого секретаря ЦК, но никто не отвечал, слышались короткие гудки: занято. И сколько ни звонил, сколько ни алекал в трубку, никто не отозвался. Тогда он набрал номер своего куратора, секретаря ЦК по идеологии, от которого частенько получал ЦУ, а то и выволочки. Андрей молча слушал, порой поддакивал, но перечил редко. Знал золотое правило: дай начальству выпустить пар — и оно успокоится, подобреет. Но теперь, во сне, Сахута был настроен воинственно, готов всыпать куратору под завязку за все прежние обиды, но и того не было на месте. Набрал номер своего шефа — первого секретаря обкома, но и того тоже не было, и его помощник не отозвался. «Куда они делись? Как черт кнутом их поразгонял», — встревожился Сахута.

Внезапно на соседнем дереве застрекотала сорока, в чащобе отозвалась другая. Птицы растрещались на весь лес. «Что их так встревожило?» — подумал Сахута. Он с детства помнил отцовскую науку: если в лесу стрекочет громко сорока, значит там волк или лиса. Сахута взял емкую хворостину и пошел в чащу. Но чем дальше он продирался, тем лесные недра становились гуще, деревья, кустарник переплетались то ли хмелем, то ли другими растениями, напоминавшими тропические лианы. Он уже совсем изнемог, внезапно зацепился за корч, грохнулся оземь. И… проснулся. Сердце колотилось в груди, готовое выскочить, во рту все пересохло. Но он с радостью осознал, что это только сон.

Про странный, кошмарный сон Сахута не сказал никому, даже жене. Ада и так уже не раз говорила ему: «Ищи себе работу, ничего ты не высидишь в обкоме. Твою идеологию уже моль побила». Он злился, вспыхивала ссора. Сегодня Ада должна вернуться из Москвы, куда поехала со своей начальницей в Министерство финансов.

Секретарша доложила по телефону, что пришла Бутримович. «Пусть заходит», — коротко ответил он. Подумалось, что и секретарша относится к нему без прежнего уважения, не зашла в кабинет, а сообщила по телефону, мол, не велик пан секретарь обкома.

В кабинет вошла высокая полногрудая женщина с большими серыми глазами, глянула как-то настороженно, поздоровалась приятным мелодичным голосом, села на предложенное кресло. Сперва она прижала к ногам широкую юбку — и сделала это красивым, грациозным движением, а потом мягко опустилась в кресло.

— Вы ж записались вдвоем…

— Да. Муж не смог. По уважительной причине. Знаете, как теперь бывает. С утра напился — день свободен. Просила, молила, ради Бога, не пей, потерпи. Нет, не выдержал. Сам же посоветовал сходить к вам. Как-то вы у них выступали. Ну, в университете. Ему понравилось ваше выступление. Поверил он. Ну, что вы поможете…

Женщина смолкла. Будто осеклась или испугалась того, о чем сказала незнакомому человеку.

— А в чем суть? Чем я могу помочь?

Взволнованно, с повторами, с перескоками с одной темы на другую, вот о чем рассказала женщина.

Валентина с детства любила музыку и пение. Окончила музыкальное училище, преподавала музыку и пение в школе. Была веселая. Заводная. Всюду — душа компании. Вышла замуж за физика, молодого преподавателя университета Юрия, который окончил аспирантуру, готовил кандидатскую диссертацию. Родился сын, потом — дочь. Казалось, семья счастливая, дружная, все идет как надо. Дети подрастали, Валентина все чаще ощущала неудовлетворенность жизнью. Неудовлетворенность мужем. Ей хотелось ласки, нежности, а муж уткнет нос в книги, конспекты, то дома сидит, а то на целый вечер уходит в библиотеку. Нашла Валя любовника. Потом второго. Третьего. И все было мало. Жажда любви не давала роздыха…

Видимо, Андрей Сахута очень внимательно слушал, сочувственно качал головой, поскольку женщина этак разговорилась, ее потянуло на такую искренность и открытость, что он готов был покраснеть. И в глубине души чувствовал себя неловко, потому что никогда ничего подобного не слышал от женщины.

— Вы можете не верить. Но порой я места себе не находила. Так хотелось побыть с мужчиной. Тогда и нарушилась моя психика. И оказалась в психбольнице. Дети — школьники. А у матери крыша съехала. Юрий и за детьми смотрел, и ко мне почти ежедневно прилетал.

«Вот почему ты такая открытая и искренняя. Разве ж нормальный человек о таком скажет?» — подумал Андрей, всем своим видом показывая сочувствие и внимание.

— И так продолжалось несколько лет, — рассказывала женщина дальше. — Диссертацию Юрий так и не защитил. То дети были маленькие. А то жену пришлось спасать. И он спас меня. Помалу я успокоилась. Как люди говорят: перебесилась. Дали инвалидность. Пенсию назначили. Дети выросли хорошие. Сын окончил юрфак. Теперь занялся коммерцией. Дочка — врач-стоматолог. Вышла замуж. Сына имеет. Муж — заботливый, трудолюбивый. Не пьет, не курит. Живут душа в душу. Все кажется, хорошо. Одна беда — Юра мой втянулся в водку. Да уж так распился. На собачий хвост. Ректор предупредил: еще раз попадешь в вытрезвитель — выгоню. Выходит, я сломала ему жизнь. Меня вытащил из ямы. А сам туда свалился. Гибнет на глазах.

— Ну, зачем вы так? Иметь хороших детей — разве это не радость? Это важней любой диссертации. Вы все понимаете, все делаете, чтобы спасти его.

— Я готова жизнь ему отдать, — сквозь слезы исповедовалась женщина. — слушайте дальше. Решили мы построить в деревне дом. Разрушили старый. Юра и не притронулся ни к чему. Наняла людей. Сын дал денег. Уже накупила пиломатериалов, кирпича, цемента. У меня столько энергии. Желания. Могу горы свернуть. И всюду одна. Все сама. Не хочет муж помогать. Бог с ним. Не лежит у него душа к этой стройке. Он говорит: я устал жить. Понимаю. На его долю столько свалилось забот. Пришлось крутиться как Марку по пеклу…