Пушкин, Гоголь и Мицкевич - Станислав Венгловский

– Да…

Внимание чиновников сразу же приковала к себе рукописная книга под необычным заглавием – «История русов». Пробежав глазами всего лишь несколько строчек, затем страниц, чиновники разом уставились взглядами друг на друга. Их ошеломил сам язык находки. Еще более поразило ее содержание: прошлое украинских земель, жители которых именовались емким словом – русы!

– Это сокровище…

– Правда… И все они – как живые… Так и стоят перед глазами…

– Что вроде нового Тита Ливия…

Слухи о рукописи пошли гулять по всей губернии. Писцы-переписчики трудились, не разгибая спины. К праздным любителям древностей присоединялись настоящие знатоки. Скажем московский профессор Осип Бодянский и маститый историк Дмитрий Бантыш-Каменский, создатель пятитомной «Истории Малой России».

Один из списков «Истории русов», авторство которой сразу связали с именем церковного авторитета Григория (Георгия) Конисского, оказался в руках Александра Пушкина, как раз ожидавшего выхода из печати своей поэмы «Полтава». Творец «Истории русов» показался Александру Сергеевичу живописцем неограниченных возможностей, «великим историком Малороссии». Написанные им страницы пестрели зримыми типажами. На каждой из них ощущался топот копыт, бренчание бандуры, неумолкаемый звон оружия. Свой «важный труд», по мнению поэта, Конисский «совершил… с удивительным успехом».

Найденная рукопись вступила в широкий научный оборот. Во второе издание своей «Истории Малой России» (1830) Бантыш-Каменский внес поправки, почерпнутые из тщательно проштудированной им рукописи по истории русов.

«История русов» восхитила гениального украинского поэта Тараса Шевченко, а также историка Николая Костомарова. Не оставила она равнодушным писателя Пантелеймона Кулиша. В ней четко улавливались идеи автономии Украины.

И все же главное заключалось не в этом. Добрая треть новонайденной книги посвящена была войне под руководством Богдана Хмельницкого, которая рассматривалась как вполне законное возмущение народных масс. И тут же в ней подчеркивалось, что воссоединение двух братских народов осуществлялось на принципах равноправия.

Новонайденное произведение считалось полулегальным, пока упомянутый профессор Бодянский не решился издать его типографским способом (1846). Известный ученый, он также связывал рукопись с именем Георгия Конисского, обучавшегося в свое время в Киевской академии, а впоследствии ставшего в ней даже ректором. Помимо солидной древности авторство Конисского придавало книге налет определенной лояльности к существующему строю, стало быть – и легальности.

Между тем произведение подвергалось все более тщательному анализу, в результате чего обнаружилось, что вряд ли может оно принадлежать перу достославного Конисского. Не поверил в такое известный нам московский профессор Михаил Максимович, который и познакомил с ним поэта Пушкина. Михаил Александрович считал рукопись совершенно «неверной, но высокохудожественной подмалевкой истории». Не поверил в авторство Конисского также историк Костомаров. Подобной критической мысли придерживались Кулиш и профессор Карпов…

Так кто же в действительности мог написать «Историю русов»? Кому доступно было столь глубоко и всесторонне проникнуть в далекое прошлое, изучить украинские летописи, сказания, богатейший фольклор всего украинского народа? Кто сумел обобщить все это в блестящем литературном произведении, доведя рассказ вплоть до 1769 года? Наконец, кому было выгодно призывать потомков казачества чуть ли не к восстановлению строя, ликвидированного еще в XVIII столетии? Обосновывать справедливость наделения украинского шляхетства правами, равными с великорусским дворянством?

Произведение, сказано, было найдено в библиотеке, связанной с именем канцлера Александра Андреевича Безбородко, что наводит на мысль, не он ли является сочинителем этой такой необычной находки? Питомец казацкой среды, потомок польского рода банитов[14]Ксенженицких, обучавшийся в той же Киевской академии, Безбородко всегда интересовался историческими сведениями о родной земле. Более того, ему лично принадлежит немало произведений на историческую тематику. Общаясь со знающими людьми, Александр Андреевич беспрепятственно пользовался как государственными, так и частными архивами. Собирал редчайшие документы. К тому же обладал великолепной зрительной памятью – качество, исключительно ценное для историка любого направления…

Михаил Максимович, в свою очередь, заподозрил в авторстве «Истории русов» князя Н. Г. Репнина-Волконского, в свое время – военного губернатора Полтавской и Черниговской губерний. Академик А. П. Пыпин проникся мыслью о возможности написания книги кем-нибудь из декабристов местного, малороссийского происхождения…

Однако все это – только гипотезы, которые рождались и умирали.

Но вот украинский историк А. М. Лазаревский, знакомясь с остатками семейного архива помещиков Полетик, наткнулся на письмо одного из них, Василия Григорьевича, в свое время отправленное графу Румянцеву. В письме сообщалось, что отец Полетики, Григорий Андреевич, всю жизнь собирал материалы по истории Украины. Что и сам он, сын, Василий Григорьевич, продолжает дело довольно рано почившего своего родителя…

Чем дальше Лазаревский сопоставлял известные ему факты, тем сильнее укреплялся во мнении: «История русов» вполне могла быть написанной семейством помещиков Полетик! Отцом и сыном… Оба теснейшим образом, к тому же, были связаны с Георгием Конисским…

Григорий Андреевич Полетика происходил из старинного казацкого рода. Родился он в городе Ромны, в 1725 (по другим данным – в 1723) году. Двенадцатилетним отроком оказался в Киевской академии, где основательно успел изучить латынь, древнегреческий язык, а также немецкий, польский и прочие современные европейские наречия.

И все же вышел оттуда с неуемным желанием продолжать учиться дальше. Очень скоро следы молодого Григория Полетики отыскались на берегах Невы. 1746 годом помечено его личное прошение зачислить переводчиком в Академию наук, президентское кресло в которой только что оккупировал восемнадцатилетний граф Кирилл Григорьевич Разумовский.

В столице настороженно посматривали на аттестат провинциала, где черным по белому было выведено, будто предъявитель сего в совершенстве владеет немецким языком. Авторитет старинной Киевской академии, конечно, стоял высоко, еще со времен Петра Великого, но как было назначить «хохла» толмачом с неметчины, когда в столице в избытке природных швабов?

Порядки требовали обязательно экзаменовать претендентов, поскольку в числе их встречались вчерашние колбасники, коновалы, авантюристы, даже бродяги с явно поддельными аттестатами и прочими бумажными документами. Предпочтение отдавалось зарубежным дипломам. Однако в Петербурге в ту пору входило в моду все украинское: Разумовские достигли своего земного зенита. Выходцев с берегов Днепра в российской столице набиралось немало.

Полетику экзаменовали такие известные профессора и академики, как Штелин, Крузиус, Тредьяковский. Экзамены претендент выдержал с честью. В докладе президенту Академии наук от 25 июля 1746 года Василий Тредьяковский рекомендовал его на службу, поскольку юноша обнаружил великолепные познания как в русской, так и в латинской словесности. Подобные отзывы высказали и другие экзаменаторы – в отношении немецкого языка и в прочих, весьма актуальных для России предметах.

Став переводчиком, Полетика записывается в академическую гимназию, где диапазон изучаемых предметов выглядел значительно шире, нежели в его киевской alma mater. У молодого Григория появилась возможность в большем объеме овладеть языком французским, открывавшим пути во все отрасли знаний. Под руководством Г. Рихмана, соратника Михаила Васильевича Ломоносова, проштудировал он также все премудрости высшей математики. И все же, переведясь на службу в Синод, удостоившись там уже чина надворного советника, Полетика попросился в отставку (1761) и уехал обратно к себе в Малороссию.

Возможно, Григорий Андреевич ощутил, что занятия, которым он предается, лишь частично созвучны с потребностями его непростой, но слишком одухотворенной души. Ко времени отставки он почувствовал вкус настоящей литературной деятельности. В мартовской книжке академических «Ежемесячных сочинений» за 1757 год появилась его работа «О начале, возобновлении и распространении учения и училищ и нынешнем их состоянии». Правда, печатание приостановилось из-за трений с профессором Ломоносовым, руководителем всего этого академического издания. Михаил Васильевич потребовал внести в рукопись существенные исправления, на что сам Полетика категорически не соглашался. В названном журнале увидели свет его переводы с древнегреческого языка, знания которого, вынесенные еще из родного Киева, пополнял он в столице, причем настолько успешно, что Петербург в результате получил составленный им словарь на шести языках (1763).