Хеопс - Игорь Олен

Вновь царь сказал: – Знаешь, что делаешь.

– Знаю.

Ввели нубийцев. Маджаи их обезглавили. Глаз Джедефры, следя за катящейся головой, блестел. Все щурились.

– Власть твоя да хранит нас! – качнул Хамуас жезлом. – За недоимки, за леность и за разбой, что участились, пока – да царствуешь! – ты плавал в море, смерти я обрёк триста сорок голов из черни.

– Ра клянусь! – встрял Джедефра, не сходя с места. – Друг Царя Хамуас смешивает разбой с прочим. Он, чтобы выстроить путь свой, кой он связал в своей речи с культом Династии, измотал Египет. Всех он обрёк мученьям. Он сажал на колы, в каменоломнях люд гиб десятками, лодки с камнем тонули. Ради чего, царь – будет урей твой грозен! – он удивил дорóгой, что Нил снесёт в разлив?

– Как, – вспыхнула Хенутсен, – смеешь?! Ты лишь бастард! Помни и не встревай в дела!.. Ты, сын, что мыслишь? – велела она Хефрену. – Тебе в свой срок править… дышишь ты вечностью, о, мой царь и мой муж! – добавила она спешно. – Храни тебя боги Мемфиса, Абду и Буто и остальных из мест!

Светлый кожей Хефрен оправил на себе схенти. – Как скажет царь, – молвил он. – Царь велик!

Хенутсен улыбнулась.

Царь бросил: – Ты б строил путь, сын мой, чтоб я вернулся?

– Я б тебя на руках нёс. Но путь не строил бы, – молвил принц. – Ты нужен, царь, здесь, в Египте.

– Однако вернул меня к вам не ты с Джедефрой, а Хамуас, мой чати… Вы говорите – а чати делает и для царя всем жертвует. Рад погубить Египет ради меня. Так, чати?

– Истинно! – отвечал тот. – Ибо Египет – ты… Живёшь вечно!

– Он, – вёл Хеопс, – что сделал? Он сделал чудо, как и просил я. Он меня удивил, клянусь. Я его тоже вдруг удивлю в свой час.

– Прострут к тебе милость боги, царь мой! – нёс канцлер, кланяясь. – Сгину ради тебя, царь! Хор жизни! Я твоё ухо с оком. Вели либо дай сказать. Дело в том, что пока твой свет озарял даль севера, к нам коварная тьма пришла. Ном Фаюм не прислал солдат и рабочих и не платил дань с тех пор, как ты в море. Фаюм притворился царством… Но да не будет, что Крокодилóполь решился быть Мемфисом. Дай указ, чтоб послать в Фаюм человека следить за княжеством. Есть такой человек, звать Сéнмут, он воин… И Себенитский ном, где Дэн, уменьшить бы…

Выступил Сехемхет в шапке вроде короны.

– Царь! Мудр Хамуас, клянусь Сéбеком, предложивший племянника мне в начальники. Сéнмут – племянник чати, если не знают. Мудр он, желающий Себенитский ном и Фаюм уменьшить… Жизненно, что сказать. Но также прав Джедефра, сын твой, – твой, царь, нечистый сын… Чати всё переврал. Фаюм он подверг царской подати не как прочие номы, но втрое большей.

– О, цвет Египта! – сгорбился канцлер над жезлом власти. – Есть царь и мы. Нет двух царей, как было, когда, помним, Дельта дралась с Долиной… Но, видно, нынче быть трём царям. Одному истинному, Хеопсу, – честь ему! – и двум новым – в Фаюме и Себените. Там, требуя выгод, так видят дело, чтобы Фаюмский ном, больший, чем остальные, податей давал меньше. Также и Себенитский ном. Так видят дело, что, как бы, все номы созданы, чтоб работать за номы двух человек в Египтах, чтоб их казна копилась. Так видят дело, чтобы номархов перемещали из нома в ном, кроме сих двух… Вот что скажу я. О, царь великий, что, если Дэна и Сехемхета переместить? Дэну дать ном на юге, возле порогов, а Сехемхет пусть правит Хемом, маленьким номом в Дельте?

– Так, – выступил Дэн, князь Себенита, обширного нома в Дельте. – Царь у нас Хамуас стал. То, что он делает, впору царю, не чати. Путь Ра, что строил он, вымучил Дельту. Люд должен быть на полях, закон есть, до дней разлива, а не вести путь в маленький городок у моря, где ты скрывался, царь. Лучше вырыть канал от моря, где пребывал ты, до моря Красного, чтоб собирать дань с лодок Пунта и Азии. Или же – строить крепости. В Нубии неспокойно, и на Синае бунты…

Царь слушал и вдруг прервал:

– Вольны вы! Попробовали б так со Снофру… Не любите вы меня… Плохо. Ведь любовь главное. Она больше Египта, больше законов и древних текстов. Есть поговорка: лучший царь, о ком знать не знают. Я вас оставил, я вас не трогал – вы недовольны. Хочешь, Дэн, чтобы я, как Мéнес – мир ему в мёртвых! – сжёг Дельту, где власть твоя сродни царской? Ты, Сехемхет, брат, хочешь, чтобы я отдал Фаюм Бауфре? Хочешь, сын, князем быть? – глянул Хеопс на принца, бывшего близ сестёр. – Не я виной, что отец мой взял власть у Хýни Третьей Династии, – вёл Хеопс. – На то воля Ра и Птаха. Не я виной, что Мéнес, давным-давно сломив Дельту, выстроил в знак побед Мемфис. Свары и чин ваш тошны, я дышу вечностью… Что ещё?

Канцлер сгорбился, так что схенти болтался меж ног, кривых, тощих. – Собраны из всех номов воры и казнокрады, приписчики, кто обманывал Мемфис, недодавал в казну. Казнь им. Ради порядка.

– Знаешь, что делаешь, – повторил Хеопс.

– Знаю, – ответил канцлер.

Знать бормотала, глядя, как вводят воров-чиновников, а маджаи, ставя их на колени, тащат мечи из ножен. Тощий писец взывал:

– Ложно я взят, о, царь мой!

Сехемхет фыркнул. – Взят ты ради порядка, нужного Хамуасу. Превысил доходы в статьях отчёта? Иль написал, что часть плит он свёз не на Путь Ра, а на свой остров, чтоб выложить им дорожки? Иль написал, что он стал богат, как царь? На острове Снофру в его усадьбе аллеи лавра, кедра ливанского, баобабов, чёрного дерева, миртов, финиковые сады, смокóвницы, виноград, розы, лотосы и дворцы огромные… Вот куда шли надсмотрщиков, царь, – в дом царя Хамуаса, а не в Фаюм мой.

Знать поддержала.

– Писец, – Дэн вставил, – не виноват, твердит… Прав он. Чати любого может назвать мздоимцем и предать казни, чтоб укрепить власть. Но не твою, царь, власть, а свою. Он казнил тирцев, схваченных на Синае, но, знают, он торговал с ними.

Царь, положив на трон скипетр, прошёл к связанным, павшим ниц.

– Чати, – рек он, – был ли суд честен? Все ли здесь по заслугам?

– Да! Жизнь ноздрям твоим! – Хамуас сгорбился, весь в испарине, и, концом схенти, вытер лоб, кончив: – Все заслужили смерть.

Тощий писец воззвал: – Ложь всё!

Хеопс шагнул к трону. – Верный мой Хамуас, – сказал он. – Верю… Ответь лишь: если средь этих есть невиновный, но мы не знаем, кто, – может быть, всех простить? Разве мы – страшный Суд сорок двух богов для мёртвых, чтобы решать судьбу? Ибо я мог бы сам тогда, выслушав, как сказали, что ты нечестен, тут же казнить тебя. Но – не сужу. Все знают: нет на мне крови. Даже и на войне, быв принцем, не убивал я. О, Друг Единственный, Спутник мой, так ли?

– Истинно! – кланялся из рядов чинов Петефхапи. – Ты, Хор здравствующий, в пекле битвы не подымал меча.

– Если я, – вёл царь, – бог живой, не судил, можно ль вам судить? Мыслишь что, Хамуас, мой чати?

Тот вдруг закашлялся долгим кашлем. Прянув к бассейну, он, склонясь, отвёл лотосы на воде и пил.

– Царь, – вернулся он. – Истинно: ты, бог, видишь всех дальше. Наш обзор – как у слизней. Твой обзор – с высот неба, о, царь вселенной! Мысль твою впишут в свитки для Дома Жизни! Истинно, что никто, уронив в грязь золото, не отринет грязь. Ради золота мы почтим грязь, в кою плевали. Если, царь – честь тебе! – есть средь сих кто невинный, надобно всех простить.

– Мудр он! – вскричал Хеопс, оглядев знать. – И нет мудрей его! Ради даже крупицы золота мы почтим грязь с этой крупицей… Но, Друг, ещё вопрос: если средь десяти безвинный, но мы не знаем, кто, нужно ль всех прощать? Разве хранят плод с гнилью? Он заразит всё. Весь плод выбрасывают из-за гнили даже и малой. И, если в стаде больной вол, разве мы не убьём всё стадо, дабы пресечь заразу? Мыслишь что, Хамуас?

– Я, – томился тот, сгорбившись, – всем скажу, что не я мудр. Ты, царь, мудр, прозорлив, славен, – Ра да хранит тебя! Истинно: как на теле, если мизинец сгнил, удалят его, так средь тысяч писцов будь лживый, он всех испортит; все переймут ложь навыков. Как разбойников, коль поймают, всех казнят, независимо от того, кто хуже, – так и чиновников, заподозренных в преступленьях, надобно всех казнить, не смотря, кто добрей, кто злей… – Он кончил, глаз его бегал.

Хеопс бросил: – Ну, так казни их, помня, ты их казнишь, не я.

Всех обезглавили. И, пока длилась казнь, царь смотрел лишь на канцлера.

Седовласый князь Дэн, единственный без парика, заметил:

– Так ты решил дела, царь, коль можно тебе так зваться? Знай, ты не правишь, только глумишься. Ты об одном и том же решаешь разно; чёрное зовёшь белым, сводишь жизнь к фарсу. Египет наш без царя. Ты в море не только телом. Но и, царь, разум твой – в море грёз. Тебе ближе души, чем дело царства, будто ты бог Осирис. Нужны мы тебе? Едва ли. Так отпусти нас! Решай строй душ с жречеством, ибо ты вместо царства занят лишь душами и гадаешь, кто прав, кто нет. Мы же не знаем ни ка, ни ба; нам глубь невнятна. Нам надо в номы, где люд в смятеньи после строительства Пути Ра, – сияет он в окоёме! Скоро, царь, жди беды.