Менжинский - Теодор Гладков

Теодор Гладков, Михаил Смирнов

Менжинский

История ВЧК−ОГПУ — это концентрированная история всей нашей великой революции. Все, что было высокого, победного, крепкого в нашей революции, все это было в наших ЧК и ГПУ…

Часть I

Духом окрепнем в борьбе!

Глава первая

Вячеслав Рудольфович Менжинский, человек, которому суждено было сыграть особенную роль в истории Советского государства, родился в Санкт-Петербурге, столице тогдашней Российской империи, 19 августа 1874 года, что по нынешнему стилю соответствует 1 сентября.

Дед Вячеслава Менжинского, по происхождению из обрусевших поляков, был хоровым певчим. Работа эта требовала известной грамоты, считалась «чистой» и почтенной, а на самом деле была тяжелой и изнурительной. Правда, позволяла делать небольшие сбережения. Все певчие копили денежки на черный день (а ну как сядет голос?) или по старому обычаю тяжело, немилосердно пили горькую.

Игнатий Менжинский не пил и денег на домик не копил. Стремления его шли по пути совсем другому — дать образование сыну Рудольфу. Желание не только дерзкое, но и трудновыполнимое, так как требовало денег, много денег.

Но своего добился. Сын его Рудольф Игнатьевич получил сперва среднее образование, а в 1865 году даже закончил весьма успешно Петербургский университет по Словесно-историческому факультету. После положенных Испытаний была ему присуждена степень кандидата исторических наук и место преподавателя в Петербургском кадетском корпусе.

От многих сослуживцев Рудольф Игнатьевич Менжинский отличался тем, что видел в своих питомцах не только будущих офицеров армии Российской империи, но живых людей, мальчишек, хотя и затянутых в узкие кадетские мундирчики. Видеть в воспитаннике живого человека, а не просто объект для внушения определенной программами дисциплины в строго уставной форме, официальная педагогика не рекомендовала. Ее позиция на этот счет была прямо противоположна и укладывалась в короткую формулу «ать-два!».

Рудольф Игнатьевич, будучи человеком добрым и честным, однако же твердо придерживался своих принципов. В любимой своей истории видел, кроме учебного предмета, и определенное мировоззрение, почему и беседовал с юными кадетами и о великих сражениях прошлого и о смысле жизни.

Начальство как-то не очень вникало в педагогическую деятельность Менжинского, так как главными предметами, естественно, считало маршировку, а потому ученики Рудольфа Игнатьевича покидали корпус значительно более образованными людьми, чем другие кадеты. Скромной карьере Рудольфа Игнатьевича это, однако, не повредило. Более того, за стенами корпуса, в среде гражданских коллег, даже университетских, он приобрел со временем репутацию знающего историка и прогрессивного педагога.

Случилось так, что тесть Рудольфа Игнатьевича — Александр Венедиктович Шакеев, служивший инспектором в школе подпрапорщиков и юнкеров, также был историком и, более того, тоже любил историю.

Это совпадение интересов вызывало между тестем и зятем как долгие взаимно-уважительные беседы, так и горячие споры.

— Вам, как человеку молодому, решившему посвятить себя истории средних веков, — покровительственно говорил зятю Александр Венедиктович в своем домашнем кабинете, — надлежит хорошенько познакомиться с историческими исследованиями Ранке и Шлоссера.

— Но почему Ранке и Шлоссера? — возражал, хотя и почтительно, Рудольф Игнатьевич. — Ведь это представители совершенно разных школ. Ранке — это объективист. А Шлоссер — прогрессист, хотя и кантианец. Нет, мне больше по душе Грановский. Это наш российский гугенот.

— Скорее, уважаемый, он монтаньяр, чем гугенот, — ответствовал Шакеев. — Мне он не нравится. Его лекции — это не историческая наука, а пропаганда историей.

— Вот-вот. Это-то мне и нравится. Мне нравятся его независимый образ мыслей, его утверждение, что задачей исторической науки является служение общественному прогрессу.

— Вы, молодой человек, так говорите о Грановском, что завтра начнете рекомендовать его своим кадетам, — с ноткой сожаления в голове проговорил старик.

— А я уже рекомендую и считаю, что в этом ничего плохого нет.

— Не рановато ли? Я бы на месте вашего инспектора не разрешил. Сегодня порекомендуете Грановского, завтра Чернышевского.

Их очередную беседу прервала Мария Александровна, приглашая отца и мужа к чаю.

Если Рудольф Игнатьевич очень мало походил на заурядного преподавателя военного учебного заведения, то Мария Александровна еще менее походила на жен таких преподавателей. Мария Александровна была одной из образованных женщин своего времени и все свободное время посвящала кружку передовых, демократически настроенных женщин. Организатором этого кружка еще в дореформенное время была Надежда Васильевна Стасова, а его душой Мария Васильевна Трубникова, дочь декабриста Василия Петровича Ивашева. С ней-то в молодые годы и была особенно дружна и близка Мария Александровна. «Это все были, — по словам Вл. Стасова, — женщины сильного ума, сильной воли, сильной энергии и сильного характера».

Кружок образовался в годы, когда в России складывалась и нарастала революционная обстановка.

Крестьянская и некоторые другие реформы начала 60-х годов, конечно, не дали настоящей свободы народу. Но для демократически настроенных интеллигентов несравненно большая, чем при Николае I, свобода печати, слова все же открыла довольно широкое поле просветительной деятельности. Возможность просвещать народ, вчерашних рабов помещиков в деревне и «свободных рабочих», задыхающихся в тисках капиталистической эксплуатации, в стольном граде Питере — это было увлекательно для многих и многих, в том числе и для образованных женщин из демократического кружка Надежды Стасовой и Марии Трубниковой.

По их инициативе было создано филантропическое «Общество дешевых квартир», чтобы подыскивать недорогое жилье для бедных семей, определять детей в учебные заведения и устраивать на работу в мастерские. Естественно, что в тогдашних условиях эта утопическая идея не могла осуществиться. И много лет спустя, в 1895 году, Мария Александровна Менжинская с горечью писала: «Рвения у всех в нашем обществе было много… Еще до учреждения устава были наняты квартиры и помещены в них бедные семейства… Детей устраивали по мере возможности в разные учебные заведения, мастерские, нашли двух бесплатных докторов, и общество начало действовать. Едва оно основалось, со всех концов Петербурга посыпались просьбы о помощи… Много было сделано в смысле филантропии, но цель общества — давать за дешевую плату помещение и доставлять работу… не достигалась».