Млечный путь Зайнаб. Шах-Зада. Том 3 - Гаджимурад Гасанов

Одно утешение предостерегало пленницу шаха от самосуда: под сердцем она несла ребенка, зачатого от Мирзы Калукского. Она родила сына в гареме шаха. Улучив момент, переправила сына тайными тропами к сестре Мирзы, на их стойбище.

«Я дочь бека, но, как рабыня, привязана к шатру ненавистного шаха, – по ночам причитала Шах-Зада. – Я его бессловесная наложница, я обезличена, как скот в его стойле. Мирза вдалеке и находится по ту сторону баррикады. Он, возможно, даже не представляет, где я могу находиться. Даже если он знает, из гарема шаха мне обратной дороги нет. А если он вызволит меня из этого плена, после такого позора я наложу на себя руки. Кому нужны объедки после трапезы степной гиены? Шакал и тот от них отвернется. А Мирза – горный барс! Он предпочитает только самое свежее «мясо», пахнущее горными травами. Мясо газели, к которому прикоснулась гиена, подборщица падали, начинает вонять. Протухшее мясо газели отгоняет барса, подобного Мирзе Калукскому, но приманивает к себе подборщиков падали. А таковым является Надыр-шах. Сегодня я стала искалеченным музыкальным инструментом в коллекции шаха, оборванной струной на его сазе! В моем положении надо искать не встречи с сыном и Мирзой, а скорой смерти. Иначе, своим позором навлеку тень на них. Хотя… хотя есть крохотная надежда на мое высвобождение из темницы шаха. В последние мгновения расставания Мирза поклялся найти меня. Где он меня найдет, в гареме шаха?! Дорога в его гарем всем мужчинам, кроме ненавистного гаремного евнуха, закрыта. Я пропала, навеки пропала…» – И Шах-Зада навзрыд заплакала…

Глава 5

Надыр-шах чувствовал, что непреходящая злость захлестывает всю его душу. Он вскочил с тахты, запахнул халат, затянул пояс, сделал несколько неуверенных шагов в сторону шатра Шах-Зады, но на полпути остановился. В эту минуту шаху никого из своих жен и наложниц, кроме Шах-Зады, не хотелось видеть. А Шах-Зада не то, что понять или согреть его душу – даже видеть не желает. Развернулся и направился в шатер, где он сегодня собирался созывать военный Совет.

Перед входом в белоснежный шатер скопились военачальники, снабженцы военного провианта, продовольствия, представители дипломатических миссий. Они ждали его прихода, а шах шел мрачнее тучи, окруженный личной охраной. Шах передал секретарю, что сегодня он не будет принимать представителей дипломатических миссий. Каждому из них, пока шах не освободится от решения важных внутригосударственных задач, для отдыха недалеко от шатра был поставлен отдельный шатер.

День начинался с приема военачальников, ханов, терпеливого разбирательства бесконечных споров, ссор, разыгрывающихся между командирами, с их примирения, наказания, награждений. И сколько ни суди, ни ряди, дел не убавляется. Шаху не хватало времени оглядеться вокруг, спокойно подумать о животрепещущих вопросах, стоящих перед ним на войне с дикими необузданными горцами. Нет, если хочешь одолеть врага, надо править по-иному! Ему надо вообще отойти от решения мелких вопросов, ссор, происходящих между его подчиненными. А беспощадно бить табасаран, кара-кайтагцев, ахты-паров, лакцев, тавлинцев, аварцев. После сокрушительного поражения в аварском селении Чох он закрылся в крепости Иран Хараб, расположенной севернее Дербента. Туда надо собрать все разрозненные, разгромленные в Аваристане силы. И вопреки планам, разработанным его ставкой в начале нашествия на Дагестан, приходится готовиться к затяжной войне с ним. Шах хотел навсегда закрепиться в Горном крае.

Надыр-шах, в коротком приветствии вскинув руку, угрюмо прошелся мимо командиров от рядов, дружин. В шатре собрались его ближайшие соратники, военачальники: Мухаммед Фетх Али-хан, Абдали Гани-хан, Гайдар-бек, Джалил-бек, сердар[9] Сефи-хан, минбаши[10], серкары[11]. Надыр-шах в сопровождении своего визиря, помощника, прошелся к золоченому креслу из слоновой кости, обтянутому небесно-голубым шелком. Перед креслом стоял массивный стол из слоновой кости. Он обвел цепким взглядом командиров, собравшихся в шатре, и присел. Перед ним в заискивающей улыбке растянулись губы, в почтительном поклоне согнулись спины. Стихший было шепот военачальников возобновился, как только шах присел на свое место.

«О чем они говорят? Об удачной охоте на оленей в горах? О том, у кого скакун резвее? Кто и сколько табасаранских, тавлинских, лезгинских красавиц взял в плен и тайно отправил в Персию, к себе в гарем? Кто сколько добра награбил и припрятал от шаха? Кто из них вчера больше всего чихиря выпил в армянских тавернах, в еврейских харчевнях Дербента? Шутят, зубоскалят, ехидничают. Двуличные подвальные крысы, трусы!» – шах зло улыбнулся, еще раз обводя их ненавидящим взглядом.

– Вы для чего собрались здесь? Чесать языками? – Его сердитый голос заставил военачальников замолчать. – Вы будете чесать языками, зубоскалить, а я – сидеть и разбираться, кто у кого увел рабынь, табун коней, гурту овец, почему от одного военачальника к другому сбежали рабы, нукеры?! Хватит! Мне надоели ваши интриги! Не пора ли вам установить в дружинах надлежащий порядок? Думаю, пора… Слушайте мой приказ: отныне в войсках будет жесточайшая дисциплина! Вы, мои соратники, военачальники, будете настойчивы, неуступчивы в выполнении моих приказов! Все остальные командиры: сотенные, десятники, тыловики – подвластны вам. Я буду за все взыскивать с вас, вы – с подчиненных командиров. Вы все поняли, военачальники?

Недружно, вразнобой они ответили:

– Все хорошо поняли, Великий шах!

Но Надыр-шах знал: все они врут, трусливо отводя от него взгляд. Их заботы ему хорошо известны. В дни битв и походов – нахватать как можно больше добра, в дни мира и затишья – стараться не упускать эту добычу и при первой же возможности тайными путями переправлять в Персию.

– Кто скажет, сколько в моей империи коней? Сколько воинов завтра могут сесть на боевых скакунов?

– Несчетны твои табуны и неисчислимы твои воины! – подобострастно прошептал тбилисский сердар Сефи-хан.

– Несчетны, неисчислимы! – передразнил его шах. – Сколько?! Никто не знает, и я не знаю! Все эти годы я пытался установить, кто вы и чем вы владеете. Не получилось. Мешали бесконечные войны и вы сами. Вы, должно быть, очень хотите, чтобы ваш шах был глух и слеп: ничего не видел, ничего не слышал, не разбирался, что происходит вокруг. Не дождетесь! Какой же я шах, если не ведаю, что у меня есть сегодня и что раздобуду завтра? Какой же я шах, если вы, поднявшие меня над собой, глухи к словам людей, исполняющим мою волю? Тбилисский сердар Сефи-хан хвастливо мне докладывает: «Неисчислимы, несчетны…». Неисчислимы капли воды, падающие с небес во время грозы над кавказскими горами, несчетны песчинки на дне Каспийского моря! А все, чем владеет ваш шах и его военачальники, должно быть подсчитано. Передайте команду по всем моим владениям, в том числе захваченным за последние пятнадцать лет, чтобы пересчитали скот, пастухов, воинов, награбленное добро. Позаботьтесь, чтобы у каждого воина было справное оружие, добрый конь и запас пищи в седельных сумках. Кто не будет беспокоиться о своих воинах, тот лишится своего владения! Кто будет обманывать меня, утаивать завоеванное общими усилиями добро, тот лишится головы. Знайте. Это мое слово свято и нерушимо!

Военачальники молчали. Надыр-шах был доволен эффектом, произведенным им на командиров. «Теперь, я думаю, они все поняли. И все это им не по нраву. Должно быть, все еще думают, как изловчиться, чтобы шаху дать как можно меньше, а получить себе как можно больше добра. Не выйдет!»

Он приготовил этим хитрым лисам хорошую западню.

– Отныне, командующие войсками, все добытое в битвах вы будете пересчитывать в присутствии нукеров моей личной охраны. Половина добытого добра пойдет в казну, другую половину будете делить на число воинов. Из трофеев самовольно никто не должен брать даже перочинного ножа. Вышел командир в поход с десятью тысячами воинов – получай раздобытую добычу на десять тысяч, вышел в поход со своей тысячей – на тысячу и получай, вышел с сотней нукеров – получай на сотню.

Надыр-шах встал, выпрямился во весь рост. Перед выходом из шатра всех окружающих ошпарил грозным взглядом. Дрогнули его рыжие усы, сузились глаза, похожие на головки гюрзы, готовящейся к прыжку. Подчиненные поняли: шах после поражения на севере Дагестана стал нервным, недоверчивым, значит, со спин провинившихся командиров начнет драть кожу…

Глава 6

После сокрушительного поражения под Чохом Надыр-шах с остатками разрозненных дружин спешно отступал в сторону Дербента. В этом сражении один Али Кули-хан, племянник Надыр-шаха, сумел почти в целости сохранить свой десятитысячный корпус. Но он со своим корпусом все не возвращался, словно затерялся в диких горах. Надыр-шах был информирован, что Али Кули-хан в Аваристане, в тылу врага, провел ряд успешных операций и сумел сохранить почти весь корпус. Все разрозненные персидские дружины собрались в Дербенте, в лагере Иран Хараб, кроме Али Кули-хана со своим корпусом. Когда у шаха иссякло терпение, Али Кули-хан со своими воинами неожиданно объявился в Дербентской крепости.