Как и почему лгут дети? Психология детской лжи - Николаева Елена Ивановна

Наконец, еще один тип привязанности – небезопасный амбивалентный – выделился из принципиально иного поведения ребенка. Ребенок ощущает мир как безопасный, если может его предсказать. Амбивалентная мать характеризуется тем, что сегодня она наказывает ребенка за то, на что не обращала внимание вчера и, возможно, за что похвалит его завтра. Ребенок не может предсказать реакции матери на его поведение, а потому, оказавшись в новом помещении, не обследует его, как ребенок с безопасным типом привязанности, и не находится вдали от матери, как ребенок с небезопасной тревожной привязанностью. Он стоит рядом с матерью, не обнаруживая той безмятежности, которая свойственна ребенку с безопасной привязанностью. Его тревога повышалась, когда мать уходила, незнакомец не мог его успокоить, но когда мать появлялась, ребенок встречал ее яркой реакцией гнева или негодования.

Каждый из этих трех типов привязанности фиксирует ответ малыша на утрату фигуры привязанности и дальнейшую встречу с ней. При безопасном типе у ребенка возникло абсолютное доверие к матери: он уверен, что если она вышла, то непременно вернется и не оставит его в беде. Его прежний опыт подтверждает это. При тревожно-избегающем типе ребенок уже узнал, что от матери лучше держаться подальше, поскольку ее реакция на его приближение всегда отрицательна.

При амбивалентной привязанности поведение матери непредсказуемо: она может и приласкать, и сильно наказать, причем ребенок не может обнаружить сигналы каждой из этих реакций.

Все эти типы поведения отражают природу детской внутренней рабочей модели и, как впоследствии оказалось, предсказывают поведение в играх, исследовательской активности, самостоятельной деятельности, компетенции в общении со сверстниками и возможности лживого поведения. Предпочитают не лгать только дети с безопасной привязанностью, поскольку им есть, что терять.

Важным моментом является и то, что из детей с безопасным типом привязанности вырастают взрослые, которые будут заботиться о своем здоровье и нести за него ответственность. Напротив, из людей, воспитанных в условиях небезопасной привязанности, чаще вырастают люди, зависящие от тех или иных вредных привычек (употребление алкоголя или наркотиков, курение табака и т. д.).

В одном из исследований было обнаружено, что родители детей с тревожно-избегающим небезопасным типом привязанности излишне вмешиваются в самостоятельные действия детей, не учитывая их познавательных потребностей. Такие родители игнорируют практически пятую часть обращенных к ним детских вопросов.

Доказано, что дети с безопасной привязанностью обладают преимуществом в интеллектуальном развитии вплоть до 17 лет (последняя возрастная группа, оцененная в соответствующем исследовании). При этом дети с амбивалентной привязанностью отстают в развитии логического мышления и установлении причинно-следственных связей. В некоторых исследованиях указывается, что дети с безопасной привязанностью могли иметь трудности в процессе обучения и решения познавательных проблем в дошкольном возрасте, но у них был высокий потенциал интеллектуального развития позднее, в школе.

Дети без подобной привязанности испытывают значительные трудности. Это можно объяснить тем, что у детей с амбивалентной привязанностью все силы направлены на установление более прочных отношений с учителем, чтобы восполнить недостаток теплых чувств со стороны матери. Дети с тревожно-избегающим небезопасным типом вообще отстраняются от общения с учителем (проецируя на него свои отношения с матерью), прогуливают школу, крайне не уверены в себе и не имеют познавательных интересов.

Небезопасные типы привязанности в раннем детстве влияют на социальное поведение в более позднем возрасте. У детей, обладающих этими типами привязанности, часто проявляется агрессивность или застенчивость. Хотя существуют исследования, доказывающие, что здесь нет простых причинных связей: у родителей всех типов могут быть агрессивные дети.

То, как мать может формировать лживое поведение у ребенка, описано в «Преступлении и наказании» Ф. М. Достоевского. Жена Мармеладова, тяжело больная женщина с явно измененными эмоциональными реакциями, использовала старшую дочь – Поленьку, чтобы изливать ей свои чувства. Девочка «хотя и многого еще не понимала, но зато очень хорошо поняла, что нужна матери, и потому всегда следила за ней своими большими умными глазками и всеми силами хитрила, чтобы представиться все понимающей. В этот раз Поленька раздевала маленького брата, которому весь день нездоровилось, чтобы уложить его спать. В ожидании, пока ему переменят рубашку, которую предстояло ночью же вымыть, мальчик сидел на стуле молча, с серьезной миной, прямо и неподвижно, с протянутыми вперед ножками, плотно вместе сжатыми, пяточками к публике, а носками врозь. Он слушал, что говорила мамаша с сестрицей, надув губки, выпучив глазки и не шевелясь, точь-в-точь как обыкновенно должны сидеть все умные мальчики, когда их раздевают, чтобы идти спать» (Достоевский, 1998, с. 192–193).

С развитием внутренней речи формируется внутренний контролер, позволяющий ребенку предсказать, что стоит говорить родителям, а что – нет. Тогда и создаются условия для лжи.

Существует еще одна особенность детства: представления детей столь живы, сколь и реальные образы. А потому они могут путать их. Так, Петр Федорович Каптерев (1980) приводит слова мальчика, спрашивающего у матери: «Отчего это, когда я о чем-нибудь думаю, мне все это так и представляется, точно я вижу пред собою картину?» До определенного времени ребенок путает услышанное, прочитанное, сновидение и реальность. А потому его рассказ может показаться взрослым ложью.

Именно поэтому дошкольников нельзя использовать как свидетелей в суде. Однажды был проведен замечательный эксперимент. В детский сад пришел незнакомый взрослый и спросил у детей, не случалось ли с ними такого, что палец попадал в мышеловку. Специально была выбрана ситуация, которая не могла произойти в благополучной американской семье. При первом посещении незнакомца ни один ребенок не вспомнил ничего подобного. Но этот человек приходил каждые 10 дней и задавал один и тот же вопрос. В какой-то момент все дети начали описывать, как палец попал в мышеловку, припоминая большое количество мельчайших деталей. Они говорили, как все им сочувствовали, рассказывали о поездке к врачу, и как врач перевязал палец. Они живописали и доктора, и клинику и повторили все фразы, сказанные участниками. Дети не лгали, они фантазировали на привычную тему.

Читатель может и себя представить в данной ситуации. К вам приходит друг и утверждает, что вы заняли у него сто рублей. В первый раз вы только посмеетесь над этим. Но если друг скажет об этом десять раз в течение года, то вероятность того, что вы в красках представите, как это было, резко возрастет.

Подобное явление объясняется тем, что человек не припоминает события, а каждый раз восстанавливает их, включая последующую информацию, которая возникла уже после того, как событие произошло.

Дети более внушаемы и им труднее отличить вымысел от реальности. Это означает, что они могут придумывать ситуации, которые полезны им в том случае, если желание весьма велико, а запрет силен. За подобные фантазии детей вообще не стоит наказывать. Однако обсудить, как следует поступать в каждом случае, когда одновременно есть желание у ребенка и запрет родителей, – стоит.

Смешение фантазии и лжи случается с большей вероятностью и тогда, когда взрослые пытаются сообщить ребенку вещи, которые он пока не готов воспринять.

Например, Корней Чуковский в своей книге «От двух до пяти» описывает рассказ пятилетнего сына Отто Юльевича Шмидта после того, как мама поведала ему «всю правду» о его рождении:

«Там есть перегородка… между спинкой и животиком.

– Какая перегородка?

– Такая перегородка с дверкой. А дверка вот такая маленькая. (Смеется.) Да-да. Я сам видел, когда у тебя в животике был. И комнатка там есть малюсенькая, в ней живет дяденька.