Третья версия - Леонид Медведовский

— Тихо, без истерики! — приказала Соколова. — Сядь на место, не маячь перед глазами.

Пеньков послушно сел. Следователь сняла телефонную трубку, набрала номер.

— Петр Иванович, здравствуйте! Соколова из прокуратуры… Ну, насчет «очень приятно» позвольте вам не поверить, разговор у нас будет крутой. Опять на вас жалобы — не берете людей, отбывших наказание… Да, знаю… Да, и этот факт мне известен… Но нельзя же всех мерить одним аршином. Петр Иванович, Пеньков такой же гражданин, как мы с вами, с теми же правами… А вы рискните!.. А вы еще раз!.. Короче — Пенькова вы на работу примете, иначе разговор будет продолжен в других инстанциях. А теперь дайте мне телефон секретаря комсомольской организации. Хорошо, я подожду…

В кабинет, постучавшись, вошел Лихарев. Майя Борисовна прикрыла трубку рукой.

— Здравствуй, Юра! Есть новости? Майор покосился на парня.

— Надо посоветоваться.

Соколова прислушалась — кадровик все еще искал телефон.

— Видишь, Юра, я сейчас занята, зайди минут через сорок… Или нет, иди прямо ко мне домой, я скоро буду. Там Феликс, он откроет.

Лихарев вышел, следователь снова приложила ухо к трубке.

— Как вы сказали фамилия секретаря?.. Ветлугин… Неосвобожденный, работает токарем. Ясно. Итак, Петр Иванович, завтра с утра Пеньков будет у вас… Ну-ну, побольше оптимизма! И веры в людей… Ошибаетесь! Профессиональная черта следователя — именно доверие. До свиданья!

Майя Борисовна положила трубку, перевела взгляд на Пенькова. Тот во время телефонного разговора отсел подальше и теперь, волнуясь, нещадно мял в руках кепку.

— Подсаживайся поближе, Леша. Разговор у нас будет долгий. И откровенный.

17

Курсант Николай Белухин сидел в отведенной ему комнате и терпеливо листал регистрационные журналы. Молодая женщина с быстрыми бедовыми глазами подносила все новые и новые пачки. На столе места уже не было.

— А эти куда складывать?

Белухин, просматривавший очередной журнал, ответил, не поднимая головы:

— Валите их на пол, Глашенька!

У притолоки маялся, переминаясь с ноги на ногу, здоровенный парнище.

— Глаш, ну скоро ты? — канючил он. — Дома ужин стынет, Вовка орет — не уймешь. Третий раз одну и ту же сказку ему рассказываю. Сколько же можно?

— Степа, ну где твоя гражданская сознательность? — урезонивала мужа востроглазая Глаша. — Мы тут с товарищем Колей из ОБХСС раскрываем серьезное преступление, а ты…

— Дык восемь же часов! — засучив рукав до плеча, тыкал в циферблат Степан. — Что ж ты тут, ночевать собралась?

— А что, может и придется, — пальнула глазом в сторону Белухина бойкая молодица. — Как товарищ из ОБХСС скажет, так и будет.

— Ну нет, не бывать тому! — Грозный муж засучил и второй рукав. — Я не погляжу, кто такой этот товарищ Коля. Враз накостыляю! — Степан решительно шагнул к столу. — Слышь, товарищ, — тряхнул Белухина за плечо, — ты по какому праву мою женку задерживаешь?

— Кто, я?.. — Курсант непонимающе моргал воспаленными от недосыпания глазами. — Нет, что вы, она может идти. Спасибо, Глаша, идите, я сам управлюсь.

Глаша разочарованно фыркнула и стала шумно собираться. Степан сразу остыл, спросил миролюбиво:

— Слышь, друг, неужто всю ночь будешь бумажки мусолить?

— Пока не найду, — вздохнул Белухин. — Что говорить — унылая работенка.

— Да уж, не позавидуешь, — посочувствовал Степан и, подхватив жену под руку, направился к выходу. У порога обернулся. — Счастливо оставаться!

— До свиданья, Коленька! — стрельнула глазками Глаша и, подталкиваемая могучей дланью мужа, выпорхнула из комнаты.

18

Крутов гостил у Ирины Пуховой. По-хозяйски закинув ноги на спинку углового дивана, он лениво пролистывал «Огонек». Все, все приедается, в том числе острота и проблемность. Конечно, кто-то еще кидается на свежую прессу, взахлеб поглощает последние откровения экономистов и публицистов. Но он, Крутое, уже порядком устал от словесной эквилибристики, которая ровным счетом ничего не меняет. У него, Крутова, свой, особый взгляд на жизнь и судьбу. И вообще — нам бы ваши заботы…

Зазвонил телефон — длинно и требовательно. Олег Аркадьевич снял трубку.

— Алле! Вас внимательно слушают… Ирину Владимировну? Она вышла, скоро будет. А кто спрашивает, что передать?.. Таня?.. Танечка, извини, дорогая, не узнал, очень плохо слышно… Как я здесь оказался?.. Ну, Танечка, это же совсем просто. Мы с Ириной готовимся к отчетному концерту, приходится много репетировать… Ну конечно! Нет, нет, все это гнусные сплетни! Не слушай никого, верь мне одному!.. Если бы ты знала, как я по тебе соскучился. Иссох и зачах! Нет, кроме шуток. А ты? Ты, надеюсь, тоже скучаешь? Что, что?.. Много работы? Некогда скучать? Ну, знаешь, это не оправдание. У меня работы не меньше, и все же я нахожу время, чтобы думать о тебе. Вернее, я не перестаю думать о тебе ни на минуту. Я люблю тебя, Танечка! Беззаветно и безоглядно! Тебя одну, одну тебя, никого, кроме тебя! Когда приедешь? Через неделю? Так долго?..

Вернулась из похода по магазинам Ирина. Стояла, одетая, в дверях с каменным выражением лица. Ничего не слыша, никого не замечая, Крутов разливался соловьем.

— Нет, нет, я не выдержу нашей разлуки, я приеду к тебе. Завтра же. Нет, сейчас же, скажи только адрес!.. Ну, хорошо, хорошо, я подожду… Что, что, говоря громче, ничего не слышно… С мамой?.. — Тон Крутова сразу изменился — из развязно-интимного стал каким-то тревожно-неуверенным. — А что с мамой? Ничего, все нормально. А что может быть? Что, что?.. Ты ей звонила? Не отвечает? Странно… Ну, не знаю, может в отпуск уехала. Она ведь собиралась. Когда видел? Постой, дай сообразить. Сейчас вспомню… Позавчера! Нет, нет, в воскресенье. Видел и говорил. Да, разговор был нелегкий. Но я на все готов, лишь бы…

Нечаянно обернувшись, Кругов увидел пылающее неистовым гневом лицо Пуховой. Речь его сделалась односложной, прерывистой.

— Нет, не думаю… Хорошо, я узнаю… Не стоит так волноваться… Уверен — все будет в порядке…

Ирина вырвала трубку, хотела что-то крикнуть невидимой сопернице, но аппарат уже издавал протяжные гудки.

— С кем это ты так мило ворковал? — Высокая грудь Ирины бурно вздымалась, она тяжело дышала. — Опять с ней? С этой пигалицей писклявой? С этой желторотицей?

Глаза Крутова растерянно блуждали. В мозгу снова и снова вспыхивала навязчивая картина: удар головой… сползающее по стене тело… и этот стон…

«Неужели все-таки?.. И она лежит там мертвая… в пустом доме. И никто не знает… А Таня приедет только через неделю. Что делать? Что делать?»

— …Если я еще раз услышу! Если ты хоть раз еще посмеешь!..

До Крутова наконец-то дошел смысл слов, которые истерично выкрикивала Пухова. Он вскочил с дивана, схватил ее за плечи и стал бешено трясти.

— Прекрати сейчас же! Мне осточертела твоя дикая ревность. Я буду жить, как считаю нужным. Ходить, куда хочу, встречаться, с кем хочу. И довольно об этом. Хватит! Надоело!

19

Дом, где жила Соколова, Лихарев нашел быстро — когда-то он был здесь частым гостем. Дверь открыл Феликс — худощавый длинноногий подросток с живыми умными глазами.

— Дядя Юра! — обрадовался он. — Как давно вы к нам не заходили! Почему?

Юрий Глебович не ответил, и Феликс, интуитивно догадываясь, что эту тему затрагивать не стоит, больше вопросов не задавал.

— Проходите, пожалуйста. Мама скоро будет, она уже звонила.

В гостиной со стены смотрел прямым открытым взглядом отец Феликса — Кирилл Родионович Соколов. Под портретом была прикреплена красная подушечка с орденом Красной Звезды, полученным посмертно.

Юрий Глебович сел в кресло, Феликс пристроился рядом.

— Ну, друже, как успехи в школе? Ты ведь в восьмом?

— В девятом, дядя Юра.

— Ах, да! — хлопнул себя по лбу Лихарев. — Извини, совсем замотался.

— Так много работы?

— Видишь ли, наш труд оценивается по результатам. Много, мало — не те критерии.

— Понимаю. У вас, как в задачнике: то уравнение с одним неизвестным, то — с двумя.

— С двумя — еще куда ни шло, — улыбнулся Юрий Глебович.

— Могу представить, как все это сложно. У нас, если не получается, можно подсмотреть решение в конце.

— Вам хорошо, — позавидовал майор. — У нас ответ не подсмотришь, все надо решать самим.

— Но ведь рано или поздно вы находите этого неизвестного?

— Как правило, да.

— А бывают исключения из правила?

— Бывают. В виде исключения, — скаламбурил Лихарев. — Что-то долго нет твоей мамы.

— Ой, совсем забыл! Я же обещал приготовить ужин. Она придет усталая, голодная. Дядя Юра, поможете?

— Что за вопрос? — Юрий Глебович снял пиджак. — Руководи, куховар, я — в твоем распоряжении.