Ведьмы и враг - Барб Хенди

это означало бы поприветствовать некоторых солдат Сеон и, вероятно, быть приглашенным присоединиться к карточным играм. Сегодня вечером ей не хотелось компании.

Вместо этого она повернулась, прошла в другой конец коридора и оказалась на лестнице, ведущей наверх.

Лестница вилась несколькими кругами, и было темнее, чем она помнила, так как она никогда не поднималась сюда ночью. Но довольно скоро она увидела тусклый свет наверху и вышла в гораздо более широкий коридор, почти зал. Слева от нее были высокие узкие окна — возможно, щели для лучников, — и сквозь них проникал свет от больших жаровен во дворе.

Амели теперь занимала почти забытый портретный зал. Они с Селин узнали о его существовании во время своего первого пребывания в замке.

Стена справа от нее была увешана огромными портретами, некоторые больше ее самой, в витиеватых рамах, шире ее ладони.

Даже в тусклом свете она могла видеть, что пыльная паутина покрывала потолок и некоторые картины. В нескольких углах рам виднелись следы зубов, как будто их грызли крысы.

Никто из слуг никогда не посещал этот зал.

Медленно шагая, она посмотрела на первый портрет. Фон был темным, но на нем был изображен гордый мужчина средних лет с коротко подстриженной серебристой бородой. На бедре у него висел меч, а рядом с ним стояла собака кремового цвета.

Амели не стала продолжать рассматривать картины. Сегодня она была не в настроении. Это место предлагало ей столь необходимое уединение, и это было все. Пройдя немного, она села и прислонилась к стене, подтянув колени к груди.

Завтра ей придется надеть платье, забраться в дамское седло и оставить Сеон на другое опасное для Антона задание.

— Амели, — произнес глубокий голос.

Слегка подпрыгнув, она повернула голову назад к лестнице, чтобы увидеть высокий, знакомый силуэт: Яромир. Он вышел на всеобщее обозрение. Хотя она хотела побыть одна, его компания, вероятно, была единственной, которую она могла вынести прямо сейчас. Он выглядел таким же несчастным, как и она.

— Как вы узнали, что я буду здесь? — спросила она.

Подойдя, он присел на корточки. В руках он держал небольшой сверток. — Селин сказала, что вы вышли подышать свежим воздухом. Сначала я пошел во двор, и это было единственное другое место, которое я мог придумать, чтобы посмотреть. — Он огляделся. — Вы и я… мы оба приходили сюда раньше.

Да, так оно и было.

— Антон ошибается, — прямо сказала она. — Оставляю вас здесь.

— Это его решение.

Больше он на эту тему ничего не сказал.

Амели должна была знать, что это было самое близкое, что он когда-либо критиковал Антона. Яромир был яростно предан своему князю. Он убьет за Антона… убил ради Антона. Амели однажды видела тело, лежащее у ее собственных ног.

Эта ситуация, должно быть, была для него пыткой.

Но когда она встретилась с ним взглядом, то увидела совсем другой страх. Он смотрел на нее с нескрываемым беспокойством. Он боялся за нее.

Она перестала отрицать связь, огонь между собой и ним, но все, что выходило за рамки их нынешней дружбы, было невозможно. Яромир не позволил бы себе полюбить ни одну женщину. Он был женат на своей работе.

У него также была длинная череда женщин в его прошлом, и он был хорошо известен тем, что у него был «тип». Этот тип определенно не был Амели.

Его последней любовницей была очаровательная, надменная, богатая молодая женщина по имени Бриджит. Амели узнала от других солдат, что Бриджит никогда не разрешалось посещать апартаменты Яромира, пока за ней не послали — что всегда было договоренностью с любовницами Яромира. Около шести месяцев Бриджит спала в его постели, когда он посылал за ней, а когда она ему надоедала, он отбрасывал ее, как багаж, и ни разу не оглянулся.

Амели не собиралась становиться еще одной из его послушных любовниц, пока она ему не наскучит.

И все же сейчас он казался почти больным от беспокойства.

— Мне невыносима мысль о том, что вы будете в замке Дамека без меня, — сказал он, опуская сверток с тканью на пол и открывая его. — Все, что я могу сделать, это попытаться защитить вас на расстоянии.

Внутри ткани лежали две ножны с торчащими рукоятями. Оба были маленькими, с кожаными галстуками. Одна ножна была немного шире другой.

— Даже в платье я держу свой собственный кинжал в сапоге, — сказала она.

— Я знаю, что это так, но их можно спрятать в рукавах платья и вытащить гораздо быстрее. — Он взял чуть более широкие ножны и вытащил клинок. Серебристый металл поблескивал в свете жаровен, проникающем через окна. — Этот острый, как бритва. Пристегните его к левому запястью, чтобы вы могли потянуть его правой рукой.

Не говоря ни слова, она взяла его у него, и он взял другие ножны, но не вытащил клинок.

— Пристегните это к другому запястью, но не дергайте, если не собираетесь убивать, — сказал он, — и никому не говорите, что оно у вас, даже Селин. Это стилет… и лезвие отравлено, так что, что бы вы ни делали, не царапайтесь. Если вы даже порежете кого-нибудь этим, он будет мертв в считанные минуты.

— Отравлен?

Это было не похоже на Яромира.

Словно прочитав ее мысли, он сказал: — Никто в замке Кимовеск не заботится о чести или о чем-либо, кроме себя. Вы должны думать, как они. Теперь пристегните их и не стесняйтесь использовать ни то, ни другое.

Она подняла глаза на его лицо. В их последнем путешествии она ощетинилась против его высокомерия и склонности отдавать приказы, но сейчас… и ее осенило, что завтра он не поедет с ними.

— О, Яромир, — прошептала она.

Он отвел взгляд. — Я знаю.

* * *

На следующее утро Антон стоял во дворе. Он был одет просто, в темные брюки, шерстяную рубашку и сапоги для верховой езды, но на плечах у него был тяжелый плащ, а на бедре висел меч. Серое небо над ним моросило медленным дождем, как обычно осенью, но он оставил капюшон опущенным и позволил каплям впитаться в волосы.

Вокруг него кипела деятельность.

Двадцать четыре лошади были оседланы, еще две запряжены в повозку с багажом и припасами. Двадцать охранников вместе с недавно получившим повышение капралом Рюриком были почти