Привилегированное дитя - Филиппа Грегори

— Подсади, пожалуйста, мастера Ричарда. Иначе он никогда не окажется в седле.

Денч подставил грязные ладони и без всяких церемоний закинул Ричарда в седло, будто мешок с овсом.

Сам дедушка одним движением оказался верхом на своем прекрасном жеребце, стоявшем спокойно, как будто это была не живая лошадь, а статуя, высеченная из камня и установленная на фоне сочной зелени выгона и отдаленных лесов наших поместий.

— Всегда помни, что рот у нее очень нежный, — растолковывал дедушка Ричарду. — Думай, что поводья — это шелковые ленты и что ты не должен ни слишком натягивать, ни отпускать их. Пользуйся ими для того, чтобы дать ей понять, что ты хочешь, но никогда не тяни их изо всех сил. Не тяни, я сказал, — закричал он, так как Шехеразада метнулась в сторону, а Ричард дернул поводья.

Успокоить лошадь удалось Денчу — он одним легким жестом остановил ее, не проронив ни слова. Я наблюдала за всем происходящим с полным восторгом, находя, что Ричард выглядит верхом на лошади в точности как любой из рыцарей короля Артура. В моих глазах он всегда был воплощением совершенства, а верхом на собственной лошади он становился полубогом.

— Давай выедем на паддок, — предложил дедушка. В его голосе уже сквозило раздражение.

Денч взял лошадь под уздцы и повел ее на выгон. По дороге он что-то ласково говорил ей, и, когда они проходили мимо меня, я почувствовала, как беспокоится и боится чего-то Шехеразада. Милая и такая доверчивая Шехеразада.

Я подождала, пока они отойдут подальше, чтобы не нервировать ее звуком своих шагов еще больше, и отправилась следом. Во время первого урока Ричарда ничто не должно было мешать ему.

Но ему мешало все. Я уселась на забор и стала следить, как мой дедушка сделал верхом несколько кругов по выгону и жестом пригласил Ричарда повторить то же самое.

Но Шехеразада не двинулась с места. Она только вскидывала беспокойно голову, словно руки Ричарда, державшие поводья, были слишком тяжелы для нее. Когда он чуть сжал ее бока ногами, она присела, испуганная. Стоило ему коснуться — о, только коснуться — ее спины кнутом, как она начала пятиться, и бледность Ричарда мгновенно сменилась краской гнева. Она не слушалась его ни в чем.

Дедушка гарцевал на своем сером и выкрикивал инструкции Ричарду:

— Будь помягче с ней! Отпусти руки! Не травмируй ее рот. Нет, не так! Отпусти руки, Ричард, говорю же тебе! Сядь покрепче в седло, чувствуй себя уверенно. Говори ей, что ты хочешь. О, все черти и дьяволы!

Не вытерпев, он спрыгнул со своего жеребца и бросился к Ричарду. Одним движением он скинул его с лошади, как рассерженный сквайр стряхивает деревенского сорванца с яблони, и, проворный как юноша, прыгнул в седло.

— Не беспокойся, Салли, девочка, — его голос звучал ласково и спокойно. — Я не позволю, чтобы тебя обижали. — И она мгновенно успокоилась. Ее прижатые назад ушки, делавшие морду костистой и некрасивой, встали торчком, она перестала выкатывать белки и стала прежней милой лошадкой.

— Слушай, Ричард, — дедушка явно старался говорить спокойно. — Я уже говорил тебе там, во дворе, что, когда ты натягиваешь поводья, это означает «назад» или «стой». — Он чуть приподнял пальцы, и Шехеразада послушно двинулась вперед. Когда он немного согнул руки в локтях, она остановилась, почувствовав это легкое движение. Стоило ему опять отпустить поводья, и она легкими шагами, будто танцуя, пошла, переставляя ножку за ножкой.

— Если ты сжимаешь ее бока коленями, это означает «вперед», — учил дедушка. Он опустил руки и заметно напряг мускулы ног. И сразу же Шехеразада поплыла вперед красивой, элегантной поступью. Она была прекрасна, как фонтан, сверкающий на солнце. Я любовалась ею, мне было даже по-настоящему больно от ее совершенства. В жизни я не видела ничего более прекрасного.

— Но если ты одновременно говоришь ей «стоп» и «вперед», то ты сбиваешь ее с толку. Противоречивые команды нервируют лошадь. С лошадьми ты всегда должен быть предельно четок. Как, впрочем, и с людьми, — добавил дедушка с сухой насмешкой. — Шехеразада — превосходная лошадь. И у нее добрый нрав. Но она требует мягкости в обращении. Сиди в седле поглубже, чтобы она чувствовала тебя. И ясно говори ей, что ты хочешь. Она сделает все на свете, если будет чувствовать твою любовь.

Он подскакал к Ричарду и спрыгнул с лошади.

— Садись, парень, — мягко обратился он к моему кузену. — Она знает свое дело. Тебе следует научиться своему. — Он стал помогать Ричарду усесться в седло, тот поспешил вставить одну ногу в стремя и уже перекинул вторую, но никак не мог найти другого стремени и тыкал носком ботинка в бок лошади. Шехеразада испуганно шарахнулась и толкнула дедушку, который тут же выругался.

— Успокойтесь-ка, оба! — прикрикнул он и на лошадь, и на всадника. — Вам надо притереться друг к другу. Вы — словно пара струн, натянутых слишком сильно. Что, черт побери, случилось с твоим стременем, Ричард?

— Ничего, сэр, — голос Ричарда звучал тонко и жалобно. Я с удивлением поняла, что он боится. — Я не мог сначала найти его. Но теперь все в порядке.

— Впредь постарайся делать это не тыча ботинком ей в бок, — сердито посоветовал дедушка. — Не беспокой животное. С ней нужна ласка. — Забирая поводья у Денча, он бросил ему многозначительный взгляд, значения которого я не поняла. — А теперь, — дедушка уже сидел в седле, — скачи ко мне.

Ричард напряженным жестом опустил руки, и Шехеразада двинулась вперед, ступая так осторожно, словно видела впереди себя пропасть. Наблюдая за ней, я буквально кожей чувствовала ее страх и внезапно поняла причину сегодняшних неудач.

Она невзлюбила Ричарда.

Вот почему она вздрагивала и переступала на месте, когда Ричард садился в седло. Вот почему он сидел на ней так неловко и был таким бледным. Что-то в нем тревожило благородное животное. Я даже чувствовала запах пота, выступившего у нее от страха.

Я не могла больше видеть это. Когда Ричард остановил ее коротким рывком, я вздрогнула, будто от боли. Когда дедушка подхватил повод и повел ее с поля, с Ричардом, неловко сидящим в седле, я невольно подняла плечи, будто желая облегчить ее ношу.

Ричард не был больше похож на рыцарей из детской сказки.

Он пугал меня. Я соскользнула с забора, тщательно отряхнула мое муслиновое платьице и, не оглядываясь, пошла к дому.

Я знала, что первый урок верховой езды, полученный Ричардом, прошел далеко не блистательно, поскольку сама была тому свидетелем, но я никогда не узнала бы этого от Ричарда. Когда он пришел к обеду, вымытый и переодетый, его лицо сияло улыбкой, а ответы на мамины вопросы дышали уверенностью. И я подумала, что после того, как я покинула свой наблюдательный пост, дела пошли много лучше.