Летняя луна - Лаура Кинсейл

Сознание его работало четко и ясно. Когда-то давно Рансом изучал архитектуру позднего Средневековья и теперь, к собственному удивлению, моментально сумел определить, где находятся спальни. В комнате, которую он выбрал, стояла массивная кровать с четырьмя колоннами и пологом неприятного мрачно-зеленого цвета. Войдя, Рансом ногой закрыл дверь и прислонился к кровати, позволяя девушке встать на пол.

Мерлин попыталась отодвинуться, но он все не отпускал ее. От девушки исходил запах дома и солнечных лучей, такой человеческий и теплый, а вовсе не запах духов и помады, как от других женщин, которых он знал. Боже, как он желал ее… Ему хотелось смеяться, хотелось, чтобы она смеялась тоже…

– Мистер герцог… Рансом, я не уверена, что вам следует заниматься такими вещами.

Герцог уткнулся носом в ее висок, вдыхая особенный аромат ее тела:

– Я не хочу заниматься ничем другим, а только этим.

Мерлин закусила нижнюю губу, и жар прокатился волной по его телу. Он склонился и лизнул языком ее рот, освободил ее губу и, играя, прикусил сам. Ее участившееся дыхание согревало его щеку, хотя девушка все еще пыталась высвободиться.

– Тебе не нравится? – шепотом спросил он. – Мерлин, милая чародейка, я открою тебе волшебство. Тебе понравится, это же настоящее чудо. Ты когда-нибудь чувствовала то же, что сейчас?

– Нет, я…

Рансом провел большим пальцем вокруг ее соска, и Мерлин чуть не задохнулась от изумления. Серые глаза широко раскрылись, и она уткнулась головой ему в плечо. Он усмехнулся и прижался к ней:

– Не надо стесняться, красавица Мерлин. Я хочу тебя ласкать и видеть при этом твое лицо.

– Боже мой, – прошептала она, уткнувшись в его пиджак. – Наверное, все-таки в этой соли было что-то не то.

– Что-то не то в этой соли… – Рансом в шутку зарычал и куснул ее в шею. – Да, что-то не то было в соли… приворотное зелье, да, Чара? – Он обхватил голову девушки руками и посмотрел ей прямо в лицо. – Тебе не нужно никакого зелья. Я захотел тебя, как только увидел.

Рансом гладил ее волосы, затем прижался к ее губам – сильный мужской поцелуй заставит ее подчиниться. Мерлин обмякла, и этой маленькой уступки оказалось достаточно, чтобы он вновь поднял ее на руки и отнес на кровать. Сорвав с себя пиджак, Рансом склонился над лежащей среди подушек девушкой и, поцеловав ее в нос, усмехнулся.

– Знаешь, – тихо сказал он, – в Лондоне говорят, что я не романтик. А по-моему, я настоящий романтик. Как ты считаешь, Чара? – Он сел рядом с ней и стал поглаживать ее щеку, пальцы его скользили вниз по шее, до самых пуговиц. – Разве хоть кто-нибудь еще вел себя так романтично?

– Я не знаю. – Мерлин облизнула полные губы. – Я не часто выхожу из дому.

Рансом расстегнул несколько пуговиц на ее одежде и погладил обнажившееся тело. На ней было немного нижнего белья – всего лишь одна сорочка отделяла его руку от нежной груди. Он прикоснулся к ней, Мерлин напряглась. С нарастающим удивлением девушка смотрела на него, как будто он только секунду назад предстал перед ней.

– Что ты чувствуешь? – спросил он, обнаружив среди мягких изгибов самый чувствительный. – Тебе нравится?

– Что? – Рассеянным взглядом она смотрела куда-то сквозь него. – Ах да, я… ой, Боже… Что вы делаете?

– Я собираюсь любить тебя, Чара. Я хочу, чтобы тебе было… – он склонился над ней и нежно поцеловал, – восхитительно.

Мерлин казалось, что она тает, как шоколад на жарком солнце. Вздрогнув, она глубоко вздохнула. Если именно это называется вольностью личного характера, то непонятно, почему кто-то должен вообще возражать против такого блаженства?

Рансом расстегнул ее блузу, разгоряченными руками обхватил тело и заскользил ими вверх, поднимая сорочку. Большими пальцами он погладил снизу ее грудь, затем кругами провел по соскам. Мерлин вздрогнула и закусила губу, разрываясь между смущением и восторгом. Но ее сознание уже не могло выразить эти два чувства одновременно. Все ее мысли растворились в ошеломительно расцветающих ласках, в ощущениях, которые дарил его язык, увлажняя вершинку ее груди.

Тяжесть его тела вдавила ее в перины из гусиного пуха, и из уст ее вырвался тихий, почти щенячий писк.

– Мерлин, – прошептал он. – Маленькая птичка, милая моя колдунья… Ой!

Неожиданно Рансом откатился на середину кровати, как был, в одежде и сапогах, и схватился за ребра:

– Черт возьми, что за…

Герцог с недоумением взглянул на ее талию, а затем схватил за карман ее передник, сорвал и с силой отбросил его. Все содержимое с металлическим звоном высыпалось на пол. Рансом приподнялся на локте и взглянул на нее с усмешкой:

– У тебя там капкан, да?

Мерлин смотрела на него, растворяясь в этом новом блаженстве, потрясенная его близостью: этот притягательный незнакомый запах, это теплое крепкое тело, тесные объятия. Она скользила взглядом по линии его подбородка, по изгибу смеющихся губ.

– О Боже! – воскликнул он. – Когда ты так смотришь на меня…

Рансом снова склонился над ней. Теплый язык опять завоевывал ее рот, а бедро и край сапога сильно давили ей на ногу. Свободной рукой он завернул юбку вокруг ее талии, полностью обнажив ноги. Прежде чем девушка сумела что-нибудь произнести, он схватил за руку и провел ее ладонью по своей груди вниз, к животу, и еще ниже. Рука ее уперлась во что-то твердое, выпирающее под бриджами, и от этого прикосновения он сладостно застонал. Вдруг он отпустил ее руку и резко рванул свою одежду… В ладони у Мерлин оказалась его обнаженная плоть – горячая, гладкая, настойчивая.

Мерлин всхлипнула, ее наполнили возбуждение и стыд. Никогда раньше она не чувствовала ничего подобного, никогда ни один человек не был еще с ней так близок. Это было прекрасно. Девушка испытывала одновременно и смущение, и радость, и сладкое, ноющее желание. Ей сильно хотелось чего-то, а он, похоже, знал, чего именно, потому что давал ей как раз то, что нужно.

Рансом прижался к ней своим телом и покрыл поцелуями все лицо и шею. Его горячая плоть прильнула между ее ног, как будто что-то отыскивая, заскользила по чувствительной коже, пока Мерлин не застонала в ответ. Она прогнулась назад, чтобы полнее насладиться этим скольжением, как вдруг ощутила резкое вторжение – настолько прекрасное, что даже боль растворилась в удовольствии страсти.

Рансом обнял ладонями ее лицо и начал двигаться мягкими толчками. Это было как солнце, мягкость травы и летний бриз, потом толчки ускорились, как будто сгущалась буря и в резких порывах ветра застучал суровый ливень. Мерлин полностью отдалась ему: так раскинувший крылья буревестник свободно парит в необузданных объятиях шторма. Она как будто раскачивалась в его власти, и эта сила вознесла ее в сияющие голубые высоты – так высоко, что едва можно было дышать. Затем еще выше, через напряжение и жажду, пока все вокруг не залилось светом, как от взорвавшейся молнии, – и Мерлин громко вскрикнула от наслаждения и боли. Она вцепилась в его тело, как будто боялась упасть, спускаясь на землю через сияющие тучи. Рансом нежно притянул ее к себе, шепча слова любви и утешения, тяжелым дыханием согревая ее щеку.