Рожденная контрреволюцией. Борьба с агентами врага - Андрей Иванов

Следующей вехой на пути реформирования службы по борьбе со шпионажем стала разработка новой нормативно-правовой базы. В частности, 23 апреля 1917 года было принято «Временное положение о контрразведывательной службе во внутреннем районе», согласно которому задача военно-контрольных органов состояла «исключительно в обнаружении и обследовании неприятельских шпионов, а также лиц, которые своей деятельностью могут благоприятствовать или фактически благоприятствуют неприятелю в его враждебных действиях против России и союзных с нею стран»[122]. Аналогичными были задачи этого ведомства и на театре военных действий.

Столь широкая формулировка целей и отсутствие конкретизации в определении объектов контршпионской деятельности являлись отражением тенденции к расширению полномочий военной контрразведки и включению в сферу ее ответственности борьбы с проявлениями национализма и сепаратизма, а также пацифистской и пораженческой пропагандой на фронте и в тылу[123]. В дальнейшем с этой же целью 5 мая 1917 года была утверждена и «Инструкция по организации и осуществлению негласного наружного наблюдения за лицами, подозреваемыми в военном шпионстве»[124].

Однако действие этих документов распространялось лишь на армейские органы контрразведки, военно-морской контроль по-прежнему функционировал на основе дореволюционного «Положения». В связи с этим, актуальным становился вопрос об унификации нормативно-правового обеспечения морских и сухопутных КРО. Для этого летом 1917 года было утверждено «Временное положение о правах и обязанностях чинов сухопутной и морской контрразведывательной службы по производству расследований».

Согласно этому документу задачей сотрудников контршпионских ведомств было обнаружение «неприятельских шпионов и их организаций, а также лиц, которые своею деятельностью могут способствовать или благоприятствовать неприятелю в его военных или иных враждебных действиях против России и союзных с нею стран». «Временное положение» также давало контрразведчикам очень широкие полномочия, позволяя осуществлять весь комплекс следственных мероприятий наравне с работниками прокурорского надзора[125], а его главной положительной составляющей было наличие четко обозначенных форм взаимодействия военного контроля с другими правоохранительными структурами: милицией и прокуратурой. В частности, чины местной милиции могла быть привлечены для содействия в проведении обысков и арестов, а сотрудники прокуратуры имели права лишь наблюдать за производством расследований контрразведки, но не вмешиваться в их ход[126].

Одной из главных особенностей упомянутых документов было заметное расширение полномочий сотрудников военно-контрольных органов. По мнению Н. В. Грекова, причина таких действий Временного правительства заключалась в стремлении легализовать фактическую независимость контршпионских органов, бороться с которой ни Военное министерство, ни ставка, ни Генштаб были не состоянии[127]. Однако решающим фактором, по-видимому, была необходимость повышения качества борьбы со шпионажем вследствие масштабных сокращений личного состава КРО.

При этом бесконечная череда реорганизаций не отменяла необходимости ведения борьбы с вражеской агентурой, активность которой существенно возросла. Например, вот сводки контрразведки Иркутского военного округа за 1917 год: «Получены сведения, что во второй школе прапорщиков состоит в качестве парикмахера неизвестный японец, проживающий в городе Иркутске, угол Тихвинской и Баснинской улиц, в японской парикмахерской. Указанный японец, по сведениям, устроился в школе прапорщиков с целью военного шпионства»[128]. Схожая информация поступала и с Дальнего Востока: «Получены сведения, что проживающий в городе Чан-Чунь некий Морис Умлауф или Морис Миллер командирован германским консульством в Шанхае с целью собирания в России нижеследующих сведений: 1) Были ли американские и японские военные припасы отправлены во Владивосток и в Николаевск; 2) Закончена ли постройка Амурской железной дороги, если нет, то какая часть не закончена и сообщить приблизительно число дня открытия»[129].

Помимо этого, весной 1917 года на железнодорожной станции «Байкал» местными контрразведчиками был задержан подозрительный субъект, «при обыске у которого обнаружено 8 взрывчатых снарядов, план Кругобайкальской железной дороги, револьвер системы „Браунинг“ и 8 к нему обойм»[130].

Кроме того, шпионскую деятельность стали вести уже не только противники России, но и ее западные союзники. В Мурманске и Архангельске стали появляться английские и американские офицеры и всякого рода представители. Одним из них был консульский агент США, датский подданный Карл Леве. Находясь в 1917 году в Архангельске, Леве предпринимал попытки получения секретных карт фарватеров Северной Двины, Белого моря и Кольского залива, что не могло остаться без внимания контрразведки[131]. В ответ на последовавший протест Временного правительства Леве был отстранен от должности консульского представителя США в Архангельске, его место занял другой дипломат — Феликс Коул.

Помимо этого, сложности вызывали не только обнаружение и арест иностранных агентов, но и их содержание в тюрьмах, поскольку многие задержанные шпионы нередко силой освобождались из-под ареста революционными солдатами и матросами, видевшими в заключенных «защитников народа». Фактически эффективность контрразведывательных структур в таких условиях была сведена почти к нулю. Кроме того, отмена смертной казни за шпионаж и измену[132] ликвидировала определенные психологические барьеры, удерживающие граждан России от вступления в связь со спецслужбами других государств.

В то же время объем работы местных КРО сильно сократился, а качество добываемой информации становилось все хуже. В частности, по мнению Н. В. Грекова, в работе контрразведки «в 1917 году анализ фактов окончательно подменили оценочные, эмоционально окрашенные суждения, основанные на домыслах». Шпиономания принимала все более угрожающие масштабы. К примеру, по мнению начальника Генерального штаба М. А. Беляева, в своих разведывательно-диверсионных акциях против России Германия использовала австрийских сестер милосердия и других делегатов Красного Креста в Сибири, что не может не вызывать сомнений.

Однако реформы Временного правительства в области борьбы со шпионажем имели и свою положительную составляющую. Желание князя Г. Е. Львова и его преемников как можно скорее включить Россию в круг развитых демократических государств Европы предопределило тесное взаимодействие отечественных и иностранных военных ведомств, благодаря чему активно стала развиваться внешняя контрразведка. Подобная деятельность велась русскими агентами в Дании, Швеции, Голландии, Румынии, Швейцарии, Англии и Франции. При этом до лета 1917 года финансирование внешней контрразведки осуществлялось из сумм, выделяемых на разведку, и лишь 1 июля 1917 года заграничные борцы со шпионажем получили собственную ведомость расходов[133].

Согласно докладу обер-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба от 22 сентября 1917 года, для ведения внешней контрразведки в 7 государствах Европы было затрачено около 25 000 рублей, хотя в Англии к этому времени «самостоятельной контрразведки организовано не было», в Швейцарии «специальных контрразведывательных сетей не существовало» до конца июля, как и во Франции[134].

Тем не менее польза от ведения контршпионской деятельности за пределами России была очевидна и не вызвала сомнений у русского генералитета. Подтверждением может служить доклад начальника КРО Юго-Западного фронта подполковника Арнольдова: «Опыт настоящей войны показал, что базой для агентурной разведки противника являются нейтральные страны, прилежащие к неприятельской территории, так мы ведем свою агентурную разведку из Голландии и Швейцарии, а ранее вели ее и из Румынии, наши противники вели ее из Румынии и Швеции, а в настоящее время ведут из Швеции и Стокгольма. […] Вся работа контрразведки, не захватывающей такого важного центра как Стокгольм и вообще Швеция, не может дать тех плодотворных результатов, какие бы могла дать, если бы в Швеции нами была раскинута контрразведывательная сеть с пунктом в Стокгольме»[135]. Таким образом, члены Временного правительства осознали необходимость сохранения органов госбезопасности в условиях революционной нестабильности.

Важность сохранения контрразведывательных структур была очевидна и членам Петросовета, считавшим, что «необходимо надзор иметь, чтобы [не допустить шпионажа]»[136].