Никогда с тобой - Адалин Черно

Глава 5

Ты со мной не разговариваешь… Ты ко мне не прикасаешься… Ты на меня не смотришь…

© Станислав Танский

Тан

Снег в этом году выпадает рано. Оказавшись на крыльце, сталкиваюсь с большими хлопьями, безжалостно летящими с высоты. Красиво, но я давно к этому равнодушен. Не умею наслаждаться природой, людьми, искусством, кинематографом. После аварии эту часть меня словно вытащили изнутри. Забрали, чтобы переформатировать и… забыли вернуть обратно. Единственное, что по-прежнему приносит мне радость — мотоциклы.

Опять же, то ли из принципа, чтобы позлить отца, наслаждаюсь, то ли действительно нравится. Мощный всплеск адреналина, новый спектр эмоций. Когда я за рулем чувствую себя свободным. От учебы, от отца, от всего мира, если мыслить глобально.

— Стас!

Запускаю тяжелый морозный воздух в легкие, зажмуриваюсь и становится легче воспринимать присутствие отца рядом. Оно меня нервирует. Озноб по коже уже не от мороза, а от того, что он оказывается рядом. С момента аварии это чувство не проходит. Вроде бы не боюсь его, а реакции тела остаются.

Оборачиваюсь. Я всегда оборачиваюсь, когда отец подходит.

— Возьмешь Соню с собой, — командует. — Вы все равно в одном университете учитесь.

— Нет.

— Я не спрашивал.

— А я ответил.

Не дожидаясь, что он скажет, спускаюсь по ступенькам и иду в гараж, где припаркован мой автомобиль. Планировал, конечно, как обычно, поехать на байке, но снег портит все планы. Отец неожиданно нагоняет меня. Хватает за руку как раз в тот момент, когда я тяну руку, чтобы открыть дверцу.

— Что ты себе позволяешь? — шипит.

— А что? — поворачиваюсь к нему и намеренно откидываю челку в сторону. — Сожжешь другую сторону?

Он осекается. Уверен, ему определенно было что сказать, но после моих слов он замолкает и отпускает мою кисть. Его лицо искажается от отвращения. Он единственный, кто на меня так смотрит. Единственный, кто не скрывает неприязни при взгляде на мое лицо. Впрочем, меня видели немногие. Ким, потому что он почти не выходил из моей палаты. Двадцать четыре на семь дежурил рядом. Когда снимали повязку в палате их было трое. Ким, отец и доктор. Ни у кого, кроме родного отца, на лице не было отвращения. Доктор смотрел равнодушно, Ким со злостью. Он единственный до конца искал виновника. Отец отмахнулся сразу. Даже когда я сказал ему, что это подстроили.

“— Не выдумывай, — сказал он. — Твои эти попрыгушки должны были так закончиться. Я говорил!

— Я сделал все правильно, папа, — наивно заявлял.

— По результатам проверки виновник ты, — вынес вердикт.”

Это мы с Кимом не верили. Я, потому что чувствовал — с байком что-то не так, а он… он просто знал, что я профи.

— Уволь меня от необходимости вытирать ей слюни, — выхожу из воспоминаний и бросаю отцу резче, чем планировал.

Разговоры с ним всегда даются мне тяжело. После того, как я узнал, кто и как подстроил ту аварию — особенно.

— Решил обзавестись доченькой — сам ее и катай в универ. Она мне никто.

— Ты… — он делает шаг ко мне.

— Бодя! — восклицает новоиспеченная мамаша.

Следом за ней семенит и Соня. Имя у нее, конечно… дурацкое. Раздражает. Хотя, если признаться, меня в ней все раздражает. Даже она сама.

— Мы едем?

— Да, конечно, — голос отца тут же становится медовым.

— Спасибо, что согласился меня подвезти, — неожиданно лепит Соня и тащится к моей машине.

Прилипает к ручке двери, словно пиявка и демонстративно щелкает замком. Ее поведение настолько обескураживающе, что я позволяю ей сесть в салон и закрыть за собой дверь.

— Вот и славно, — щебечет отец и, забрав свою временную подстилку, ведет ее к своей машине. Ему ее уже подогнали. В отличие от меня отец не ездит за рулем сам, а нанимает водителя.

Когда их машина скрывается за воротами, все-таки открываю дверцу и сажусь на водительское сидение. Завожу мотор, выезжаю из гаража и, остановившись у ворот, командую:

— На выход!

— Что?

Она поворачивается ко мне всем корпусом.

— Плохо слышишь? Пошла вон из моей машины.

Она не спешит. Точнее, судя по ее резкому глубокому вдоху, вообще не планирует выходить.

— Если это из-за того, что было в бассейне, то я никому не скажу. Я же ничего не видела, — тараторит. — И лицо твое…

Затыкаю ей рот рукой. Основательно прикладываю ладонь к ее губам и вдавливаю ее тупую голову в сиденье. Игнорирую тот факт, что меня будоражит ее близость. Засовываю куда подальше неуместные реакции своего организма, когда прикасаюсь к ее горячим губам.

— Есть пара простых правил, — нажимаю посильнее, чтобы до этой идиотки дошло. — Ты со мной не разговариваешь, ты ко мне не прикасаешься, ты на меня не смотришь. И никогда, слышишь, никогда не вспоминаешь то, что видела. Если хотя бы одна живая душа узнает об этом — я тебя убью. Задушу собственными руками, усекла?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍