Бифуркатор (СИ) - Алекс Белов

— Я не пойму! Мне и второго сына потом оплакивать!? На улице ночь, а ты где-то шляешься!

— Я… — слова теряются в горле, а отец отвешивает мне подзатыльник. Очень сильный подзатыльник. Я бы сказал, что это вполне можно назвать ударом, меня даже в сторону шкафа отшвыривает.

Мне больно и обидно, в проёме замечаю тётю Марину.

— Мы со Стёпкой Андрюху искали, — еле выдавливаю я. Чёрт, ну до чего ж всё-таки обидно. Отец никогда не поднимал на меня руку, и даже не кричал так серьёзно. А сейчас даже не извиняется. Достаёт из микроволновки тарелку с картошкой, швыряет на стол и рявкает:

— Ешь!

А потом уходит в гостиную. Он что, мне ужин готовил или свой отдал? Хочется унести тарелку наверх, но я боюсь разгневать родителей, поэтому неслышно приземляюсь на стул в кухне. Тётя Марина тут же садится рядом.

— Не расстраивайся, Артёмка, — шепчет она. — Сейчас такое время, что все на взводе.

Я хмуро жую хлеб. Аппетит пропал.

— Вы только Стёпку не наказывайте, — хрипло едва слышно говорю я.

— Нет, я же понимаю, он помогает другу, — улыбается тётя Марина.

И вдруг я начинаю плакать.

— Я хочу чтобы Андрюшка вернулся, — всхлипываю. — Куда этот идиот ушёл?

Тётя Марина меня обнимает, и я благодарю её. Она прячет от мира мои слёзы. Пусть и правдивые, но мне за них стыдно.

На следующий день, двадцать седьмого, Андрюшку объявили в официальный розыск. По району засновала полиция. Начался их трёхдневный поиск, но мы со Стёпкой всё равно патрулировали окрестности, теперь уже в районах близ лесопосадки. А двадцать восьмого к нам присоединился Серый. Он возил нас на машине по всему городку, а вечером мы со Стёпкой снова поехали в лесопосадку. Мы в ней уже каждое дерево обшмонали, но знаете же то чувство, когда кажется, что ты куда-то не заглянул, что-то пропустил, как раз то место, где умирает искомый тобой человек.

Последняя ниточка надежды лопнула, когда вновь с наступлением темноты мы возвращались домой.

— Сюда больше не поедем, — бурчу я.

— Почему? — спрашивает Стёпка.

— Ты логик! Подумай! — язвительно отвечаю.

Стёпка вздыхает.

— В принципе, да. Если он застрял двадцать четвёртого в лесу, и так и не мог до сих пор выбраться, то завтра к утру он на сто процентов будет мёртв.

— Извини, — тихо лепечу я. — Веду себя как сволочь.

— Ничего, я же тебя понимаю, — Стёпка обнимает меня за плечи левой рукой. — Брата я тебе не заменю, но помогу всегда. Мы с тобой тоже своего рода братья.

Ночью чувство безнадёжности даёт о себе знать. Я долго не сплю, смотрю на кровать Андрюшки, и чёрная мысль плоской глыбой застилает мой мир. Уже поздно. Уже совсем поздно! Мой мелкий опарыш мёртв. Он больше не будет надоедать с компьютером, просить поиграть с ним в плейстешн, и не подбежит в школе, чтобы рассказать, как за ним охотятся пацаны. Какая-то тварь поставила в моей жизни пробел. Я будто перенёсся в другую реальность.

Всю ночь я спал плохо.

На следующий день мы прекратили поиски. Вот когда умирает надежда. Конечно, мы походили по окрестностям, но уже вяло. Что толку? Жители нашего посёлка обследовали каждый камушек, полицейские ищут второй день, заглядывают ко всем в дома. Андрюшка просто исчез, испарился. Либо он действительно утонул, либо его похитили инопланетяне.

У всех в жизни происходят взрывы. Моменты, которые меняют твой мир окончательно и бесповоротно, переворачивая бытие с ног на голову. Но после любого взрыва жизнь постепенно возвращается в норму.

Нет, прежней, как до взрыва, она уже не будет, но твой разум приспосабливается к новым вводным данным и продолжает существовать. Количество человек по вечерам в нашей гостиной уменьшалось, пока двадцать восьмого не остались только мать с отцом, люди вернулись в семьи, на работы, в душе, конечно, счастливые, что с их детьми всё в порядке. А двадцать девятого и я смирился, что брат исчез, что он мёртв и теперь мне придётся жить без него. Я не стал прежними Артёмкой, потому что какая-то мразь, если Андрюшка всё-таки не утонул, отщипнула от меня кусочек счастья. Но двадцать девятого числа уже никто моего брата не искал, кроме парочки вялых полицейских. Хотя, именно в тот день начали проверять Заводь.

Мать с отцом тоже перестали заниматься поисками, исследование водных территорий лишь ещё на несколько дней возродили в них остатки надежды. Хотя, в душе, конечно, они молились, чтобы на илистом дне тело Андрюшки так и не отыскали.

Впрочем, его и не отыскали.

Тридцать первого июля, когда последняя лодка уплыла и последний водолаз послал всех нафиг, мы со Стёпкой сидели на берегу. Хотели искупаться, но я лишь окунулся. От одной мысли, что здесь на дне может раздуваться тело моего брата и кормить раков, мне становилось неловко. Стёпка понырял подольше, но потом всё же вылез, скорее из чувства солидарности, и вновь нацепил очки.

За прошедшие дни я видел Веронику несколько раз. Двадцать восьмого мы немного поплакали, а вчера лишь перекинулись парой слов. Моя любовь взяла небольшой отпуск, оставив пустое сердце в полном распоряжении грусти.

— Послушай, — Стёпка надел очки, подтянул ноги к подбородку, речная вода с носа закапала на его правое колено. — Ты говорил, что двадцать третьего Андрюха очень странно себя вёл, да?

— Да, — кивнул я, вспоминая тот день.

— А уже утром он исчез, так?

— Да.

— Хм. Помню, ты говорил, что он просил его убить, голым на воротах скакал…

— Да какое это уже имеет значение? — ворчу я.

— Послушай, а что он вообще тебе говорил? Вспомни.

— Зачем?

— Ну всё же.

Я покопался в памяти. Казалось, это произошло вечность назад.

— Кроме того, что вёл себя как псих, он рассуждал о Вселенной и Космосе. Знаешь, ему это совсем не свойственно.

— Что подтверждает теорию, что твоего брата похитили инопланетяне, — говорит Стёпка.

Я мрачно кошусь на него.

— Стебёшься?

— Скорее да, чем нет, — виновато пожимает плечами друг. — Пытаюсь как-то разрядить обстановку. А вообще, рассказывай дальше. Что-то конкретное он говорил? Может, какие-то постулаты, которые он не должен знать? Или ещё что?

— Да я и не помню, но… — меня осеняет. — О! Он говорил на ночь… точно! — Я вспоминаю, что не рассказал этот факт никому. — Ты видел фильм День Сурка?

— Там где парень застрял в одном дне?

— Да! — восклицаю я. — Вот опарыш мне то же втирал. Он утверждал, что мы все уже в который день проживаем двадцать третье июля. И дескать, мы этого не замечаем, а только он замечает.

Стёпка хмурится.

— Но сегодня уже тридцать первое июля.

— Вот, — киваю я, и огонь внутри снова стихает, уступая место пустоте. — Хотя, я ему чуть не поверил.

— Были поводы?

— Ну помнишь, он утром предсказал, что на меня зубная паста набросится, какие продукты мама купит. В общем, всё досконально. Вот я и испугался. Хоть и насчёт тухлого яйца он ошибся. Говорил, что я разобью в яичницу одно тухлое яйцо. И всё равно, я чуть не поверил, но на следующий день проснулся двадцать четвёртого. Так что вот…

— Хм, — Стёпка нахмурился. — У меня всё-таки ощущение, что тут не обошлось без каких-то сверхъестественных структур.

— Опять стебёшься? — мрачнею я.

— Отнюдь, — качает головой друг. — Возможно, кто-то третий уже несколько раз показывал Андрюхе двадцать третье июля, а может, — Стёпка посмотрел на меня. — Может, мы и правда возвращались все в один и тот же день, только мы ничего не помнили, а он знал. Что если это был своего рода эксперимент, посмотреть, как человеческий мальчик будет на это реагировать.

Представьте, что по носу куклы ударили молотком или что тебя мама за ужином спрашивает про логарифмы и интегралы. Наверное, такое же у меня было в тот момент лицо. Я будто относился к разговору как к серьёзной информации и в то же время ловил себя на мысли, что занимаюсь глупостями.

— Двадцать три раза мы все вернулись в одном дне, потом всё-таки вырвались, — говорю я. — Но куда исчез мой брат?

— Его забрали, — спокойно ответил Стёпка. — Чтобы исследовать последствия. Может даже это не инопланетяне, просто кто-то. Если тебе удобнее верить в нечто реальное, представь, что это правительственная организация, и это был их эксперимент. Сейчас Андрюха где-то в их лаборатории. — Стёпка замирает и думает.

— И… ты правда в это веришь? — осторожно спрашиваю.

Стёпка вдруг улыбается и хлопает меня по плечу:

— Знаешь, когда твой брат просыпается утром, начинает рассуждать о Вселенной, предсказывает каждый твой шаг, а потом говорит, что мы проживаем этот день в двадцать третий раз… я бы задумался.

После этих слов по моим ногам побежали мурашки. Мне стало по-настоящему страшно. О всяких сверхъестественностях мы в тот вечер больше не говорили. Возможно, Стёпка бы уже тогда сообразил свою правильную теорию, но истина отодвинулась от нас ещё на пару недель, потому что на следующий день умерла его мама, тётя Марина.