Лайм. Судьбе назло (СИ) - Генрих Эдуардович Маринычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А для меня это горше смерти.
Все. Амба. Приехали. Конец дороги.
Я вышел от Зака в полном отчаянии и, глотая набегающие слезы, молча поплелся в самый темный уголок двора.
Итак, я серьезно попал. Попал по всем статьям, и мой мир рушился у меня на глазах. Мой мир? Да какой же он, к хохлабую, мой?! Я никто, и зовут меня никак. Но понял я это слишком поздно. Все те плюсы, что я так тщательно себе вырисовывал, все, чем я так гордился, оказалось не реальнее мыльного пузыря, оставшегося в грязном бачке после стирки. Моя уверенность, моя выдержка, мое мужество, с которым я так долго щеголял, уверенно задирая кверху нос, — все оказалось разбито вдребезги, как дешевая тюремная тарелка неловким сопливым разносчиком. Разбита в доли секунды. Даже вера в высшую, божественную справедливость, и та оставила меня.
Наказание без преступления не бывает. Я виноват, я это знаю.
Все мы сталкиваемся с искушением более легкой жизни. Кто выдерживал, а кто нет. Вот и я не устоял перед этим. Нравилось мне быть мальчиком на побегушках при хозяине каравана? Нет, конечно же, нет. Работы много, денег мне по малолетству не платили, работал за еду.
А когда мальчишки предложили мне остаться в городе и воровать вместе с ними, — согласился сразу, не раздумывая. Сам себе хозяин, над тобой никого нет, что хочешь то и делаешь. Никто не стоит у тебя над головой, работы как таковой нет, ведь воровство это не работа, так — игра, детская забава. А мы маленькие, шустрые — кто нас в толпе догонит? А если кто и догонял — что взять с нас, нищих малолетних сорванцов?
Когда подрос — поумнел. Чем старше становились хищники базара, тем серьезнее становилось и наказание. Воровство перестало быть игрой и развлечением. Мы делали все, чтобы не попадаться. Больше хитрили, больше ловчили, уворачивались, как змеи. Я понимал, что отбирал чужое, заработанное потом и кровью. Но жалости не было. Была лишь холодная месть. За мать, что умерла и оставила одного. За брата, что оказался таким черствым. За жизнь, что не стала медовым пряником. И еще много за что.
Да, я виноват. Тюрьма, — да. Но чтоб вот так! Итак десять лет ни за что впаяли, так теперь еще и это… Несправедливо. Я не заслужил этого. Ничем не заслужил.
Я был вне себя от горя и сильно переживал. Мне хотелось сделать много чего. Хотелось плакать от горя. Хотелось выть от отчаяния. Хотелось взять и разорвать себя на куски. Хотелось дать волю рукам, — придушить Данчи, потом Криспа и Арни, следом придушить Зака с его подпевалами, а затем передавить и всех остальных в этой проклятущей тюряге. Хотелось невероятно!
Когда я немного успокоился, все мое тело горело, как в огне, а скрюченные пальцы напоминали когти хищной птицы.
— Вот когда пригодился бы второй шанс, — подумалось мне.
И в эту блаженную минуту затишья в разгоряченном мозге затлела отчаянная мысль:
— А можно переменить судьбу! Бросить кости фортуны еще раз? Получить этот самый второй шанс? Здесь, сейчас? Чтобы войти в новую жизнь, одним махом перескочив разметки каверзной судьбы?!
Я перестал психовать и сосредоточился. И правда, слезами и стонами делу не поможешь. Плакать буду потом, если не смогу выкрутиться. Раз дело приняло такой скверный оборот, нужно было что-то придумать.
Нужно!!!
И я думал. Думал. Думал, как никогда.
Думал о том, как выкрутиться из создавшегося положения. Как ловко провернуть все так, чтобы избавиться не только от Данчи и ему подобных, а и от… кутузки. Да, если играть, то по-крупному!
Думал долго. Думал упорно. До распухшей головы, до слезившихся глаз, до хруста пальцев и скрежета зубов. Только то и делал, что думал. Размышлял, прикидывал, сравнивал, вспоминал, просчитывал. Создавал и снова разрушал, завидев в плане хоть один серьезный изъян. И снова, — думал, думал, думал…
Все остальное отошло на второй план. Моя койка еще долго оставалась пустой и холодной. И каждый раз, когда я начинал, было, отчаиваться, я притрагивался к саднящей груди, к разросшемуся синему пятну на животе, и с новой силой бросался в бой.
И, кажется, придумал.
Я встал с песка и долго разминал затекшие суставы. Ночной ветер высушил мое лицо, а ночная прохлада остудила тело. Я больше не плакал, не горевал. Я улыбался — злорадненько, хитренько, подленько. Теперь все узнают, кто я на самом деле. Я не никто. Я тот, кто сможет выбрать сам себе дорогу. Я тот, кто действует судьбе назло.
Я — Лайм!
<p>
***</p>
После подъема, проспав всего пару часов, я сразу же направился к Заку.
Моя просьба поговорить с ним по делу наедине, несколько удивила босса. Как и мое внешнее хладнокровие. Он щелкнул пальцами, "рукавицы" спешно вышли, и через несколько секунд я уже мог болтать, не опасаясь лишних ушей.
Зак указал мне привычное место на койке, а сам уселся в центре комнаты на старом колченогом табурете. И с неподдельным интересом воззрился на меня.
Я старался выглядеть как можно безмятежнее. Но моя сдержанность была обманчивой. В душе словно бушевал ураган. Мысли путались, кровь в голове грохотала, словно удары далекого грома. Меня слегка пошатывало, как дерево на ветру, а лоб вспотел, словно бы я и правда попал под ливень.
Шутка ли — играть на два лагеря! Мой план был далеко не безупречен, я понимал это. Но искушение отрубить разом две головы было так сильно!.. Все должно было выглядеть так, как будто меня интересует только разрешение проблемы с "кулаками". Но это лишь маскировка. Обертка. Мои истинные цели были куда глубже. Однако без помощи извне у меня не было шансов. Поэтому, чтобы произвести верное впечатление на своего благодетеля, я должен быть спокоен и сосредоточен. Мне позволялись лишь естественное отчаяние, умеренная озабоченность, достаточная деловитость. И — никакой чрезмерности. Все истинные эмоции — в кулак, под ледяную броню умело сотканной обертки.
Усилием воли я взял себя в руки. Сел на койку. Успокоился. Расслабился.
— Вижу, не спалось, — с деланной заботой проговорил Зак.
Я
