Высший свет - Александр Трапезников

— Не убьет. Она плохо видит. Притворись, что ешь овсяную кашу.

— А запахи? Нюх у неё — ого-го!

— Это точно, — подтвердил Дедушка, входя на кухню. — Стоит мне только покурить, а она уже на дым движется. Прямо как сомнамбула. И палкой лупит. Просто Савонарола какой-то, Лютер, Иосиф Волоцкий в юбке. Раньше была другой, комсомолкой, за Ленина была готова под поезд броситься, как Каренина Анна. И что с ней сделала вся ваша перестройка?

— Не моя, а ваша, — заспорил Папа. — Это вы, физики, во главе с вашим Сахаровым всё придумали. Мало вам водородной бомбы, так ещё великую державу взорвали.

— Ну-у, начинается! — снова вздохнула Мама. — Покоя от вас нет.

На кухню пришла Бабушка с клюкой.

— Курил? — подозрительно спросила она, принюхиваясь. — Идол, у тебя же сердце больное! Как маленький, ей-Богу. А где Катя?

— С утра куда-то ушла и не сказала, — отозвался Папа. — Совсем уже все от рук отбились.

— От рук — это ничего, хуже — когда от сердца, — заметила Бабушка, погрозив Дедушке клюкой.

Неожиданно на кухне появилась и самая младшая, уже без наушников.

— Ну мама, ну когда ужинать-то будем? — капризно проканючила она, ухватив что-то со стола.

— Вот Катя придет — и сядем, — сказала Мама. — И не цапай тут ничего. Лучше с собакой сходи.

— У меня — уроки.

На кухне, разумеется, очутился и лабрадор, повиливая хвостом. Ткнувшись к одному, к другому, к третьему, собака обиженно залегла под стол.

— Погоду, что ли, на завтра узнать? — хитро произнёс Папа и включил телевизор. Начал щелкать программами. И вдруг замер с пультом в руке.

На экране все увидели их Катю, которая шла с каким-то высоким и очкастым молодым человеком по улице. Да ещё и смеялась.

16

А улица, по которой они шли, покинув сосисочную, называлась Каланчёвская. Но было это часа два назад, когда материал ещё не поступил в редакцию телевидения. Да и из всего отснятого остался лишь этот эпизод, как Катя и Алесь свернули с Каланчёвской на Новорязанскую, а затем вышли на Новую Басманную улицу. Причём Режиссёр решил пустить эти кадры в ускоренном темпе — для экономии времени. Получилось смешно. Словно весь путь в несколько сот метров Катя и Алесь проскакали за полторы минуты, дергаясь на шарнирах, как китайские болванчики. Без слов, с какими-то ужимками на лице. А всё остальное, после некоторого раздумья, Продюсер вообще выбросил.

— Лишнее, — коротко сказал он.

Это «остальное» началось тогда, когда молодые люди остановились на Новой Басманной перед церковью Петра и Павла.

— Вот здесь меня крестили, когда мне было семь лет, — сказала Катя. — Раньше мы жили неподалёку, на Разгуляе. Зайдем?

— Да я как-то не очень к этому… — начал было Алесь, но тут же согласно кивнул.

Они стали спускаться по лестнице к храму.

— Не советую, — предупредил их Оператор. — Эта тема «не катит», уж я-то знаю. У нас другое шоу, не церковное. Да и снимать там нельзя.

— А ты здесь подожди, — ответил ему Алесь. И добавил строго: — Сидеть!

На двери храма висела табличка: «Просьба отключать мобильные телефоны». Тут же на складном стульчике расположилась благообразная старушка с пустой банкой у ног. Читала почему-то газету.

— Абонент временно недоступен, — пробормотал Алесь. — А если позвонят как раз из небесного департамента?

— Ты бы хоть сейчас вел себя поблагоразумнее, — тихо заметила Катя.

Тугую дверь ей пришлось открывать двумя руками. Алесь вошел следом. Церковь не так давно отреставрировали, но мелкий ремонт ещё продолжался. Внутри оставались строительные леса. Даже теперь двое рабочих что-то подбеливали и штукатурили, хотя шла служба. Слова священника звучали громко и гулко, их подхватывали трое певчих: мужчина и две молодые женщины в белых платочках. А из прихожан были лишь старик с орденской планкой на груди да некто среднего возраста в деловом костюме с барсеткой, смахивающий на удачливого бизнесмена. Оба они истово и часто крестились. Бизнесмен даже опускался на колени (потом украдкой отряхивал брюки). Старик сделать то же не решался по вполне понятной причине: он и стоял-то с трудом, опираясь на палку. Но в храме, в отличие от уличной духоты и гари, было свежо и прохладно.

Катя купила несколько свечек, стала переходить от одной иконы к другой. Алесь не отставал.

— Давно охмурилась? — шепотом спросил он, не утерпев.

Девушка сверкнула на него глазами, приложила палец к губам. Ковчежек с корой из Дивеевой пустыни она, нагнувшись, поцеловала. Алесь зевнул, прикрывая рот рукой. Но пение действительно завораживало. Голоса звенели чисто и ясно, как хрустальные колокольца. Слов было не разобрать, они сливались в один радостно-журчащий ручей, и от него веяло какой-то немирской, горней благостью. Храм будто наполнялся воздушными потоками света, плыл куда-то среди волн житейского моря, даже слегка покачивался, как корабль.

Когда они вышли, Алесь задумчиво произнёс:

— Вот он — высший свет-то, словно заглянул в него как в чужое окно, — и положил в пустую банку у ног старушки мятую денежку. И, когда поднимались по лестнице, добавил с беспечной радостью: — Последнее отдал. Больше ничего. Теперь сам сяду рядом с ней на паперти.

— Я тебя как-нибудь прокормлю, — сказала девушка.

— Спасибо, не надо. Чтобы белорус сидел на шее у женщины? Я лучше воровать пойду. Одна надежда — в шоу выиграть.

— Сделай что-нибудь резкое, — посоветовал Оператор. — Подними рейтинг. Я звонил в редакцию — вы по-прежнему на последнем месте.

Они пересекли улицу, вошли через ворота в сад Баумана. Некоторое время молчали.

— Я так думаю, — произнесла наконец Катя. — Поиграли — и хватит. Всё было очень вкусно. Но мне пора домой. И… надоело. Хожу словно голая. Стыдно.

— Другие пары — некоторые — уже точно голые ходят, я спрашивал, — заметил Оператор.

— Не бросай меня, — попросил Алесь. — Давай доведем дело до конца. Ну должны мы обязательно финишировать первыми. У нас получится.

— Даже не знаю, — нерешительно ответила она. — Ты сам сказал, что будто заглядывал в чужое окно на высший свет. Вот так и теперь. Только это не тот свет. И окно должно быть не чужим, а своим, открытым. Тогда и подглядывать не нужно. А вообще-то свет находится внутри самого тебя. По крайней мере, должен там быть. Если его нет, иссяк — останутся лишь одни чужие окна.

— Я тебя понимаю. А этому тебя бабушка научила?

— Почему — бабушка?

— Ну-у… так мне кажется. Крестила-то тебя наверняка она.

— Верно. Но и другие учителя были.

Катя остановилась возле клумбы, любуясь тюльпанами. Потом продолжила разговор:

— Например дядя, но он сейчас далеко. У меня вообще богатая семья. В том смысле, что богата разнообразием. Все любят друг друга, много говорят, даже кричат, но никто никого не слышит и не понимает. А сказать ведь есть что — каждому. Надо только притихнуть и сосредоточиться на главном. У бабушки, пожалуй, это получается лучше всего. Потому что она ближе всех к этому самому «высшему свету». Не к тому, а именно к высшему. Ну, ты меня понимаешь.

— Ага, — сказал Алесь. — Хотя это очень тонкая материя. Не для телезрителей, — он покосился на Оператора. — А ты, наверное, от каждого из своей семьи что-то приобрела? Из богатства.

— Любовь к книгам — точно от папы, — улыбнулась Катя. — А от дедушки — аналитический склад ума, он физик. Мама всегда весёлая и добрая. Про бабушку ты уже знаешь. Сестра вот только капризная и лживая, но я её всё равно люблю. Как и Мусю, моего лабрадора. Чего-то я совсем разоткровенничалась… — добавила она смущенно.

— И это хорошо, — сказал Алесь. — А когда ты меня со всеми с ними познакомишь?

Катя посмотрела на него и вдруг решилась:

— Да можно прямо сейчас.

Алесь полез к клумбе, стал рвать цветы, не обращая внимания на возмущенные окрики. Вернулся с большим букетом.

— Это не только для тебя, — сказал он. — Но для бабушки и мамы.

17

В кафетерии Телецентра сидели за столиком Продюсер, Режиссёр и Шоумен. К ним то и дело кто-то подходил, здоровался, бросал несколько фраз и растворялся, как рафинад в стакане.

— Меня уже тошнит от всех этих сладких морд, — неожиданно сказал Продюсер, придавливая ложечкой пакетик зелёного чая в чашке.

Режиссёр внимательно посмотрел на него.

— Ты, часом, не заболел? — спросил он. — Выглядишь скверно.

— А я всегда скверно себя тут чувствую.

— Почему?

За Продюсера ответил Шоумен:

— Ещё бы! Сколько здесь электроники напихано. Одних кабелей несколько километров. И кобелей, — добавил он, сам засмеявшись своей шутке. — Электромагнитные и психосексуальные излучения, брат.

— Нет, не только поэтому, — сказал Продюсер. — И даже совсем по-другому. Не там строили.