Млечный путь Зайнаб. Шах-Зада. Том 3 - Гаджимурад Гасанов

– Позволь, Мирза, снять этому выскочке голову!

– Что, Халид, разум потерял? Хочешь быть подобным этому орангутангу? Нечего заниматься глупыми забавами! Встань в строй и займись делом!

– Эй, обритый гунн, чего молчишь, боишься? – надрывался шахский храбрец. – Мы многих людей твоего племени выкосили в Гамаке, Гасуле, Гурухуле, Журасе, Калае и в урочище Вертиль, а их жен и дочерей сделали своими наложницами и рабынями. Пришел и твой черед, черед твоей сестры Сейранат, певец Мирза! Тебе рассказать, как твоя красавица Шах-Зада по ночам в истоме любовных утех бьется в объятиях нашего шаха? Говорят, горяча баба, ох, горяча, как необъезженная кобылица! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!

При упоминании имени Шах-Зады у Мирзы вдруг увлажнились глаза, перехватило дыхание, рука потянулась к шашке… Если этот каджар не замолкнет, он вырвет ему язык…

– Мирза Калукский, Рустам-хан, Хасан-бек, Мамай-бек, Бек-Али, начинайте, – приказал Сурхай-хан.

Воины с устрашающим боевым кличем бросились вперед. Махмуд-бек с Амир-Хамзой поскакали на левое крыло шахских войск. Махмуд-бека обогнал Амир-Хамза, оглянулся, блеснув ровными белыми зубами. За ним мчались долговязый Хаким, маленький ловкий Халид… Махмуд-бек натянул поводья, пропустил воинов, поискал глазами возвышенность и пустил коня на нее. Рядом встали вестовые, готовые исполнить любое его приказание. Прискакали Хасан-бек, Хаким, Халид. Они широко раскрытыми глазами следили за ходом сражения. И гул сражения, тянущий в небеса, заставлял их непроизвольно втягивать головы в плечи.

Неустрашимые гунны, калукцы, хамандары, нитрикцы, кухурики и барсарлинцы во главе с Мирзой Калукским мертвой хваткой вцепились в «туловище» коршуна. И оно дрогнуло, тучнея, стало отодвигаться. Шевельнулись «крылья», вкрадчиво расправились, готовясь к удару с боков.

Махмуд-бек выжидал. Не дай бог, чтобы враг догадался, что его заманивают в ловушку! Пусть воины шаха, охмеленные захваченной инициативой и отступлением горцев, теряют хладнокровие! Теперь пора…

По условному знаку сигнальщиков, поставленных на шапке горы, на правое крыло кизилбашей набросились воины Сурхай-хана и Муртузали-хана. Они в два счета разметали каджаров, вышли им в тыл. Главные силы тем временем смяли левое крыло и начали теснить шахское войско к реке. Кизилбаши дрогнули, повернули назад и вразнобой побежали. Одни отступающие переправлялись через речку, уходили в лес. Иные бросали оружие и сдавались. Махмуд-бек теснил их к берегу реки. На земле с выбитой копытами лошадей травой темнели лужи крови, валялось оружие, шлемы; от боли стонали сотни порубленных кизилбашей, ржали лошади. Вся долина реки была завалена телами убитых и раненых персов, боевых коней. Река превратилась в кровавый поток. В долине реки, по ее берегам – везде лежали воины, порубленные мечами, раздавленные копытами коней, безобразно вздувшиеся на жаре.

Махмуд-бека передернуло и затошнило. Приторно-сладкий, отвратительный запах смерти, казалось, пропитал все долину Рубас-чая. И кровавая река с черной вестью неслась в прикаспийские степи, в Каспийское море, неся в сердца воинов шаха ужас, звон и скрежет неминуемой смерти.

Горцы гнали кизилбашей до ночи. Они на поле брани убитыми и ранеными оставили тысячи неприятелей. А горцы, как было решено на совете Старейшин, рассеяв вражеские силы, расстроив коварные планы Надыр-шаха, на ночь зажгли тысячи костров и сами в кромешной тьме в глубочайшем секрете ушли на высокогорные вершины.

Туда, к табасаранам на помощь, прибывали лакцы, тавлинцы, аварцы. И смешанные отряды дагестанцев накапливали силы для очередного удара по кизилбашам. Объединенные силы горцев неожиданно нанесли противнику сокрушительный удар. Основная масса дагестанцев, укрывшись в лесу, заманила противника в ловушку, а потом вынудила спуститься в ущелье, где в течение двух часов тысячи кизилбашей покинули этот неспокойный мир.

Потерпевшие поражение персидские военачальники Заман-бек и Рагим-хан бежали с поля боя. Разгневанный шах приказал связать руки и сбросить с вершины горы Кара – сырт Заман-бека, Минбаши, еще четырех пятисотенных и нескольких предводителей персидских дружин. Персидский отряд, отправленный в Дюбек, трое суток сражался с Сурхай-ханом, но не добился своей цели и отступил назад. Надыр-шах был разгневан коварством и непредсказуемостью Сурхай-хана: сегодня он искал мира с ним, завтра ссорился, а послезавтра опять предавал. Шах решил наказать этого зарвавшегося глупца так, что о его ярости у него на родине и через века не забыли. Он решил огромными силами пойти на Кази-Кумух, в своем родовом гнезде разгромить этого старого лиса, а его самого повесить на одной из башен крепости.

Сурхай-хан понимал, каков будет следующий шаг Надыр-шаха, чего он от него хочет: или его покорности, или его смерти. Он со своими дружинами снялся с позиций Табасарана и направился в Кази-Кумух, чтобы подготовиться и достойно встретить врага.

Глава 7

На Табасаран пошла группировка сердара Гайдар-бека. Ему удалось подавить сопротивление табасаран. Но на территории Кайтагского ханства он был остановлен. Сердару Гайдар-беку лишь ценой огромных потерь живой силы и с помощью двадцатишеститысячного отряда Лютф Али-хана, посланного шахом в долину Уллу-чая, удалось разгромить каракайтагцев. Затем эти отряды через владения Хасбулата Тарковского направились в пределы Михтулинского ханства и после небольших скоротечных стычек с отрядами аварцев остановились в Аймакинском ущелье.

Сурхай-хан знал: Надыр-шах не успокоится до тех пор, пока не накажет его. Надыр-шах не заставил Сурхай-хана себя долго ждать. По следам Сурхай-хана он с многочисленными отрядами направился в Лакию.

Надыр-шах понимал, после поражения в Андалале, на юге Дагестана, и позорного побега в сторону Дербента ему нужно было в корне изменить свою тактику и стратегию ведения войны против горцев. Надо было срочно собраться со свежими силами, поднять боевой дух воинов, усиливать и укреплять тылы. С этой целью в пятнадцати верстах севернее Дербента, во владениях Кадия Табасарана он начал строить крепость, позже получившую название Иран-Хараб. За стенами этой крепости его дружины вновь возродятся, там он создаст им плацдарм для грядущих победоносных сражений.

Но с первых дней в лагере Иран-Хараб шахские войска во всем испытывали огромную нужду. Только больных и раненых в лагере было более двадцати тысяч. Они, больные, голодные, холодные, в грязи, без теплых зимних квартир, без медицинской помощи, ежедневно умирали сотнями. Горцы настолько осмелели, что по пути продвижения нападали на боевые дружины, идущие в крепость из Персии, грабили караваны с провиантом и оружием.

Головокружительная победа в Андалале вдохновила дагестанских воинов на дальнейшее развитие действий. А Надыр-шах и его дружины после поражения настолько были обессилены и обескровлены, что даже не смогли отвоевать один табасаранский населенный пункт, находящийся рядом с лагерем Иран-Хараб. Надыр-шах был ошеломлен горцами. Он, шахиншах, покоривший полмира, вдруг в Дагестане был разбит какими-то жалкими дикими племенами, которые уместились бы на ладони одного из его мазандаранских силачей. Горечь поражения лишила его возможности трезво оценить создавшее положение и перейти к каким-либо активным действиям. Никого из генералов он у себя не принимал. Дал указание начальнику личной охраны – военачальников, нарушивших его покой, нещадно истязать нагайками, наиболее настойчивых сажать в зиндан в Нарын-кале.

Дух его воинов, находящихся в лагере Иран-Хараб, был настолько подавлен, они морально так сильно были разложены и испуганы, что по ночам боялись спать, многие лишились разума.

Горцы ни днем, ни ночью не давали покоя кизилбашам в лагере Иран-Хараб. Каджары постоянно подвергались налетам подвижных кавалерийских отрядов табасаран и других дагестанцев. Персидский командир Рустан-бек, при котором было восьмитысячное войско, в одном из столкновений чуть не попал в плен к табасаранам и с большими потерями отступил к крепости Иран-Хараб.

Хотя шах крепился перед подчиненными, он был сильно подавлен после позорного поражения от горцев. Подумать только, горстка диких племен остановила, а потом разгромила отборные силы шаха, к стопам которого пал весь Восток. Первоначально он почти не покидал пределы укрепленного лагеря Иран-Хараб, был морально и физически опустошен. Чтобы прийти в себя и отряхнуться от ненужных дум, ему нужна была сильная встряска.

Шах не мог не понимать, что его настроение может привести к полному развалу его армии, панике командиров и, в конечном итоге, к краху всей персидской империи. В этих условиях он стал разрабатывать новую тактику и стратегию ведения политики в Дагестане. Принятые им активные меры могли расшевелить командиров, поднять дух воинов, придать им уверенность, укрепить военную дисциплину.