Поводырь - Евгений Васильевич Акуленко

Макарова, неказистый с виду, сразу внушал серьезность восприятия, если заглянуть со стороны дула. Дуло – это неправильный термин, но у Макарова именно дуло. Нора. Там, блин, может жить хомяк. Выстрелов Праник не слышал. Видел сноп огня и вылетающую из ствола пулю. Видел, да. Как в замедленном кино. Физика и начальная скорость – это одно. А когда стреляют в тебя в упор, ты ее видишь. Горячий свинцовый плевок… Первая. Прошла рядом, не задев. Вторая… Прямиком… в живот… Третьей покинуть ствол Праник не дал.

Волной раскатилась боль. Бок нестерпимо жгло.

«Сука!»

Оказывается, он убил не всех. И чудо длилось так недолго.

Праник ощупал поясницу, выходного отверстия нет. Значит, пуля внутри и это плохо совсем. Из медикаментов у него только кусок грязной марли. Праник сложил ее в несколько раз и кое-как притянул к ране ремнем. Чувствовал он себя на удивление сносно. Борясь с искушением прилечь отдохнуть, поковылял догонять товарищей. Лучше сейчас, на запале, на адреналине. Праник знал, подняться потом будет невозможно тяжело. Можно не подняться совсем.

К своим вышел уже впотьмах. Левая штанина прилипла к ноге – набухшая от крови марля спасала слабо. Убедившись, что его увидели, рухнул, где стоял. Перед глазами плыли круги.

– Врач есть?..

Нет. Только хоровод растерянных бестолковых лиц.

– Акушерка? Ветеринар?.. – Праник пытался шутить. – Уборщицей, может, кто в больнице работал?..

– Я санитаром был, – поскреб затылок Зола, – в морге…

– Позже искусство покажешь… – Праник сглотнул. Ему на самом деле не до шуток сейчас. Самому пулю не достать.

Кто-то взял за руку. Праник скосил глаза – Аня.

– Говори, что делать.

Еще если б он знал, что делать… Эскулап из него хуже, чем балерина. Ну, или такой же.

– Инструмент нужен, щипцы или пинцет. Надо проварить в кипятке. У меня в рюкзаке фляжка, там водки немного, это для рук…

Аня кивала. Спокойно, собранно. Словно речь шла о приготовлении борща. Словно залезть в брюхо к живому человеку было для нее делом повседневным и обыденным.

– Будет мешать кровь. Ее лучше отсасывать через травинку. Блин, темно еще… – Праник поморщился. – Костер разведите поярче… Если совсем труба, ножом сделай надрез и пальцами попробуй. Только не очень-то… шуруй там… На ноги пусть кто-нибудь сядет, и руки держите. В зубы еще дайте дровину. Прикусить…

– Я все сделаю, не волнуйся.

Праник вздохнул. Выбор у него был небогат.

Пока шли приготовления, он время от времени проваливался в забытье. Последнее, что запомнилось перед тем, как свет окончательно погас, – вспышка адской боли и холодные девичьи пальчики, раздвигающие края раны.

«Как же хреново!..»

Первая мысль пульсировала, разрасталась и укрепилась в единственную. Живот горел адским пламенем, во рту пересохло, голова кружилась.

Праника несли куда-то на наспех связанных из веток носилках. Мужчины сменялись на ходу, подставляя плечи под жерди. Деловито бряцали трофейным оружием. Не совсем, значит, олухи. Сообразили собрать…

– Воду ищем, – с носилками поравнялся Зола, предупредил немой вопрос. – Последнюю подбили. Хоть обратно к реке возвращайся… Ты трое суток промаялся в этой, в коме…

В коме… Праник устало прикрыл глаза. Сразу захотелось пить. Зараза!.. Нельзя ему пить. У него сейчас вместо кишечника – сито. Содержимое выйдет в желудочную полость и перитонит обеспечен. Если он еще не цветет и так.

На привале Праник потребовал наладонник. Скрежеща зубами, присел и долго боролся с головокружением. Прибор показывал воду совсем рядом, в нескольких километрах. И, самое интересное, позади, практически там, где шли пару часов назад.

– Нет там воды! – в один голос твердили Ярик и Зола. – И быть не может! Потому как сухо. И только пыль из-под копыт…

Напрасно Праник водил заскорузлым пальцем по экрану:

– Вот, тополинии, метки рельефа, видите? Низина там. Вот значок «синяя капля» – вода, предположительно пригодна для питья…

На него смотрели со смесью жалости и недоверия, вздыхали, качая головой. Праник кипятился, сил на спор не было:

– Прибор не ошибается… Не ошибался… Я жив до сих пор, благодаря ему. И вы, кстати, тоже!..

Рядом опустился на корточки Зола, заглянул в лицо.

– Не кажет ничего тамагочи твой. Ни меток никаких, ни линий… Дай!.. – Зола поддел ногтем крышку аккумуляторного отсека, потряс. Из наладонника посыпалось ржавое крошево, оставшееся некогда от батарей питания. – Глюки у тебя, бред…

Праник сглотнул. Не доверяя глазам, трогал закисшие клеммы. Сквозь пелену тумана медленно проступал скрытый смысл. Прибор не работал. Никогда. Попросту не мог работать. Все, что Праник до сих пор видел на экране, лишь плод его больного воображения. Видимо, жизненный опыт и интуиция делали остальное. Праник молча смотрел на серые облака, ощущая затылком шершавую кору. Сил на спор не осталось.

Рядом присела Мила, взяла за руку:

– Ты уверен?..

Праник покачал головой. Несколько минут назад был уверен. Теперь нет.

– Идем! – Мила утвердительно кивнула. – Веди!

Ага, осталось только указующую длань с носилок выпростать. Как Ленин с броневика. Праник вздохнул. «Веди»… Легко сказать.

Теперь сколько ни вглядывался в черный экран, видел только собственное отражение. Как символично! Действительно, при чем тут прибор? Когда виной всему психические сдвиги, вызванные тяжелыми жизненными потрясениями и избытком одиночества. А может, у него мозговая грыжа. Или галлюциногенные глисты.

– Можно мне посмотреть? – с носилками поравнялась Аня.

– Дарю! – Праник криво усмехнулся. – Носи на здоровье…

Некоторое время Аня сосредоточенно сопела, крутила наладонник в пальцах, тыкала в кнопки. Пару раз споткнулась, не глядя под ноги. И изрекла:

– Нам нужно взять чуть в сторону. Туда…

Праник закрыл глаза. В сторону, значит в сторону. Чего все от него ждут? Он сделал, что мог. У него вообще дырка в животе.

Мимо прошагал Ярик, прошипел зло, выразив общее мнение:

– Разминка для ног! Блажь и дурь!..

Оно и понятно. С точки зрения здравомыслящего человека ситуация абсурдная до крайности. Ладно, все готовы обманываться в ожидании чуда. Так жить проще, представляя, что кто-то возьмет за шкирку и вытащит волшебным образом в безопасное и теплое. Ну, так проходили же там только что сами. Глазами собственными видели: нет воды! Но все равно идут. Не верят, ноют, злятся, но идут. За юной девушкой со сломанным прибором. Почему?

– Восемьсот метров, – объявила Аня.

Над Праником клубилось свинцовое небо. Он по всем законам жанра должен был отдать концы три дня назад. Символично и извергнув на прощание что-нибудь мудрое. Для скрижалей. Ан нет…

– Пятьсот метров, – отсчитывала Аня. – Триста… Сто…

Редкий лесок закончился, вышли на луговину, заросшую кустами лозняка.

– Тридцать. Десять. Здесь… – Аня неуверенно остановилась. – Где-то…

Зола устало опустился на землю, опершись на автомат. С