Сыщик из Тулы (СИ) - Порошин Влад

— Честно говоря, я тот день плохо помню, — пробасил растениевод Сазонов. — Каюсь, немного перебрал на царском балу для иноземных гостей. Очнулся ночью уже в собственной кровати.

— То есть, вы в тот день не играли? — Продолжала настаивать юная сыщица.

— От чего же? Сыграли целых две партии, — улыбнулся Емельян Борисович. — И расколошматил я своего уважаемого друга в пух и прах.

— Не может быть, — буркнул растениевод.

— Клянусь, Гришенька, у меня все ходы записаны, — затараторил изобретатель, — просто, ты в тот день совсем был не в форме, зевал фигуры направо и налево.

— Это всё из-за нервов, — хмыкнул Григорий Матвеевич, — тебе шах, Емелюшка. И дело твоё табак. Сливай воду и суши вёсла, изобретатель. Без своей машинки ты мне не соперник. Ха-ха!

— Дааа, сдаюсь, — протянул Щукин, укладывая шахматного короля, словно поверженного в бою полководца, на доску. — Кстати, друзья мои, а вы знаете, что сподвигает человеческий ум изобретать? Лень, немощь и жажда познания. К примеру, хочешь ты взлететь в небо подобно птице, а крыльев природа тебе не дала. Тогда сам собой изобретается воздухоплавательный летающий шар. Или лень тебе каждый день кобылу запрягать и распрягать, а в соседний город на симпозиум ехать надо. И вот, пожалуйста, получается паровая самодвижущаяся повозка.

— Точно, — удовлетворённо крякнул Сазонов, — много ты тогда шума наделал, когда на мобиле по Моркве прокатился. Ха-ха. А глупый народ уже новую сказку сочинил про то, как Емеля на печке катался.

— Так это была не печь? — Спросил Герасим, почесав затылок.

— В принципе, юноша, это была печь, но не простая, а на колёсах, — согласился изобретатель. — Дрова подкидывались в топку, вода в котле закипала, а затем пар вращал лопасти парового двигателя, который и крутил колёса.

— Пар вращал колёса? — Промычал Герасим. — А зачем? Не проще ли накормить коня овсом, и он сам побежит куда надо?

— От работы, мой дорогой друг, кони дохнут, а машине хоть бы хны, — возразил изобретатель Щукин и закрыл дискуссию с бестолковым неучем.

Тем временем Глеб Самоваров, устав ползать на коленях вокруг разных кадок с растениями, вдруг решил рассмотреть ту самую напольную вазу, из которой был похищен волшебный саженец. Сначала пытливый сыщик заглянул внутрь, где кроме мелких комьев земли ничего не было, а затем он перевернул кадку и на днище обнаружил мелом нарисованный крест.

— Гражданин Сазонов, скажите, зачем вы пометили горшок крестом? — Задумчиво спросил Глеб.

Все мигом уставились на растениевода, который судя по изумлённому лицу и сам ничего не понимал.

— Это, наверное, студентки из дамского университета нарисовали, — пролепетал Григорий Матвеевич. — Они вечно у меня здесь безобразничают. Могут и нехорошее слово нацарапать.

— Вранье, — вступилась за своих юных сокурсниц Василиса. — Нехорошие слова студенты из «академки» пишут. Мы на такое не способны!

— Гражданка Премудрая, попрошу не перебивать старшего следователя из Тулы! — Вдруг прикрикнул сыщик, войдя в раж. — А вот эти пустые горшки, которые сейчас стоят в углу, они из-под тех самых волшебных яблонь, которые порубили зимой? — Снова спросил он, уже кое-что понимая.

— Они самые, — ответил вместо растениевода изобретатель Щукин.

Глеб молниеносно бросился к горшкам и стал каждый переворачивать вверх дном. Но ни на одном больше не было нарисованного мелом креста.

— Вы хоть понимаете товарищи, что это значит? — Немного запыхавшись, спросил сыщик. — Этот знак на единственной оставшейся не тронутой яблоне начертал сам преступник. Я пока не знаю зачем, но это серьёзнейшая улика! Ничего, выловим лиходея, я ещё не такие дела раскалывал, — зачем-то соврал Самоваров.

— Так точно, ваш высок благородие! — Гаркали каждый раз двое бравых стражника в красных стрелецких кафтанах, когда Глеб Самоваров задавал уточняющие вопросы. И от этого «ваш высок благородие» у Глеба уже звенело в ушах. Конечно, было приятно осознавать, что тебя здесь воспринимают как знатного боярина из Тулы, тем более ни князей, ни дворян, ни даже помещиков среди реальных предков Самоварова не числилось, но ничем не обоснованное раболепие несколько раздражало.

— Значит ты, Анисим, дежурил в тот день, когда украли саженец? — Ещё раз спросил Глеб.

— Так точно! — Рявкнул черноволосый бородач.

— Хватит! — Выкрикнул сыщик, голос которого внезапно дал петуха. — Кхе. Хватит постоянно орать «так точно» и «ваш высок благородие». Мы с вами все служивые люди, вот и давайте поговорим спокойно как товарищи. Значит, в тот день под вечер в оранжереи растениевод Сазонов и изобретатель Щукин играли в шахматы.

— Так то… кхе-кхе, — прокашлялся стражник Анисим. — Они каждый вечер играют, у них такая традиция. Правда, несколько дней игр не было, когда они из-за машинки изобретательской поссорились. Григорий Матвеевич кричал, что сперва эта адская машинка в шахматы начнёт побеждать, потом за человека соображать, а затем человека совсем и сменит к чёртовой бабушке. О какие дела, ёшкин кот. И просил он Емельяна Борисовича её срочно разобрать и забыть.

— Это к делу не относится, — тяжело вздохнул Глеб Самоваров. — Что необычного было в тот вечер?

— Так ничего необычного и не было, ёшкин кот, — пожал плечами стражник Анисим. — Хотя, постойте. Вспомнил! Конфетки-бараночки! Обычно Григорий Матвеевич и Емельян Борисович часа по два сидят, — почему-то зашептал стражник. — Либо чай заварят, либо кофе заморского и двигают свои шахматки по клеточкам. И постоянно о чём-то непонятном спорят. Конспекция… нет, концепция. О! Про концепцию какую-то судачат, иногда даже кричат друг на друга. А в тот вечер они как-то тихо посидели всего минут двадцать и разошлись, ёшкин кот. Сначала, Емельян Борисович пошли к себе в мастерскую, а затем Григорий Матвеевич вышедши, дверки оранжереи на замок и закрыл. Никто в оранжерейку влезть не мог. За это я ручаюсь, век воли не видать. Никита, подтверди, — обратился Анисим ко второму стражнику.

— Уху, — кивнул светло-русый бородач. — Оранжерейку охраняли как полагаца. Каждые полчаса в круг обходили. Ты, боярин, в нас не сумневайся.

— А в тот зимний вечер, когда порубили волшебные саженцы, что было необычного? — Спросила Василиса, которой этот разговор со стражей уже порядком надоел.

— Ничего такого и не было, ёшкин кот, — ответил Анисим. — Никита, подтверди.

— Уху. Сидели, в шахматку играли, спорили, — задумчиво пробормотал второй стражник. — Потом разошлись. А ещё потом, минут через двадцать, вернулся Григорий Матвеевич и ещё где-то цельный час в оранжерейке сидел.

— Подумаешь, конфетки-бараночки, — хмыкнул первый стражник. — Григорий Матвеевич может и посреди ночи заявиться. Сядет около цветочка и что-то ему ласково шепчет, наговаривает, а на другой цветок наоборот кричит и ругается. Учёный человек — всё равно, что чокнутый, ёшкин кот.

— Хорошо, — кивнул Глеб Самоваров. — Если ещё что-то вспомните, то доложить немедленно.

— Так точно, ваш высок благородие! — Гаркнули Анисим и Никита.

После первого рабочего дня в этом странном мире голова Глеба Самоварова буквально раскалывалась от количества полученной информации. Поэтому когда сыщик в обществе Василисы Премудрой и её верного телохранителя Герасима вышел из надвратной башни царского кремля, которую стража тут же закрыла на дубовый засов, он обречённо молчал. Помеченный крестом горшок, царь-батюшка, гоняющий со слугами футбольный мяч, красавица царевна, строившая ему глазки, ботаник Сазонов, играющий в шахматы с изобретателем паровой повозки Щукиным, всё это смешалось в какой-то маловразумительный смысловой комок. Однако требовалось взять себя в руки, решить задачку с одним неизвестным преступником и преспокойно вернуться в свою родную Москву.

— Какие будут идеи? Как будем изобличать разбойника? — Спросила Василиса, которая проведённым днём была более чем довольна.

— Если рассуждать логично, то кроме некоторых бояр, похищение яблони больше никому не выгодно, — выдавил из себя Самоваров. — Само собой, преступление было совершено чужими руками. И случилось это примерно так: какой-то родовитый боярин, желающий жениться на царевне, подкупил человека из царской дворни. Например — конюха, повара, дворецкого, стражника, да мало ли кого ещё.