Бифуркатор (СИ) - Алекс Белов

— Причём тут это? — выдавливаю я.

— Нет, ну я про то, что, вот умирал твой брат где-то, а перед смертью кого звал? Артёма? Не, его бы он позвал в самую последнюю очередь. Он звал маму, папу, но не верил, что ты его спасёшь. Он даже вряд ли бы подумал, позови тебя, примчишься ли ты? Я всю жизнь знаю, если меня какая тварь обижает, если мне нужна сильная поддержка, я иду к Серёге. И прошу его помочь. И он никогда не отказывает. Ни один козёл из школы меня не тронет. А Андрюха всё терпел. Мы ж в одной школе учимся. Я знаю, что он справлялся с трудностями в одиночку. Он часто просил тебя помочь?

Мои губы дрожат, и мир расплывается от слёз. Я немного отворачиваюсь от Стёпки. Я помню лишь два раза, когда пришлось вмешаться в личную жизнь брата и навалять младшеклассникам-хулиганам, что доставали мелкого, и то, когда побои стали заметны на лице. Но Андрюшка ни разу не просил меня о помощи.

— Извини, — слышу я грустный голос Стёпки. — Извини, Артём, я не хотел. Просто… сам сейчас не в равновесии.

— Неужели, я и правда был таким козлом? — говорю.

— Забудь, всё это в прошл… — Стёпка сбился, а по моей щеке скользнула слеза. Я спешно вытираю её рукавом и говорю:

— Теперь это будет преследовать меня всю жизнь. Я буду винить себя каждый раз, как буду вспоминать об Андрюшке.

Стёпка хмурится и глядит в потолок.

— Мы потеряли двух близких людей. Мы теперь сами как братья, — говорит он. — Если хочешь, можем остаться здесь и поплакать вместе…

Я молчал, но мы и правда остались. И правда оба плакали, только не расскажем об этом никогда и никому, а вышли наружу только когда с лиц сошла краснота и глаза перестали быть влажными.

Весь день мы предавались светской беседе с родственниками Стёпки, снова возвращали свою дружбу, а со стороны камина с портрета, украшенном пушистыми венчиками, на нас смотрела тётя Марина.

Я просыпаюсь утром от телефонного звонка. Заснул одетым, в руках опять зажат телефон. Вспоминаю, что болтал со Стёпкой по аське, да так и провалился в забытье.

Сквозь едва разлепившиеся веки смотрю на экранчик. Звонит Стёпка. Чёрт, как легко становится на душе, я будто в полёте, будто вернул свою нормальную жизнь. Сейчас этот чёртов гений пожелает мне доброго утра, позовёт гулять или предложит поиграть по сетке.

Включаю связь и слышу слова, которые меняют мою жизнь:

— Артём, гоу ко мне. Я знаю, где искать Андрюшку.

ДОКТОР ВЕЧНОСТЬ

Ночью, всегда в установленный срок,

Тьму разрезает колючий звонок.

Не подходи, это меня…

Я сидел на кухне у Стёпки уже через пятнадцать минут. Да нет, меньше. Спал же одетым, потом просто плеснул в лицо пару раз водой из-под крана, прошёлся по зубам щёткой без пасты, шмыгнул по лестнице, на кухне автоматически взял яблоко, проскользнул мимо спящей мамы, по дороге успел пару раз откусить фрукт, но потом подошёл к Стёпкиному дому и выбросил яблоко в канаву. Так что на всё ушло минут двенадцать.

— Что ты там за фигню говорил? — сходу бросаю я, плюхаясь на стул напротив Стёпки. Пальцы обеих рук друга переплетены вокруг бокала с дымящимся чаем. Взгляд будто немного уставший.

— Как-то ты быстро прикатил.

— Да я сразу выскочил. Просто… блин, если это шутка, то…

— Ты завтракал? — спрашивает Стёпка.

— Какой там завтрак, сдурел? Говори, что придумал!

Стёпка хмурится.

— Так. Твой брат никуда не убежит. Всё равно мы уже вряд ли его спасём, поэтому ты должен поесть.

Я оглядел кухню, нащупал взглядом корзинку с бананами и говорю:

— Дай банан.

— А дома ты тоже бананом завтракаешь?

— Нет, конечно.

— Кстати, а что ты ешь на завтрак обычно?

Я хмурюсь и думаю, каким бы ни был лучший друг, всё равно он не всё о тебе знает, а вот Андрюшка выучил мой завтрак наизусть.

— Вообще, не знаю вредно это или нет, но я каждое утро ем яичницу, бутер с маслом, соком её запиваю.

— Ну вот видишь, — Стёпка встаёт и достаёт сковороду.

— Да брось, ты чего яйца будешь мне жарить? — смеюсь я.

— О твоём брате. — Стёпка не обращает на меня внимания. Ставит сковороду на огонь и капает на неё подсолнечного масла. — Вообще, я подумал о нём десятого даже, но вчера вдруг в комнате, когда мы говорили с тобой, меня осенило. Помидорку порезать?

Стёпка достаёт из другой корзины томат и протягивает мне.

— Блин, идиот, делай что хочешь, — машу рукой я, напрягший внимание на Андрюшке.

Дольки помидора зашлёпали по сковородке, а Стёпка продолжил:

— Ты говоришь, что в тот день, двадцать третьего июля, Андрюха и правда предсказывал твои шаги? И это не шутки?

— Ну… — я задумываюсь. Как давно это было, вечность назад. — Помню, что про пасту он сказал. Перечислил продукты, которые мама купит, да и всё. Но он и ошибся.

Стёпка хмурится и на долю секунды перестаёт резать помидор. Задумчивый взгляд косится в мою сторону.

— Он сказал, что утром, когда я буду делать яичницу, мне попадёт тухлое яйцо, но так не оказалось.

Дольки томата снова зашлёпали на сковородку.

— Да, помню. Ты задумался? — спрашивает Стёпка.

— Задумался о чём?

— Когда начал делать яичницу, ты подумал, о том, какие яйца взять?

Я теряюсь.

— Да не помню как-то. Может, и задумывался.

Отбросив половинку томата на полку, Стёпка достал из холодильника два яйца. Внимательно посмотрел на них и прищурился:

— Надеюсь, они не протухшие.

— Слушай, ты и правда мне яичницу делаешь?! — едва сдерживая смех, восклицаю я.

Стёпка смотрит на меня по-взрослому, до жути серьёзно.

— А что, не похоже? — хмурится он, а потом разбивает яйцо на сковородку. — Предпочитаешь глазунью или болтанку?

— Глазунью, — всё ещё усмехаюсь я, но шутки исчезли, и в сердце тлело лишь умиление. Не, ну правда, Стёпка поразил меня заботой и домовитостью.

— Ночью Андрюха сказал, что мы все проживаем двадцать третье июля уже в двадцать третий раз, но мы ничего не помним, просыпаясь каждое новое утро, а он помнит, так?

— Ну… вероятно. Я уже плохо помню.

Стёпка заводит глаза.

— Даже я помню почти наизусть каждое твоё слово.

— Да ну тебя. Я тогда думал, что мелкий просто стебётся.

— Кстати, зря, — опять хмурится Стёпка.

— Где он, тогда? — жму плечами я. — Инопланетяне? Правительственные организации выкрали?

В воздухе сверкает тарелка, Стёпка ловко швыряет её на стол передо мной и снимает сковороду с плиты. Яичница легко соскальзывает в тарелку с тефлоновой сковороды.

— Ешь, — кидает Стёпка и заливает сковороду водой.

— А ты?

— Я только что поел.

Я достаю из ящика стола нож и вилку, аромат жареных яиц переполняет возбуждённый мозг счастьем. А ещё, Стёпка теперь мой друг. Навеки!

— Спасибо тебе большое. Не ел яичницу как раз с двадцать третьего июля. Мать перестала готовить, а я боюсь теперь даже спускаться.

Я приступаю к еде, а Стёпка тем временем тщательно вытирает руки о полотенце.

— Что, так всё плохо? — хмурится он.

— Ещё как, — киваю. — Вчера из холодильника выкинул приличный кусок колбасы. Такой замшелый, что опарыши бы отравились. Лежит там, похоже, с двадцать третьего.

Стёпка вздыхает, достаёт из холодильника коробку грушевого сока и ставит передо мной, а потом добавляет пустой стакан.

— Ну ты прямо как моя мама, — усмехаюсь, а друг садится напротив и снова обнимает бокал чая. — Так что же с Андрюхой? Ты точно знаешь, где он? — спрашиваю я, наливая сок в стакан.

— Ага, — кивает Стёпка. — Он застрял в двадцать третьем июле.

Я замираю. В одной руке — сок, в другой — крышка от него.

— То есть, как застрял? — растерянно гляжу на друга.

— Ну как в тех самых фильмах, которые ты ему в пример приводил, — отвечает Стёпка. — Только… представь, что главный герой не застрявший, а те, кто ушёл по времени дальше.

Крышку я закручиваю словно во сне. Стёпка выглядит слишком серьёзным, чтобы шутить.

— Подожди, то есть как? Что он там сейчас делает?

— Не может вырваться, — пожимает плечами Стёпка и отхлёбывает чай. — Понимаешь, он дал сбой в системе. Мы проходили двадцать третьей по кругу и ничего не замечали, а он вот такой особенный. Думаю, на двадцать четвёртый раз мы вырвались из петли времени и начали жить дальше, а Андрюха остался. Может даже то, что он тебе признался, и стало толчком к нашему выходу.

Я продолжаю есть яичницу, но уже медленно. Взгляд Стёпки каменный и какой-то испытывающий. Будто он вот-вот сейчас рассмеётся и воскликнет: И ты в это веришь???

Но Стёпка молчал. Поэтому вопрос задал я:

— И ты в это веришь?

— Когда все теории отброшены и остаётся одна, она и будет верной. Шерлок Холмс, — ответил Стёпка.