Грибоедов. Тайны смерти Вазир-Мухтара - Сергей Дмитриев

Вот оно благотворное воздействие странствий: "…Музам я уже не ленивый служитель. Нишу, мой друг, пишу, нишу. Жаль только, что некому прочесть". В пути Грибоедов размышляет о счастье творчества: "Часто всматриваюсь, вслушиваюсь в то, что сам для себя не стал бы замечать, но мысль, что наброшу ото на бумагу, которая у тебя будет в руках, делает меня внимательным, и все в глазах моих украшает надежда, что, Бог даст, свидимся, прочтем ото вместе, много добавлю словесно — и тогда сколько удовольствия! Право, мы счастливо созданы".

Поэта просто восхищает то, что открывается вокруг него, и он забывает о дневных переходах в 60 верст, о суровых "закоптелых ночлегах" в случайных жилищах по пути: "Дорого бы я дал за живописца; никакими словами нельзя изобразить вчерашних паров, которые во все утро круг горы стлались; солнце их позлащало, и они тогда как кипящее огненное море… потом свились в облака и улеглись у подножия дальних гор". Единственное, что пугает Грибоедова и что впоследствии даст ему сильнейший стимул для самосовершенствования, эго незнание им Востока: "Одна беда: скудность познаний об этом крае бесит меня на каждом шагу. Но думал ли я, что поеду на Восток? Мысли мои никогда сюда не были обращены". Выбор судьбы был уже сделан, оставалось только найти в себе силы для ответа на этот вызов. Как покажут дальнейшие события, свой экзамен поэт выдержит с честью.

Пробыв несколько дней в Эривани (Ереване), столице подвассального Персии Эриванского ханства, которое отойдет к России по Турманчайскому договору, 7 февраля миссия двинулась далее и скоро была уже в Нахичевани. "Не усталость меня губит, — писал Грибоедов из этого города, — свирепость зимы нестерпимая; никто здесь не запомнит такой стужи, все южные растения померзли. Притом как надоели все и всё!.." Нужны были колоссальная выдержка и безграничное терпение: "День нашего отъезда из Эривани был пасмурный и ненастный. Щедро обсыпанный снегом, я укутался буркою, обвертел себе лицо башлыком, пустил коня наудачу и не принимал участия ни в чем, что вокруг меня происходило… Подумай немножко, будь мною на минуту: каково странствовать молча, не сметь раскрыться, выглянуть на минуту, чтобы, хуже скуки, не подвергнуться простуде. И между ног беспрестанное движение животного, которое не дает ни о чем постоянно задуматься! Часто мы скользим по оледенелым протокам… не замерзшие проезжали вброд".

Да, такое путешествие, как бы ты ни любил странствовать, может любого вывести из себя. Нам, жителям XXI века, привыкшим к транспортным благам цивилизации, трудно даже представить себе, какой неимоверный труд требовался в те далекие годы для простого перемещения из одной точки в другую. Мне пришлось пережить нечто подобное грибоедовскому испытанию в ноябре 2009 г., когда на охоте в Киргизии, в горах Тянь-Шаня, на высоте около четырех километров, в мороз более 20 градусов, при нехватке кислорода и почти полном бессилии, нам приходилось на лошадях преодолевать в поисках трофеев многие километры. Знай я заранее, что нам стоит пережить, я вряд ли отправился бы в путь. И совсем не случайны следующие слова Грибоедова, как он сам себя называл, "секретаря бродящей миссии", измученного "тошным странствием": "Нет! Я не путешественник! Судьба, нужда, необходимость может меня со временем преобразить в исправники, в таможенные смотрители; она рукою железною закинула меня сюда и гонит далее; но по доброй воле, из одного любопытства никогда бы я не расстался с домашними пенатами, чтобы блуждать в варварской земле в самое злое время года. С таким ропотом я добрался до Девала… бросился к камельку, не раздеваясь, не пил, не ел и спал как убитый!" А впереди путников ждал "Таврис с его базаром и караван-сараями", десятидневный переход к Казвину, когда в горах "на каждом шагу падают лошади; тьма селений, но всё не те, где ночевать", "блуждание по полям, где нет дороги и снег преглубокий", Казвин — "древняя метрополия поэтов и ученых… остатки древнего великолепия — мечети, мейданы", и, наконец, последний переход: "Открываются Негиристанские горы. Подъезжаем к руинам, направо Раги Мидийские, мечеть, и гам возвышается Тагирань. Наш дом… Стены с башнями, вороты выложены изразцами, неуклюжие улицы (грязные и узкие)…"

Грибоедов въехал в Тегеран накануне мусульманского праздника "бейрама" и смог воочию наблюдать празднование во дворце шаха: "Доезжаем до внутреннего двора, где настоящий праздник. Ждем в комнате возле тронной. Потом и англичане. Перед окошками множество чиновников в богатых шалевых платьях… перед троном бассейн с водометами, в ширину трона; уставлен искусственными цветами, как у нас вербы; сорбеты подносятся… Взводят на наши места. Три залпа фальконетов. Журавль. Шах-зиды, большие и малые. Царь в богатом убранстве и с лорнетом. Муллы, стихи… слон, деньги, представления… Как длинна борода царя. Он также в гареме празднует бейрам". (Как любопытно, что я в первый раз посетил Тегеран в дни этого же праздника, 9—10 марта 2009 г., ровно через 190 лет после описываемых событий.)

Парадная церемония. Фетх-Али-шах и его наследники. Персия, начало XIX века

Постепенно Грибоедов избавляется от "скудости знаний" о местном крае, он погружается в атмосферу народных обычаев и нравов, отмечает такие распространенные черты, как "персидская учтивость и велеричивость", "неугомонное любопытство и неотвязчивость", любовь "к сластям и лакомствам", соблюдение "кодекса великого пророка, которого уставы неизменны". Он удивляется причудам местной архитектуры и восточного искусства, обращает внимание на уже сложившееся "особенное предпочтение нам, русским; между тем как англичане смиренно сгибают колена и садятся на пол, как Бог велит, и разутые, — мы, на возвышенных седалищах, беззаботно, толстыми подошвами нашими топчем персидские многоценные ковры. Ермолову обязаны его соотчичи той степенью уважения, на которой они справедливо удерживаются в здешнем народе".

Тегеран — город у подножия Эльбурса, сыгравший роковую роль в судьбе поэта, стал столицей Персии при Каджарах в 1786 г. Его название расшифровывается, как "подножие горного склона", и он действительно расположен на склоне хребта Точал на высоте около 1210 м. Именно сюда приехал в первый раз в начале марта 1819 г. в качестве секретаря при русском поверенном в Персии Грибоедов. Он оставался в Тегеране до середины августа. Во второй раз, через девять с половиной лет, Грибоедов провел в Тегеране всего лишь месяц, начиная с приезда туда 30 декабря 1828 г. и до дня страшной трагедии 30 января 1829 г. Этот город поэту, как свидетельствуют его записи и письма, в итоге так и не понравился, в отличие от более удобного Тавриза.

Портрет Фетх-Али-шаха. Придворный художник Ахмад. 1813 г.

Живя в Тегеране около четырех месяцев, поэт трижды побывал во дворце Фетх- Али-шаха, осматривал развалины Рагов Мидийских, посетил Негиристан и другие окрестности города, а потом почти на месяц отправился вместе с шахом из столицы в летнюю резиденцию в Султанейской долине. И опять "Путевые заметки" полны чувств и поэзии: "Отправляемся в самый полдневный жар. Бесплодный вид Тегеранских окрестностей. Сады, как острова, уединенно зеленеются среди тощей равнины. Между гор Демавенд с снежным челом… Тьма разнообразных дерев, черешен, шелковиц, орешников грецких, абрикосов и проч. Роскошествуем в свежей квартире под пологом, объедаемся фруктами… Я часто отдаляюсь от других и сажусь отдыхать возле воды, где тьма черепах. Поля кругом в хлебах; вообще вид обработанного и плодородного края… Вдоль ручья дикий сад. Ручей проведен водоскатами. Все это местечко включено между гор полукружием. Живописный вид в Султанейскую долину… Заезжаем в мечеть (остаток от древнего города); круглая, внутри стихи, между прочим: "да погубит Бог того, кто выдумал сарбазов…""

Познавая Персию, Грибоедов не забывал и о своей дипломатической миссии. Показательно, например, что во время его пребывания со свитой шаха поэт провел 28 июля 1819 г. весьма удачные переговоры с Аббас-Мирзой, повлияв на его решение выставить 10-тысячную армию и направить её в Багдад против Турции. И хотя поэту было совсем нелегко привыкать к новой стране ("Смертная лень и скука, — писал он П.А. Катенину из Тегерана, — ни за что приняться не хочется"), молодой дипломат со свойственной ему энергией принялся за исполнение своих обязанностей именно в Тавризе, столице Южного Азербайджана, при дворе Аббас-Мирзы, любимого сына Фетх-Али-шаха и наследника престола, куда поэт переехал из Тегерана в конце августа 1819 г. и где находилась русская миссия.

Парадная лестница шахского дворца Голестан в Тегеране, где не раз бывал Грибоедов