Хеопс - Игорь Олен

– Царь! – вышел Джедефра и уронил вдруг мощное своё тело на мрамор пола; и ножны стукнули. – Дай сказать!

Хеопс, сев на трон, взял скипетр в одну руку.

– Дай мне помочь тебе. – Принц встал. – Я на Синае был. Пленил шейхов и захватил агентов, коих казнил ты. Мне тесно в Мемфисе. В Нубии – там раздоры. Дай, о, царь, войско! Я приведу тебе их вождей. Проклятого приведу Бсу! – он крикнул. Схенти на нём, мощном, рослом, выглядел детским, как и парик над бычьей шеей.

Видя, что Хенутсен злится, царь начал: – Сын, да пребудешь здрав… – Он сказал и умолк, задумавшись. И после начал: – Хочешь войска вести? Друг Единственный Петефхапи! Принц воевал с тобой. Может он рать возглавить?

Тронув свой искалеченный в битвах нос, тот хмыкнул: – Лучшие в моей рати там, на Синае, был Небти-Чебти, внук львиц-богинь, и Джедефра, царь, – да сражает урей твой подлых! Можно ему доверить.

Принц ждал в волнении, сжав рукоять меча.

– Слушать! – сказал Хеопс. – Коль в Нубии склоки, пусть принц идёт туда полководцем. Сам, без тебя идёт, Петефхапи. Дать указ назначения принца Командующим войск Юга.

Принц был в восторге.

Царица встала.

Хеопс скрестил крюк и бич. – Выполнен чин ваш, я угодил ему. Был ритуал Кормлений, и обсудили всё. Отбываю я… в море. Здесь мне несносно. Ибо мне кажется, что я с неба. Жил-жил, терпел ваш быт… Больше я не могу.

– Смилуйся! – возгласила знать. – Без царя мы как день без Ра! Страх, царь, в нас! Без царей смуты!

Князь Сехемхет сказал:

– Молчите. Я клянусь Сéбеком Крокодилоподобным, смеете принуждать царя? Ибо волен он не единственно в барке жить близ Ра-Кедита, но вообще уплыть – хоть на Крит, хоть в Азию. Ибо власть его и свет слов с нами всюду, где бы он ни был.

– Верно, брат, – молвил царь. – Скажу матери об особой меж нами дружбе и понимании… – И он встал. – Вам, хатии, серы, семеры, шемсу, маджаи и остальные, я скажу, что мне мил Хамуас. Он – образ Египта всех ваших дел и мыслей. Он есть душа Египта, Ка его, Ба его, его чин, и обряд, и вера. И потому-то понять его душу – значит понять Египет… Моя же душа иная… Я клянусь Ра и Птахом, что не покину барку, пока не увижу чуда, что обернёт Египет, будто плуг землю, чтоб верхнее стало нижним, чёрное – белым; также, чтоб то, что славилось, было б проклято.

– Царь! – взывал с колен Петефхапи. – Чудо? Я покорю весь мир! Крит покорю, Мегиддо! Будет ли чудо?

– Переверни Египет. – Царь зашагал из зала, маджаи следом.

В другом дворце, он, как вошёл в покой, скинул скипетр, красный венец и белый, и отшвырнул бородку, крепившуюся к челюсти. Бритоголовый, в ускх-ожерелье и в царском схенти, он ждал застыв.

Эсмэ приблизилась. И, обнявшись, молчали.

Она заплакала. – Расстаёмся?

– Нет, – возразил он. – Нет… Будем в море до смерти. Ибо, сказал я, к ним вернусь, если увижу чудо, что обернёт Египет, будто плуг землю, чтоб верхнее стало нижним, чёрное – белым, чтоб то, что славилось, было б проклято. Так я сказал им.

Эсмэ прильнула, и анх, крест жизни на её поясе, тронул его, голая её грудь вмялась в чёрную.

– Я постиг, Эсмэ, что Любовь, – вёл он, – рушит законы. Я, полюбя тебя, изменил им. А без законов, Дэн прав, мир рушится. И я в страхе жду Суд богов… О, Эсмэ! Боги ценят иное, чем мы в Египте, или всё то же? судят законом или любовью? Жизнь моя! – молвил он. – Сердце мне говорит: чтó делаю я – зло с виду, а по себе – не зло отнюдь. Нет зла в любви, не может быть. Сердце твердит мне: если любви дать волю, будет иной Египет, – истинный.

– Мне нужна жизнь и ты, – подняла взор женщина. – Жизнь нужна мне, чтоб видеть тебя, любимый!

Дверь вдруг раскрылась всей своей тяжестью чёрного древа на петлях золота. Пятился внутрь маджай с копьём.

– Мёртв, кто здесь без спросу! – крикнул царь.

Ворвавшись, царица стала подле венцов и скипетра на полу.

– Ты их бросил?! Чтобы надеть венцы, льют кровь; род спорит с родом, чтоб воссесть на трон… Бросил Египты?! Власть свою бросил перед ливийкой?! О, ты безумен, царь! Для тебя всё – в Эсмэ?! Смешно! Знать плачет, боги смеются! Не было, чтоб за грудь и лик женщины бросили мир, Хеопс… Да прозреешь! Но не затем я здесь. Да свершится суд над тобой поздней.

Царь выслал маджая.

Царица стыла, блистая древней красой династий и царской крови; вспыхивали браслеты и диадема на парике её в свете ламп.

– Ты смел, – она шла к Эсмэ, говоря царю, – дать власть Джедефре? сыну блудницы, которая здесь с тобой и рада, что рушит Мемфис?! Если ты бросил нас – дай жить, а не в страхе ждать смерти! Ибо он прибирает власть, лезет, где власть и сила. Что ты не дал пост Хефрену, коего ценишь меньше, хоть он наследник? Я родила сынов и желаю, чтоб твой Джедефра не прибыл с ратью, пока ты плаваешь, и не казнил их… Что он не просится в казначеи или в строители? Ищет крови? Он стал мастак рубить! Рать синайская его знает и за него горой; а теперь и рать в Нубии отдаёшь ему?! Он воюет, ты – нет. Он в выигрыше, ведь солдат живёт битвой. Войску милей Джедефра. Он рвётся к войнам! Ты кормишь льва, он нас пожрёт всех! В нём кровь ливийцев, вечных разбойников! Мы живём здесь в Египтах – они же приплыли с Крита и они грабят нас, нападая на наши общины! Ты ведь, царь, и Эсмэ взял, чтоб усмирить их пыл, помнишь? Она заложница!

– Не знаешь истины, – произнёс Хеопс, пройдя к ложу. – Судишь по виду, а не по сердцу… – И он вдруг сел. – Знала б ты, Хенутсен, что делаешь, Ка и Ба твои содрогнулись бы… Сказано: кто знает путь Ра? кто знает тайное?

Хенутсен подняла с пола красный венец. – Я тебе дала это, я! Я кровь Египта, мать его. Я сестра твоя, царь, супруга. Я берегу Династию! Отмени указ о Джедефре, чтоб не увидеть Мемфис в руинах, а Нил кровавым.

С венцом она вышла.

– Бежим, Эсмэ! – шептал Хеопс. – К морю, к Великой Зелени!

Утром Джедефра шёл в Дом Войны. Царь, сказали, отбыл в Ра-Кедит, куда вслед за ним влекли барку. С царём – и Эсмэ, мать принца. Он не хотел встреч с матерью. С ней он встречался разве глазами с тех пор, как она в море. Он хотел, чтобы мать его стала вдруг – Хенутсен, царица, а не наложница, дочь какого-то вождя в Ливии. Он тогда бы имел права на престол, тем паче Хефрен с Бауфрой, два принца крови, сравниться с ним не могли ни силой, ни даром воина… Нынче всё изменилось: он будет лично вести войну. В Нубии он покажет, что может больше, чем принцы крови!

– О, знатный! – догнал гонец. – Папирус! будешь ты славен!

Джедефра под пальмой дворцовой рощи читал волнуясь, думая, что вручён указ назначенья.

Вдруг руки обвисли, папирус выпал. Не слыша птиц, не видя вставшего выше крыш солнца, он скрылся в покой свой; вечером сел в портшез, сняв с себя украшенья и схенти сменив на ветхий.

Он долго ехал, вышел в предместьях, огромный, с шарами мышц в теле, в воинском парике. Ра падал, крася всё красным. Принц прошёл к лавкам, где торговались шлюхи, спорила пьянь и из пустынь дул ветер. Откинув полог, вошёл в харчевню, в шум её. В сумраке пили простолюдины, переговариваясь, кидая на пол объедки. Принц, выбрав место, вышиб оттуда пьяниц. Страшного негра, кем он казался, все обходили, в том числе и разносчицы-девки. Он в них швырнул кувшин. Девки взвизгнули. Поднялась тройка, – судя по виду и по рубцам, солдат, – пошла к нему.

– Ты, нубийский пёс!! Небти-Чебти клянусь – затухни! Не обижай дев. Жрать иди к свиньям в хлев! Здесь египтяне, а не какие-то…

Вдруг один пригляделся. – Царский сын… Да простишь нас! Ты в бедном виде! Не подымай меч гнева!

Это были солдаты, с коими он на Синае дрался под предводительством Петефхапи против номадов.

– Смолкните, – он велел. – Не знают пусть, кто я… О, ты, вертлявая! – крикнул он. – Пива на всех и хлеба!

Только всё принесли, он выпил – целый кувшин. Взял лук, головку, и стал жевать её, глядя в землю. Тройка пила робея, чуя, что он расстроен.

– Гусь где? – бросил он.

– Заказывал? – девка вскинулась. – Я не помню.

– Быстро! Или не соберёшь костей!

Подбежав, девка шлёпнула на подставку печёного с луком гуся.

– Тварь, ты откуда? – спрашивали солдаты, гладя её. – Ливийка? Славно! Хочешь египетских огурцов штук пять? Сядь к нам! Мы вас, ливиек…

Принц стукнул вдруг по подставке, и та взлетела. Он хмурился.

Старший толкнул товарищей, позабывших, кто мать Джедефры. – Мы, принц, как вот пришли с тобой – помнишь? – и с Петефхапи, так посейчас здесь. Сторожим Мемфис, как приказали. Ждём, на Синай пошлют…

Досказать нé дали. Вскинув полог, ввалилась банда с палками и ножами, с замотанными в рвань лицами. Девки отпрянули, пьянь стихла.

– Вы! – гаркнул разбойник. – Еду, посуду, кольца, у кого есть, схенти! Или, клянусь, всем смерть вам!

Вырвав подставку из-под печёного с луком гуся, принц кинулся с ней на банду. Бил молча, страшно. Солдаты способствовали мечами. Вскоре бандиты корчились средь разбитых и опрокинутых чашек. Их выволокли наружу. Скрылись и посетители. Принц с солдатами продолжал пить к радости азиата-владельца. Девки им угождали.