Пастырь пустыни - Макс Брэнд

Вот и сейчас нереальными казались Ингрэму эти двое мужчин, и лошадь, верхом на которой сидел один из них. Но зато очень реальным был голос Рыжего Моффета, крикнувшего:

— Бинни, ты был там прошлой ночью?

— Где?

— Ты знаешь, где.

— Не понимаю, о чем ты.

— Ты был одним из тех, кто повесил Чака Лэйна?

— Я? Шериф этого города? Да за кого ты меня принимаешь? С ума сошел?

— Неважно, за кого я тебя принимаю. Но ходят слухи, что ты был в команде этих трусов, вздернувших беднягу Чака.

Дик Бинни внезапно спрыгнул с лошади.

— Я не знаю, как это понимать, — сказал он. — Я не знаю, кому адресованы эти слова — парням, которые повесили Чака, или мне!

— А я говорю, — объявил Моффет, — что Чак был человеком честнее любого из тех, кто вздернул его. И если ты был одним из них, это адресовано и тебе!

Заместитель шерифа услышал достаточно, чтобы почувствовать себя оскорбленным, но, скрежеща зубами, не двинулся с места, раздираемый гневом и осторожностью. Однако молчание было равноценно признанию, что он был в отряде линчевателей. Поэтому Бинни сказал:

— То, что ты говоришь, меня не касается, Рыжий. Но если ты ищешь неприятностей, я к твоим услугам!

— Да уж! — фыркнул Рыжий Моффет. — Тебе ничего не стоит устроить проблемы кому угодно в нашем городе — теперь, когда у тебя за спиной закон! Ты теперь можешь совершать свои убийства руками вооруженного отряда.

— Да ну?! — прорычал Бинни, разъяренный до крайности. — Чтобы разобраться с тобой, мой юный друг, мне не нужен никакой отряд!

— Это обещание, Бинни? — спросил Моффет. — Предлагаешь мне встретиться с тобой как-нибудь?

— Когда захочешь, — бросил заместитель. — Но сейчас я занят. И не собираюсь стоять здесь и тратить время понапрасну, болтая со стрелком-профессионалом вроде тебя, Моффет. Только я тебя предупреждаю — с этого момента следи за собой, пока ты живешь в наших краях. Потому что я слежу за тобой. И в случае необходимости, одолжу тебе веревку, достаточно длинную, чтобы ты мог повеситься.

Он снова вскочил в седло и галопом умчался по улице, оставив Рыжего Моффета потрясать ему вслед кулаком и сыпать проклятиями.

Мистер Васа остановился на пороге своего дома и с задумчивым выражением лица слушал лингвистические упражнения Рыжего. Затем он вошел во двор, тяжело покачав головой.

— Вот что я вам скажу, — сказал Васа, здороваясь с дочкой и священником. — Теперь все не так, как было в наши дни! Мужество совсем зачахло! Совсем! Рыжий и Дик Бинни наговорили тут достаточно, чтобы весь город перестрелял друг друга в те благословенные дни, о которых я многое могу вам рассказать.

— Папа! — воскликнула его дочь.

— Послушай, — сказал бывший кузнец, — избавься от этой привычки чувствовать себя шокированной каждый раз, когда я открываю рот. Живи и учись, дорогая! Говорю тебе, Ингрэм, — в прежние времена никогда не было словесных фейерверков перед тем, как мальчики доставали оружие. Нет, сэр! Помню, стою я однажды в салуне старика Паркера. Прохладное было местечко. Пол поливали каждый час, и спрыскивали воздух, и повсюду лежали влажные опилки. От этого выпивка казалась гораздо вкуснее. У Паркера как будто все время была весна, даже когда на улице стояло жаркое лето. Ну вот, и выпивал там в этот момент молодой Митчелл. Тот самый парень, который выстрелил Питу Бруэру в спину. Он пил и рассказывал байки о работе грузчиком, с которой только что вернулся. Он заказал выпивку по кругу. «Плачу за всех парней», — говорит он. «Нет, не платишь», — говорит голос. Мы оглядываемся и видим Тима Лафферти, который только что вошел через ходящие ходуном двери. «Почему это не плачу?» — спрашивает Митчелл. «Не успеешь!» — говорит Тим. И они тут же выхватывают пистолеты, и едва я успел шагнуть назад, как две пули пролетели навстречу друг другу мимо моего носа. Ни один из них не промазал! Но Митчелл был застрелен насмерть. Так вот, в старые времена разговоров было столько, сколько нужно, прежде чем начать драться. Но сейчас… поглядите, как эти двое на улице треплются понапрасну, и ничего не делают. Смотреть противно!

— Ты что, считаешь Рыжего трусом? — резко спросила девушка.

— Рыжего? Не! Он не трус. И стрелять умеет. Но важно то, что мода теперь другая. Джентльмен с пистолетом, которым он собирается воспользоваться, считает, что должен написать книгу о своих намерениях, прежде чем спускать курок. В старые времена не тратили время на представление. Да, те времена уж не вернутся…

Выслушав его, священник серьезно спросил:

— Может быть такое, что заместитель шерифа присутствовал на линчевании в ту ночь?

— Ну а почему нет?

— Почему нет? Представитель закона…

— Старина Коннорс сделал ужасную ошибку, когда назначил Дика на эту должность. В чем-то Дик совсем неплох. Но у него в башке сидит идея, что закон для него полезнее, чем для остального народа. Он ненавидел Чака. И я думаю, что он присутствовал при повешении. Поэтому Рыжий и бесится. Он любил Чака. Хорошим парнем был этот Чак Лэйн!

— Вы знали его? — спросил священник с некоторой поспешностью.

— Спроси, знал ли я себя! Конечно, я знал его!

— Он был азартный игрок — и конокрад?

— Это был легкомысленный поступок — украсть лошадь. Уверен, что прибыв на место, он наверняка послал бы деньги в уплату за эту кобылу — как только они у него появились бы. Надо судить людей в соответствии с их взглядами, а не в соответствии со своими, молодой человек!

Так сказал мистер Васа, с великой уверенностью человека, который достаточно пожил на этом свете и многое о нем знает.

— Это зверство — линчевать человека, независимо от того, насколько он виновен, — заявил Ингрэм.

— Эй, погоди! — воскликнул кузнец. — Дело в том, что в наших краях катастрофически не хватает организованной системы закона. И я не виню тех ребят, которые повесили Чака. Конокрадство надо было остановить!

Такая двуличная симпатия со стороны мистера Васы поразила Ингрэма; он погрузился в молчание.

— Что-то ты похудел, как мне кажется, — продолжал Васа ничуть не бывало. — Расскажи, как тебе живется в нашем городе. Поди-ка в дом, Асти, будь добра. Мне нужно поговорить с Ингрэмом.

Астрид встала, улыбнувшись гостю, и медленно пошла к дому.

— Приятная у нее улыбка, а? — довольно неожиданно начал свою речь кузнец.

— Да, — задумчиво сказал Ингрэм. — Да, — повторил он, словно прокрутив в голове этот вопрос и вполне согласившись, — да, у нее чудесная улыбка. Она… она отличная девушка, по-моему.

— Хорошенькая малышка, — согласился ее отец, зевая. — Но не такая уж и отличная. Нет, не такая отличная, как ты думаешь. И пальцем бы не прикоснулась к домашней работе, даже если бы от этого зависела ее жизнь. Понимаешь?