Мелодии для танцев на медвежьей вечеринке - Роберт Кормер

Прошла минута, другая, на стене перед глазами Генри висели часы. Покупателей не было. Он смутно слышал жужжание мясорубки. Его пальцы коснулись ручки ящика. Мясорубка умолкла, и он стал поглядывать то на холодильник, то на окно — никого из покупателей в обозримом будущем. Он потянул на себя ящик из-под кассового аппарата, медленно и аккуратно, вздрагивая при каждом повизгивании, когда дерево терлось о дерево. Он заглянул внутрь и подумал о волшебстве, когда эскиз сразу оказался разложенным поверх той самой бухгалтерской книги. И издал странный звук, который не был предсмертным стоном, а скорее чем-то бесконтрольно вырвавшимся через его закрытые губы.

И было от чего взвыть.

Страшный «X» лег тяжелыми линиями черного графита на весь лист, отменяя все, что было изображено, отменяя также и все надежды Генри на то, что этот эскиз когда-нибудь станет реальностью.

Позже, когда Генри уже снял передник и приготовился уйти, мистер Хирстон сказал ему, что в конце недели он его уволит.

— Твоя работа мне больше не потребуется, — важно сказал мистер Хирстон. Он говорил формально, словно с кем-то стоящем выше и дальше, где-то за спиной у Генри. — Сегодня — среда. Последним днем твоей работы будет суббота.

Поначалу Генри отказался принять значение слов, сказанных бакалейщиком. Его сознание стало пустым, похожим на черную доску, с которой внезапно стерли написанное мелом. Когда их значение дошло до него, то у него в теле все просело, словно он был надувной резиновой куклой, из которой вдруг выпустили воздух.

— Я что-то сделал не так? — спросил он, в его памяти задерживались любые ошибки, которые он когда-либо совершил. Мистер Хирстон видел, как он тайком рассматривал эскиз? Достаточно ли было этого, чтобы его уволить?

Мистер Хирстон отвернулся, словно Генри разговаривал не с ним.

— Почему вы меня увольняете? — упорствовал он. Он просто сердился, но знал, что Генри хорошо работал, не ленился и делал все лучшим образом.

— Ты исчерпал себя, — объявил бакалейщик, повернувшись к кассовому аппарату. — И больше мне не нужен, — и он поднял на Генри глаза, в которых не было и намека на какое-нибудь милосердие. — У тебя есть оставшаяся часть недели, чтобы еще чуть-чуть поработать, и эти несколько дней продолжай стараться так же, как и всегда.

Эти слова эхом звучали в голове и на следующее утро, когда он сидел на ступеньках крыльца дома, в котором они снимали квартиру. Он наблюдал за тем, как мать уходила работу. Ее шаги были медленнее, чем обычно. Он слышал, как она всю ночь ворочалась и вставала с постели, но решил не говорить ей о том, что будет уволен до того момента, как это действительно произойдет. В эти дни плохих новостей для нее было уже достаточно. Хотя в магазине Генри зарабатывал немного, но его мать всегда с благодарностью принимала все, что он приносил в дом: «Каждый цент поможет», — говорила она. — «Я не знаю, что без тебя бы делала, Генри». И теперь он оставался без этой работы.

Мать обогнула угол, и последний раз махнула ему рукой. Издалека она выглядела достаточно симпатичной женщиной, чтобы быть звездой какого-нибудь кинофильма. Он был рад, что она находилась слишком далеко от него, чтобы можно было разглядеть синие тени под ее глазами и проседи, которые начали появляться в ее черных волосах.

Какое-то время он просто стоял, оглядываясь вокруг. Улица была пуста. Все ушли на работу. Перед тем, как пробило восемь, он спустился в конец улицы. Почему-то ему не хотелось вновь повстречаться со стариком, идущим из сумасшедшего дома.

Час-другой он вяло блуждал по улицам, часто вздыхая и пиная по тротуару камни — убивая время. Он остановился у рыбного магазина, чтобы через окно понаблюдать омаров, или расхаживал по рельсам железнодорожной компании «B&М», затем, свесив ноги, сидел на мосту через реку Квинсинг, наблюдая за тем, как кто-то внизу красит лодку.

Он подумал, не навестить ли отца в больнице, хотя мать сказала, что в течение первой недели посещения были запрещены. И до него вдруг дошло, что не знает, где находится та больница, что еще сильнее отдалило от него отца.

Центр художественного творчества — он решил, что это место будет лучше арендуемой ими квартиры, где на завтрак его ждал безвкусный бутерброд с сыром и, что еще хуже сухого бутерброда, опустевшие комнаты.

Хлопанье в ладоши и воодушевленные крики поприветствовали Генри, когда он открыл дверь. Он удивился, подумав, что аплодисменты адресованы ему, что, конечно же, было невозможно. Зайдя внутрь, он увидел, как все собрались вокруг стола мистера Левина. Джордж Грэхем заметил Генри еще у двери и подозвал его к себе.

— Радостная новость, Генри, — начал он. — Мистер Левин получил первый приз от муниципалитета города за создание лучшего произведения искусства.

Старик скромно склонился над маленькой деревней и коснулся рукой одной из фигурок. Другая его рука приподняла с его головы шляпу, в то время как на его лице засияли гордость и удовольствие.

— Деревня, которую он создал, пополнит экспозицию в здании муниципалитета, — сказал гигант. — Она будет помещена под стекло. Перед открытием большой церемонии будет перерезана синяя лента. Придет сам мэр и работники муниципалитета, а еще репортеры, и, возможно, прямая трансляция по телевидению…

— Поздравляю! — воскликнул Генри, обращаясь к старику, на глазах которого появились слезы, но это не были те слезы первой их встречи, потому что в его глазах плясали радость и веселье.

— Ты — хороший мальчик, — сказал мистер Левин, произнося слова медленно и отчетливо.

— Ты видишь? — сказал гигант. — Он репетировал, хочет говорить с тобой на правильном Английском.

— Пригла… пригла… шаю. — сказал старик, умоляюще глядя на гиганта.

— О, он хочет пригласить тебя на церемонию. В субботу, в полдень. Мы все там будем. В два часа.

— Ты придешь? — спросил старик.

Генри кивнул, затем посмотрел на деревню, на крошечные фигурки, в которых теперь он видел старых друзей.

— Эта деревня, — сказал гигант. — Будет напоминанием каждому о том, что произошло во время этой войны, а также явится образцом выживания. Примером того, как добро побеждает зло. Вот, что символизирует эта деревня, — и затем гигант засмущался и покраснел. — Короче… давайте это отметим, — сказал он.

И в это время, словно по команде, в помещение центра вошли две леди с большим белым тортом, высотой не менее чем с два фута, верхушка которого была украшена горящей свечой.

Мистер Левин вышел вперед, в его глазах заплясало восхищение, и Генри на какой-то момент забыл свои заботы об отце, проходящем терапию в больнице.

Когда он вошел в магазин, мистер Хирстон обслуживал госпожу Лумпк. На ней, как и всегда, была ее шляпа в форме цветочного горшка. В этот день она запасалась томатным супом «Кемпбелл». Она купила дюжину канистр. Генри вынес все ее покупки на тротуар и уложил два тяжелых мешка в ее плетеную коляску. У госпожи Лумпк не было ребенка, но она пользовалась ей, чтобы ходить за покупками. «Ты — лучший работник из тех, что были у мистера Хирстона», — улыбнувшись, сказала она, что только сделало настроение Генри еще мрачнее, чем когда-либо еще.

Когда Генри вернулся в магазин и сказал: «Какой замечательный день, мистер Хирстон», — бакалейщик в ответ что-то хрюкнул себе под нос. Он был занят какими-то документами и кассовым аппаратом, и даже не поднял на него глаза. Генри спустился в подвал, чтобы поднять наверх картофель. Он работал вяло, не испытывая никакой гордости за производимую им работу. Мешки наполнялись автоматически. Он безо всякого интереса добавлял или забирал обратно несколько картофелин, чтобы стрелка на весах остановилась на пятнадцати фунтах. Он даже не обращал внимания на крыс.

Над лестницей со скрипом открылась дверь, проливая свет на ступеньки. Генри оглянулся и увидел фигуру мистера Хирстона, рисующуюся силуэтом в дверном проеме.

— Ты хочешь остаться на своей работе? — голос бакалейщика зазвучал громко и раскатисто, словно доносился из туннеля.

Генри кивнул, глядя на тень, оставляемую телом мистера Хирстона.

— Говори — да или нет? — скомандовал голос.

Генри проглотил слюну, прочистил горло и сказал:

— Да, — и затем снова: — да, — не желая что-либо объяснять бакалейщику.

— Хорошо, — сказал мистер Хирстон. — Старательно поработай сегодня. Прежде, чем уйдешь, я скажу тебе, продолжишь ли ты у меня работать.

В этот день покупатели один за другим приходили и уходили. Бесперебойно дзинькал кассовый аппарат. Мистер Хирстон энергично встречал их, меняя шутки о погоде одну за другой, время от времени улыбаясь или смеясь. Генри никогда еще не видел его таким веселым. Не было его традиционных комментариев, адресованных уже ушедшим покупателям. И еще, делая расчеты, он что-то напевал себе под нос.