Потому что ты ждешь меня… - Мирослава Вячеславовна Кузнецова

убежать пыталась. Но через год сына родила, Германом назвали. Паня добрая, хорошая, на семью работала – еду готовила, всех обстирывала, убирала дома и во дворе. По вечерам полы мыла в конторе. Чтоб деньги были. Но угодить никак не могла. Обижали её сильно, а муж быстро бросил, уехал на Дальний восток работать и пропал. Ни слуху ни духу. Герман рос непослушным, а все Паню ругали, мол, какая ты мать, сына не смогла воспитать.

Я слушала Малыша и очень переживала. Как такое может быть? Долгое время мне казалось, что самые несчастные люди – это воспитанники детского дома. Сейчас я понимала, что все несчастья от того, что люди не любят друг друга. Что любви мало вообще. Что вокруг много лжи и предательства. Мне хотелось плакать от своих открытий.

– Ты очень хорошая, милая, – сказал Малыш неожиданно, – я, наверное, влюбился бы в тебя, если бы мы встретились в той жизни.

– Ты старше на десять лет! – воскликнула я, переводя наш разговор в шутку, – это много!

– А  девять лет – это не много? – тихо спросил он. Я молчала, смутившись окончательно. Мы стояли на аллейке кладбища, и Малыш внимательно смотрел мне в глаза. Игорь старше меня ровно на девять лет!

– Не смущайся, Панечка, – улыбнулся мне собеседник, – я  шучу немного. Ты мне как сестра, понимаешь? И в обиду я тебя не дам никому, никому и никогда!

– Да кто меня здесь может обидеть?  – сказала я, приходя в себя.

– Здесь никто, а в жизни легко смогут, – ответил Малыш, – кстати, это я спас тебя тогда, от Андрея. Подлец был ещё тот! Хотел воспользоваться твоей наивностью и чистотой.

– Ты меня знал ещё тогда? – удивилась я.

– Конечно, – пожал плечами Малыш. – Я много раз выручал тебя. Если бы не я, у тебя всё было бы совсем плохо. Негодяев в жизни слишком много.

– А от автомобиля ты не смог спасти? – вырвалось у меня против воли, – прости, я не хотела спрашивать, прости!

– Не смог, – грустно ответил Малыш, – это было суждено, это надо было. Надо, понимаешь? А жить ты сама не захотела, если помнишь.

– Помню, – тихо ответила я, – и не жалею ни о чём. Ни о чём!

Я, действительно, ни о чём не жалела. Только вдруг сейчас мне очень сильно захотелось вернуться к своей могиле и прикоснуться губами к белым розам. И вновь почувствовать лёгкое дыхание и нежные поцелуи Игоря, оставленные на белых бутонах.

– Ну, так слушай про Паню, – вернул меня к реальности голос Малыша, – Герман кое-как закончил школу, устроился водителем, стал много пить, и его выгнали с работы. Устроился на другую, выгнали и оттуда. Устроился дворником, оттуда не выгнали, и то, только потому, что Паня часто ходила на работу за него. Она болела сильно, инвалидность получила и пенсию, соответственно. Герман привёл в дом бывшую одноклассницу, мол, тебе помощница будет, ты больная совсем. Но девка непутёвая оказалась. Учиться не стала, помогать не хотела, но работать пошла, в магазин продавщицей. К выпивке позже пристрастилась, после моего рождения. А Паня души во мне не чаяла. И мать, и отца мне заменила! Я всегда помогал Пане, защищал от пьяных родителей, обижали они её очень. В доме бардак часто был, Герман ничего не хотел делать, только пить да песни горланить. Однажды я решил розетку починить, видел вроде, как отец это делает. Паня за хлебом ушла, я один остался. В общем, током убило. За мной Илья тогда пришёл и сказал, что Паня через год уйдёт из жизни и в высший свет попадёт. А если я вернусь, то она мучиться долго будет, из-за меня жить придётся ей и страдать много. Ну, я и остался здесь. Через год Паню увидел, поговорили обо всём, простились, и она ушла навсегда. Сейчас ей хорошо.

– А тебе? – тихо спросила я.

Малыш долго молчал, а потом ответил:

– Мне хорошо, когда все мои подопечные счастливы и спокойны. Это моя работа, это сейчас главное.

Малыш провожал меня домой, но шли мы молча. Каждый, наверное, думал о своём. Наконец мои мысли обрели чёткую форму, и я спросила:

– Попасть под машину было суждено мне. Понятно. А водитель? Или ему было суждено стать убийцей? Преступления совершить?

– Паня, – ахнул Малыш, – ты не первый день здесь и много повидала, а всё главного не замечаешь! Иногда, конечно.

– Глупая, значит, – обиделась я, – объясни, пожалуйста!

– Это ему испытание. Кстати, почему ты его убийцей называешь? Ты ничего не знаешь о нём, о том, что случилось тогда. Да, он сбил тебя и уехал, но, не зная всей правды, не вешай на человека ярлык преступника. Виноват я, не рассказал сразу всей правды тебе. А ты, точно, как человек, поступаешь. Не подумав, не узнав, выводы делаешь.

Я молчала, сердясь на моего куратора. Он повернулся ко мне и сказал:

– Хотел подробно сейчас всё рассказать тебе, но, думаю, будет лучше воочию.

И мы усилиями Малыша через несколько мгновений оказались перед большим красивым коттеджем. Красный кирпич, три этажа, большой двор с бассейном и садом. Малыш потянул меня за собой, и мы вошли в дом. Огромная гостиная-прихожая поражала убранством и красотой. Мне казалось, что я нахожусь в музее. Конечно, такие люди недосягаемы. И хозяину ничего не будет, его спасут адвокаты. Ведь я совершила суицид. Я бросилась под колёса большого автомобиля, потому что тяжёлая жизнь измучила меня. И уже есть свидетели этому. Да и вообще, я росла трудным ребёнком – это тоже есть кому "подтвердить". Лжесвидетелей много, а у нескольких человек, знающих меня хорошо и пытающихся спасти моё честное имя, не хватит сил и денег, чтобы установить правду. Любой суд будет на стороне этого богатого парня. У него деньги и связи, вон он, как раз спускается после душа в холл.

Я во все глаза разглядывала того, кто сбил меня на "зебре". Красивый, хотя и полный. В длинном махровом халате он показался мне обычным человеком. Не знаю, почему, но я не чувствовала сейчас ни обиду, ни злость на этого парня. Он подошёл к бару, плеснул в фужер немного коньяку, но пить не стал. Тяжело вздыхая, он стоял и смотрел в окно.

– Сергей Леонидович, Вам принести чего-нибудь перекусить? – в дверь заглянула женщина, одетая в строгое синее платье.