Ленин и его семья (Ульяновы) - Георгий Соломон

Я лишь отмечаю это сходство, не останавливаясь на доказательствах и обосновании его, ибо это потребовало бы зря много места и времени… да к тому же ведь и всякому это очевидно.

Конечно, правительство Столыпина свирепо, по-большевистски (явное преувеличение, эта «свирепость» была реакцией на революционный терроризм того периода. – Ред.), расправившееся с революцией, обрушилось всей тяжестью на максималистское движение, которое, кстати сказать, в значительной степени сплеталось с вульгарным анархизмом (Видным и талантливым представителем анархо-максимализма был молодой талантливый философ Рысс, писавший под псевдонимом Марфа Борецкая. Как известно, он был повешен в Киеве. Отмечу, что Рысс, как он признавался сам, был в сношениях с русской охранкой, но, по его словам, лишь в интересах революции. Я его немного знал (Харьков, 1904–1905 гг.) и помню его как яркого, талантливого человека и увлекательного оратора. – Авт.).

Течение это было подавлено, как и все движение 1905 года, и спасшиеся от тюрем и виселиц бежали за границу. Было несколько таких максималистов-эмигрантов и в Брюсселе в описываемую эпоху. Среди них был один юноша, вышедший из школы до окончания ее, чтобы служить революции, которого я назову просто Саней. Ему было всего 18 лет. Очень неглупый, даже талантливый в некоторых отношениях, он обладал чисто обломовской леностью ума и слабостью характера, что и вело в общем к его глубокому невежеству. Он очень бедствовал за границей, вечно попадая под дурное влияние отбросов эмиграции, шантажировавших и обиравших его и толкавших по слабости его характера на недостойные поступки. Мне пришлось много повозиться с этим юношей, в глубине души хорошим и даже детски честным…

Он часто бывал у меня, заходил и во время пребывания Ленина, которому я как-то охарактеризовал его. Был он очень застенчив, Ленин смущал его своим значением, и он до глупости робел перед ним.

– А, товарищ Саня! – приветствовал его однажды Ленин, когда Саня зашел ко мне. – Ну, как обстоит дело с максимализмом? Скоро вы нам дадите социалистический строй? Да, кстати, и царство небесное на земле? Пора бы, товарищ, пора, а то ведь душа засохла…

Бедный юноша от этого вопроса, что называется, осел. Он был тяжел на слова и свободно говорил только в обществе, где с ним были нежны и теплы. Здесь же он от смущения и покраснел и побледнел и стал говорить что-то совершенно нечленораздельное. Я пошел ему на выручку и старался за него отшутиться перед Лениным, который, видя перед собой весьма слабого противника, обрушился на него со всем своим обычным арсеналом.

– Я не понимаю людей, – резко нападал он на беспомощного и пришипившегося Саню и, по своему обыкновению, продолжал, встав из-за стола и начав ходить взад и вперед по комнате: – Совершенно не понимаю, как умный человек – а я, надеюсь, имею честь говорить с таковым – может лелеять мечты, и не только мечты, а и рисковать и работать во имя немедленного интегрального социализма? Какие у вас обоснования? – резко остановившись перед Саней, в упор поставил он свой вопрос. – А?… Но только не разводите мне утопий, – это, мил человек, ни к чему… Ну, я слушаю, с глубоким (подчеркнул он) к вам почтением.

– Да, мы, – медленно, точно выжимая из себя прессом слова, беспомощно мямлил Саня, как ученик на экзамене, бросая на меня умоляющие взгляды, – мы считаем… эээ… согласно Марксу, что конкуренция… концентрация капитала… орудий производства… словом, что настал момент окончательной экспроприации… эээ…

– Ха-ха-ха! – злобно рассмеялся Ленин, заранее торжествуя легкую победу. – Слыхали мы все это, господин мой хороший в сапогах, слыхали, и не раз… Все это праздные измышления «скорбных разумом невтонов», или, вернее, социалистическая маниловщина с ее мостами, лавками и прочими побрякушками… голая и вредная утопия… Чистейшей воды фурьеризм или «Нью-Гармони» папаши Оуэна… Неужели вы не понимаете, что ставка на немедленный социализм не выдерживает даже самой поверхностной критики?! Неужели вы не понимаете, что при современном соотношении общественных сил, при слабом развитии во всем мире, а не то что в нашей заскорузлой Расее-матушке, господин мой хороший, а именно и точно при слабом развитии во всем мире капитализма нас отделяют от момента обобществления сотни, если не тысячи лет, но сотни-то во всяком случае… Надо обладать поистине гениальным узколобием, чтобы верить в немедленный социализм… Ха-ха-ха! Где там! Нам вынь да положи вот сию же минуту «Красную звезду» моего друга Александра Александровича (Речь идет о нашумевшем в свое время романе А. А. Малиновского (Богданова) «Красная звезда», в котором автор талантливо воспроизводил социалистическую утопию. Роман очень захватил молодежь того времени. – Авт.)… на меньшее мы не согласны! Никак нет, ни Боже мой, – на меньшее мы не согласны! И зря он написал этот роман, ибо он только окончательно совращает с пути истины всех скорбных главой, имя же им легион, и заставляет их лелеять, по выражению моего друга «его величества Божьею милостью Николая II», несбыточные мечтания…

Он остановился на минуту, подошел к столу, отпил чаю и снова заходил по комнате.

– Да, я говорю, несбыточные мечтания, – продолжал он. – И горе нам было бы, нам и всему миру, если бы каким-нибудь хоботом, какой-нибудь нелепой авантюрой Россия или какой угодно, даже самый цивилизованный по нынешним временам народ был бы ввергнут в социалистический строй в современную нам эпоху! Это явилось бы бедствием, мировым бедствием, от которого человечество не оправилось бы в течение столетий!.. Да, прав Иисус Христос, – что ни говорите, а он – был не дурак, – и вам, милейший, следовало бы помнить, что он говорил: «Блюдите, да не соблазните единого от малых сил…» А что такое народ, толпа?! Это именно те «малые», о которых он говорил!.. Это соблазн – преступление перед всем миром, перед всем человечеством!! Да, именно. И сколько все мы, пишущие, и говорили, и писали, предостерегая от увлечения социалистическими утопиями, сколько мы доказываем, что всякого рода фурьеризмы (от Фурье. – Ред.), прудонизмы (от П. Ж. Прудона. – Ред.) и оуэнизмы (от Р. Оуэна. – Ред.) ведут только в конечном счете к реакции, глубокой, душной, безысходной реакции, чреватой знаете чем?! – и он вплотную остановился перед несчастным Саней, как бы ожидая от него ответа…

Но тот, точно ошпаренный, упорно молчал. Ленин ждал. Саня, как школьник, не приготовивший урока, не зная, что сказать, стал откашливаться – было жалко на него смотреть.

– Хе, – злорадно снова заговорил Ленив, – зк-хе… Так вот я вам скажу, мой мудрый и почтеннейший Сократ, чем это чревато. Неизбежная в таком случае реакция привела бы к тому, что здоровая сама по себе идея социализма погибла бы, если не совсем, то ее движение было бы застопорено на много десятилетий! Человечество надолго бы было иммунитировано (от иммунитета. – Ред.) этой предохранительной вакциной социализма и получило бы полнейший отврат к нему… Конечно, в конце концов социализм восторжествует, но эта реакция, повторяю, задержала бы поступательное движение его и столь любезную вашему сердцу, не говорю, уму – об уме не приходится говорить – экспроприацию и обобществление капитала… И мы, убежденные социалисты-диалектики, не можем иначе как с глубокой враждой относиться к максимализму, под каким бы соусом он ни подавался, как к самому реакционному течению…