Последние пылинки - Ирина Сергеевна Родионова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Скрипнула калитка, нехотя пуская Анну к памятникам и покосившимся крестам. Идти далеко, это ведь старое кладбище — на новом все просят сделать еще один вход, но из администрации только и успевают, что строчить отписки.
Раньше Анна об этом не знала. Только на похоронах, когда ее на плечах тащила Тома сквозь ровнехонькие ряды могил с пестрыми искусственными венками, выглядящими так глупо и аляповато среди беспощадного горя, Анна спросила просоленными губами:
— Почему так?
И Тома рассказала: и про старое кладбище, и про одну-единственную калитку, и даже про гробы, что везут траурной процессией мимо заброшенных, поросших желтой травой могил. Анна не стала говорить, что спрашивала не об этом. Да и Тома не была настолько глупой.
Сейчас Анне чудилось, что она в жизни не сможет отыскать нужную могилу. В груди саднило, словно туда загнали с десяток заноз. Солнце распалялось, пригревало руки. Выбившиеся из-под черной ленты светлые пряди липли ко лбу.
Анна шла. Не глядела по сторонам — только под ноги. Добраться до нового кладбища, отыскать его могилу и…
Нашла. Нашла среди одинаковых холмов, среди сырых крестов и невыгоревших пластиковых букетов. Нашла, не глядя даже по сторонам — словно потянуло что-то. Словно он сам ее потянул.
Села на землю, утерла вспотевший лоб. Лопата звякнула, бессильно отброшенная на тропу. Надо же, могилы совсем свежие, а тропинки уже протоптали, почти исчезла с них хилая трава. Земля казалась холодной, рассыпалась камешками в руках.
На крест Анна сама повесила фотографию — его широкая улыбка, так, чтобы от уголков глаз морщины разбежались по сторонам. Зачесанные волосы, чуть заросший подбородок — она ненавидела эту колючую щетину и всегда напоминала ему о бритье. Он ворчал и посмеивался, но все-таки шел в ванную.
И вот. Теперь всегда небритый будет перед глазами. Надо на памятник другую фотографию найти, получше…
Анна поднялась, качнувшись, схватилась за лопату. Сначала она хотела рыть прямо там, у креста, где земля податливая и мягкая, но испугалась. А если ударит лопатой в гроб, пробьет его и увидит там, внизу, клок волос или бледную руку… Не надо. Она будет копать на тропинке — потом сровняют могилу с землей, и никто даже не узнает, что ходит по ее костям.
Первый удар вышел слабым — лопата отскочила, дернулась в руках, словно живая. Анна сдула волосы с лица и ударила еще раз, покрепче схватившись за черенок. Лопата неглубоко вошла в спрессованную рыжую землю и застряла там намертво. Намертво… Анне захотелось расхохотаться, она ощутила, как задрожало лицо, сморщилось и стянулось болью, но плакать было некогда.
Анна с трудом вырвала лопату из земли и ударила еще раз. Копать не выйдет — и правда, словно каменная, надо долбить изо всех сил. Анна и долбила: ударяла, едва замахнувшись, раскачивалась из стороны в сторону, сметала земляное крошево к свежей оградке. Волосы растрепались, как у сумасшедшей — она видела и свою тень, и пляшущее вокруг головы наэлектризованное облако. Траурная лента давно соскользнула и скрылась на соседней могиле, свернулась там ужом. Затихла.
Анна долбила землю.
Глухой звук разносился по кладбищу, словно чьи-то шаги.
Поэтому, когда новая могила только-только начала уходить в глубину, чужих шагов Анна и не услышала. Лишь встревоженный окрик:
— Вон она!
Бегут. Переругиваются, взвинченные. Анна бессильно опустила лопату и легла на землю, в маленькую свою, ничтожно маленькую могилку. Забилась внутрь, свернулась эмбрионом и зажмурилась. Вот бы сейчас р-раз, и кончилось всё.
Всё.
Но нет. Солнечные лучи лижут щеки. От сухой земли поднимается холод, пробирается внутрь. Даже лицо не скрыть в этой убогой могиле, и теперь по нему свободно гуляет ветер. Пахнет прелой листвой.
— Аня! — ее тянут за руки, тянут сильно, будто не хотят даже слушать возражения. Анна и не возражает — сжимается сильнее, стискивает себя руками и плотнее смыкает веки.
Они бегают, говорят о чем-то, просят. Анна не слышит.
Он ведь там, совсем рядом. У нее почти получилось.
— Это что, моя лопата?! — кажется, Гришу это возмущает больше всего. — Да, моя! Утащила, ты глянь… Из чулана уперла.
— Да что ты со своей лопатой, — бормочет Тома, присев на край неумелой могилы, и тянет Анну на себя. — Помоги лучше…
— Тут только дурка поможет.
— Ш-ш, — просит Тома. — Ты не понимаешь?
— Все я понимаю, — говорит он, и голос его недовольно скрипит. — Отойди лучше, ну чё ты, а… Как маленькая. На, лопату держи.
— Да брось ты свою лопату!
— Э! Брось, брось… А потом сама же ныть будешь, когда я новую куплю. Отойди, сказал, не мешай!
Гриша не церемонится — берет Анну на руки, словно скомканное одеяло, прямо так, эмбрионом. Поудобнее устраивает, и Тома кружится рядом, приглаживает взлохмаченные волосы, скользит ладонью по лицу:
— Аня, Ань, ну чего ты, чего… Он ведь и мой брат тоже, Ань.
— Совсем двинулась, — не выдерживает Гриша, а Тома лишь пыхтит у него под рукою. То ли злая на мужа, как черт, то ли ничего больше не может сделать от бессилия.
Анна разлепляет веки. Смотрит на них, прищурившись, будто только проснулась. Чувствует, как краснотой заливает глаза.
— Отстаньте… — шепчет едва слышно. — Я сама…
— Чего удумала, — Гриша держит крепко. — Ведешь себя, Ань, как ребенок тупорылый.
— Гриш…
— Что Гриш, а?! — он дышит с присвистом. Анна хоть и низенькая, хоть и худенькая, но вес в ней все же есть. — Пока ты цацкаешься с ней, все так и будет продолжаться. По городу мотаемся с утра самого, ищем ее, дуру, а она могилу на кладбище роет…
— Гриш, — в Томином голосе скользит что-то едва уловимое, знакомое. Анна, выпутавшись из его захвата, все же встает на ноги — Гриша ворчит, что, если надо, он и волоком ее до машины потащит. Его загорелые руки едва заметно дрожат.
Тома стоит рядом, держит Анну под локоть правой рукой, в левой сжимает лопату.
— Я сама пойду, — говорит Анна. — Простите меня…
— Ничего, — Тома улыбается через силу. — Мы вместе это переживем, да?
Они уходят прочь, и у Анны нет сил даже оглянуться на фотографию над свежим холмиком.
В машине стоит гробовое молчание, пока они едут до дома. Тяжелая лопата не влезла в багажник, и ее засунули в салон, устроили рядом с Анной, будто попутчицу. Саму Анну крепко пристегнули ремнями — Тома долго возилась с черными лентами, будто хотела и