Святой дьявол - Распутин и женщины - Рене Фюлёп-Миллер

Вдруг посреди неистового, все более убыстряющегося вращения "божьи люди" сбрасывают рубахи до пояса, полуголые сектанты друг за другом подходят к пророку, который ударяет их посохом, свитым из ивовых прутьев, чтобы таким образом освятить зачатие нового человека в теле адамовом.

И так, уподобляясь Христу, сбросившему смертную оболочку, чтобы вновь воскреснуть в духе, скидывают и "хлысты", мужчины и женщины, во время бешеного танца полностью свои одежды. Скоро то один, то другой начинает дергаться в конвульсиях, без сознания опускается на пол; свет гаснет, женщины с распущенными волосами набрасываются на мужчин, обнимают их и страстно целуют. В "греховной свалке" катаются "божьи люди" по полу, совокупляются, не обращая внимания на возраст или родство.

В этом диком экстазе земное сознание и собственная воля полностью отключаются, так как в "греховной свалке" действует не земное Я, а воля невидимого духа.

Григорий Ефимович Распутин, чувственный, но при этом верующий крестьянин из Покровского, должен был здесь, посреди хлыстовских оргий, научиться постигать настоящий смысл этих странных мистерий возрождения через грех.

Он решил, что истинная внутренняя жизнь выпадает на долю только того, кто в "греховной свалке" умеет разбудить в себе прежнего человека и вызвать его к борьбе, чтобы таким образом заставить его умереть в тайной мелодии греха и достичь "святого бесстрашия". Человеку не преодолеть связь с землей, пока он не уничтожит в себе последние остатки сомнений и высокомерие: аскетизм и добродетель. С того момента и Распутину казалось, что путь к истинной покорности и смирению идет только через "греховную свалку", отбрасывание последних условностей, глубочайшее самоуничижение в плотских грехах.

Глава третья

Проповедник из "подполья"

Прошло много лет с тех пор, как Григорий Ефимович затянул мешок, взял посох и кружку для подаяний и отправился в странствия. Уже давно его родные, оставшиеся в Покровском, не получали от него никаких вестей, его отец, старый Ефим, тяжело перенес уход сына. Сильный парень был значительной поддержкой для старика, так как он, хотя и проводил много времени в трактире с другими крестьянскими парнями, но и много помогал по хозяйству, и особенно с лошадьми.

За последние десятилетия работящий Ефим Андреевич Распутин основательно увеличил унаследованную усадьбу, отстроил на месте старой маленькой избы большой двухэтажный дом, перестроил конюшню, купил несколько десятков лошадей. У него была зажиточная усадьба, какие нередко встречаются по всей Сибири.

Но потом на него один за другим посыпались удары судьбы. Сначала Бог забрал у него почти одновременно двоих сыновей, затем и его дорогую жену, работящую Анну Егоровну, которая до последней минуты была стройной, красивой, с серебристыми седыми волосами, веселыми глазами, вела домашнее хозяйство и сидела за прялкой. Сырым осенним днем по пути из Тюмени в Покровское она простудилась, слегла и вскоре умерла. Так Ефим Андреевич остался только с Григорием, пока однажды и тот не покинул его, чтобы уйти в неведомые дали, "в странствие".

Как бы ни было тяжело для старика прощание с сыном, он никогда не жаловался, потому что был верующим и богобоязненным, и во всем видел волю божию; разве мудрый и почитаемый отец Макарий из Верхотурья не выбрал его Гришу, чтобы он оставил двор, отца, жену и детей и не пошел странствовать? Ефим Андреевич дал сыну отеческое благословение и разрешил ему уйти, свято веря, что служение Господу более важно, чем работа по дому и в усадьбе.

И теперь, спустя несколько лет после ухода Григория, старик пытался утешить себя мыслью, что сам Бог нуждается в Григории. Эта вера придавала ему силы, что нередко случается с людьми, убежденными, что они призваны Богом для выполнения великой миссии, принесения большой жертвы или претерпения жестокой боли.

Чем больше он об этом думал, тем больше времени проводил в церкви или в подвале своего дома, где висела чудотворная икона святой Казанской Божьей Матери. Там он молился долгими часами, постепенно оставляя свои мирские занятия.

От соседей и других случайных посетителей он теперь старательно скрывался, и даже когда был с Прасковьей Федоровной, супругой своего исчезнувшего сына, и с ее постепенно подраставшими детьми, он больше не рассказывал им как раньше истории из прежних времен, а все больше и больше задумчиво молчал. Если спрашивали его указаний по хозяйству, он отвечал лишь удивленным взглядом, который, казалось, говорил: "Мы, мой сын и я, мы живем теперь только в служении Божьем".

И на душе молодой жены Григория многолетнее отсутствие супруга лежало тяжким грузом. Она также верила и искала спасения от забот у чудотворной Божьей Матери; но все же ей недоставало сильной, гордой веры, которая утешала старого Ефима вдали от Григория. Земные потребности молодой женщины были сильнее религиозного смирения.

Так получалось, что Прасковья Федоровна значительно реже обращалась к святым иконам, чем к маленькому и потрепанному портрету супруга, который однажды сделал странствующий фотограф из Тобольска. На нем ее Григорий выглядел приветливым и довольным, волосы, строго разделенные на пробор, были напомажены, пышущее здоровьем свежее, загорелое лицо обрамлено редкой, темно-русой бородой; лицо и вся фигура излучали силу и жажду жизни, и только глаза смотрели куда-то вдаль и одновременно обжигали.

К счастью, домашнее хозяйство, заботы о котором все больше ложились на ее плечи, лошади и трое детей занимали так много времени у молодой женщины, что ей некогда было предаваться мрачным мыслям. Но тем не менее в глубине сердца она не могла быть счастлива, с годами становилась молчаливой, тихой, замкнутой; она быстро старилась, довольно милые черты лица рано приобрели скорбное, печальное выражение. Часто через деревню проходили пилигримы, странники и бродяги из чужих краев и по старому обычаю в доме Ефима Распутина просили о крове на ночь. Тогда Прасковья Федоровна становилась разговорчивой и задавала чужакам тысячи вопросов, так как все надеялась, что кто-нибудь сможет рассказать хоть что-то о Григории Ефимовиче. В такие минуты в ее глазах появлялся прежний блеск, лицо оживлялось и молодело.

В первое время после ухода Григория, действительно, то один, то другой странник рассказывал что-нибудь о человеке, похожем на описанного Прасковьей. Некоторые пилигримы даже были уверены, что разговаривали с Григорием Ефимовичем и прошли вместе с ним какую-то часть пути. Один раз его будто бы встречали на монастырском постоялом дворе на Урале, другой раз его вроде бы видели идущим по проселку в направлении Казани, некоторые паломники ошибочно полагали, что встречали его в лесах вблизи Покровского, на другом берегу Туры. Однако уверенности в том, шла ли речь действительно о супруге Прасковьи, не было, потому что еще ни один из тех странников не называл своего имени.

С годами такие сообщения становились все реже и все сомнительнее, а потом и эти немногие и ненадежные сообщения перестали поступать. На третий год после исчезновения Распутина среди крестьян стали распространяться разные слухи о страннике, который приобрел известность бесчисленными чудесами.

Все чаще приходили в Покровское странники, которые рассказывали об удивительных делах, а также о каком-то новом учении, проповедуемом этим загадочным человеком. Он появлялся сначала, по словам рыбаков, в верховье Туры, много дней провел среди них, помогал рыбачить и научил их петь псалмы, святые песни. Этим рыбакам он неоднократно открывался, что послан Богом и что в его обличье к людям сошел Святой Дух.

По другим рассказам, он появлялся в поле среди батраков и служанок, помогал им убирать урожай, вечером разговаривал с ними, поучал, что попы забыли истинное значение Евангелия и настоящие слова Спасителя: они ничего не знают о радостной вести, что любой грех можно искупить покаянием и что Бог выше ценит заблудшую и раскаявшуюся овечку, чем все праведное стадо.

Затем, как рассказывали, странник проводил в чаще леса своеобразное богослужение с хорошенькими молодыми девушками и женщинами, сооружая сначала кресты из сучьев и после молясь перед ними со своими ученицами. После свершения богослужения он обнимал женщин, миловал и целовал, затем танцевал и пел с ними. При этом он объяснял, что эти поцелуи, нежности, пение и танцы тоже составляют часть богослужения, так как это радует и веселит Господа. Но самым удивительным было то, что во время танцев он затягивал церковные песни, псалмы, которые женщины слышали в деревенской церкви.

Через короткое время среди крестьян начали распространяться еще более удивительные слухи: рассказывали, что во время таких богослужений в лесу чужак не ограничивался нежностями к своим "сестрам". Люди шепотом рассказывали о ночных оргиях в лесу, о том, что неизвестный и его женская свита зажигали вечером большой костер из листьев и сучьев, затем пылко молились, пели святые песни, танцевали вокруг огня, пока женщины не приходили в экстаз. Затем чужак взывал неземным голосом: "Унижайтесь во грехе! Испытайте свою плоть!" О том, что происходило потом, испуганные крестьяне едва осмеливались говорить шепотом: в темноте ночного леса, освещенном только светом небесных звезд, пилигрим свершал с женщинами страшный грех.