Хеопс - Игорь Олен

– Хефрена забыл ты. Зря. Он добр – Хефрен – рассудителен. Царь его любит… – Воин, вздохнув, зашагал к пруду, стаскивая с себя пыльный продранный линоторакс. У пруда, заставленного ковшами с пивом, он видел, как, стоя в лотосах, люд отталкивал друг к другу плававшего котище. Каждый умер бы за сего кота, знал Петефхапи, – что не мешало шалостям. Через лотосы, сломанные гостями, военачальник пробрёл к коту и, подняв его, молвил:

– Пойдём, Небти-Чебти, в Ливию воевать. Докучлива стала. Сóхмет пусть да исполнит тебя сил новых!

Отпущенный, кот, выплыв к берегу, замотал рыжим мехом, обдав всех брызгами.

– Всё, ко мне, друзья! – вылез и Петефхапи. – Вы испоганили Другу Царского Дома пруд его… Правда, он, без побед наших, не стал бы славным. Так ли, о, чати, главный из всех в Египтах?

Приблизившийся Хамуас хмыкнул. – Каждому велю выдать вам: кувшин бронзовый, тюк льна Дельты, тюк льна верхнеегипетского, рыбы семь корзин, чечевицы мешок, хлеба пять корзин, бычьих кож две. И – по рабыне всем.

– Будешь здрав! – выли пьяные.

Вскоре все, обнажённые, с копьями и доспехами через локоть, двинулись к Нилу, где ждали лодки. Прежде под пылью светлые, все теперь виделись в телах чёрных, белых и жёлтых. Несли в клетке с ручками Небти-Чебти. Многие отходили, чтоб помочиться… Канцлер терпел. Сей сброд – элита. Именно! Ведь элита – не та в красном гвардия из маджаев страшного роста, что берегла царя, а вот эти вояки, старевшие в битвах и на границах с детства. Любой из них стоил десять гвардейцев как поединщик.

Аллея вела к воротам, песок предварял ширь Нила. Усадьба – на острове. Вниз по течению был остров-собственность Петефхапи. Далее высился белизной храм Птаха и за ним – Мемфис, белый до слепоты в глазах.

– Меч царя! Волей царицы выплывем нынче, – вёл канцлер, пока люд влезал в лодки. – Жду тебя вечером. И, знаешь, этим своим скажи… – он приблизился к полководцу. – Пусть стерегут здесь Мемфис и две усадьбы… наши, твою с моей.

– Истинно, отдохнут пусть, пусть сберегают Мемфис. Ибо чтó ты сказал – тревожит, – сделался воин строгим.

Вёсла плеснули, и лодки прянули, вспугивая крокодилов, чаек да уток.

Тронув волну ногой, канцлер пошёл к воротам, где стражи пали ниц. Далее ждала челядь и мажордом в поклоне. Он хотел их распечь за мелочи: за несобранный птичий кал в аллеях и ветку ивы, сбитую ветром, за неподстриженный куст жасмина, паданцы смокв и фиников и – вообще за всё. Пахло мочой. Он сморщился и прибавил шаг впереди раба с зонтиком.

Подле пруда он стал, трясясь, чуть не плача. Вспугнутый лебедь плыл вдали; лотосы были смяты и сбились в кучи; муть поднялась со дна; рыбки плавали брюхом вверх… Челядь кинулась исправлять всё. Но он, в отчаяньи, плёткой стегал без слов обнажённую женскую и мужскую плоть, бегавшую безмолвно. После он оглядел дворец: очень большой… огромный! розового гранита! У царя в Мемфисе, у любого из знатных дворцы – из глины. Верно рекла царица: усадьба богаче царской… Он жил не видя, как он богат. Ревнует царица – что ж остальные?

Он взволновался и оглядел усадьбу с дворцом в средине, с прудами с запада и востока, с юга и севера, с пальмовыми аллеями, с рощами сикомор, ив, миртов и тамарисков, с клумбами мальв, нарциссов, роз и сесбáний. Остров был точно княжество.

Ни при Джосере, ни при Каа, Унеге и Нубнефéре, Хýни и Снофру – ни при каком из них, царей прошлого, он не жил бы так. Не стал бы вообще богат! Хеопс, до сих пор дитя, Хеопс, хладный к миру, слепой к земному, именно вот такой Хеопс дал ему превзойти всех. Если царь не вернётся и будет новый царь, он, Хамуас, падёт. Зависть сломит его… Она есть, он знает! Он сам завидовал всем хоть в чём-то, пока в любой мелочи не затмил всех… даже царя, выходит?! Ему не простит царица и принц Хефрен, коль станет царь… Тем более Сехемхет, коль сменит династию… Испоганенный пруд сей – вздор! Он, жрец из Дельты, попавший в чати, может лишиться жизни…

Царь скрылся в барке от недовольства, стало быть, делавшимся в Египте?! Но ведь ответственный за дела – он, канцлер. Царь, получается, от него уплыл?! Ждать указа, кой свергнет его, Хамуаса, в бездну?! Снофру б казнил его. А Хеопс лишь обиделся, как дитя, сел в барку – и уплыл в море… Но всё меняется. У мечтателей просто из грёз вдруг – в подлинность, да такую, что жуть берёт… Раздор ожил, зависть растёт. Ответ держать Хамуасу… И его остров пойдёт на дно, голова, рухнув с плеч, покатится, погребальный лён его минет… У канцлера затряслись колени.

– О, Áкер, стражник Дуáта! Амаунéт из Хéджу! О, Геб из Óна! Квебехсенýф Египта! Мин из Хент-Мина! Нейт из Мерида! Шу из Эш-Шабта! Птах Мемфисский! Хнум Фиванский! Тóт Всемудрейший! Хапи из Бýто! О, Эннеада! – воззвал он к древним богам и новым.

И вдруг он бросился во дворец, в покой свой, где, взяв папирус и написав в нём, дал гонцу указанье – спешно плыть в Мемфис. Сам он, в ларь накидав сандалий, схенти и париков и свитков и надев чистое, прянул к Нилу. Вскоре его лодка двигалась меж других двух, пугающих крокодилов.

Пристань была в чиновниках. Он позвал Главного Царских Трактов, Главного По Работам, Главного Стражи. В речах часто слышалось:

– …на Ра-Кедит…

Главные пошли к меньшим. Те разбегались, клича писцов.

До вечера в цитадели канцлер строчил приказы. Он полумёртв был от нервов, но и от зноя. Вымылся. На закате с террасы, щурясь от Áтума, падавшего в горизонт свой, он засвидетельствовал итоги: в гаванях плыли лодки; двигались толпы; гонцы неслись всюду; в улицах суетились.

Ибо он вздумал – чтó будет чудом, чтó, вознеся царя, даст прощение Хамуасу.

После он с Петефхапи стоял на пристани и, когда принесли носилки, сгорбился, чтоб приветствовать Хенутсен, царицу, с сыном, Хефреном, Хором всходящим.

Барка их приняла.

Парень селения у Канала Лис, ном4 Сета, ночью помчался к площади, где бил гонг с барабаном, словно в набег ливийцев. У пламени был начальник селения и гонец.

– Ради царя – блеск Ра ему! Друг Царского Дома, чати! – твердил гонец непрестанно. – Всем в каменоломни. Вам же – в Фаюм. Друг Царя, Друг Царского Дома, так Хамуас велел!

Общинники загудели, чуть видные в темноте.

– Полив ведь…

– Не время! Надо б в разлив!

– В разлив нет полей, таскать сподручней, ибо вода у вырубок…

Парень, вспыхнувши, крикнул, прячась за спинами: – Податей мало? Что Мемфис хочет? Нас извести?

Начальник шагнул было, но передумал, лишь погрозил жезлом.

– Взять еду, – бросил он и добавил: – Чати велик! Он глас царя. Он рука царя.

– Царь уплыл ведь… – гулом прошло в толпе. – Он Áписа не кормил… Где царь?

– Цыц! – поднял начальник жезл свой.

Вскоре шло человек до ста – по полям и тропам, через каналы, путаясь в темноте, сбиваясь, падая, – вслед за факелом. Порскали в кустах лисы, пел мрачно сирин.

– Цапнет змея – и к мёртвым, – люди шептались. – Ночью идём… Пожар, что ль? набег? ливийцы?

– Лучше уж крокодил! – вёл парень, шедший с короткой палкой. – Он в Нил утащит, всё на своей земле! Мы нома Сета, и Сет наш бог. Но лучше добрый бог, чем Сет. Он брата убил, нас вовсе… Был бы наш бог Осирис!

Свернули к дамбе, косились в воды, где стыли звёзды.

– Треплетесь, – начал кто-то. – А то не знаете, что в Фаюм идём, к крокодилам. Их бог там – Сéбек… Вот уж где крокодилы! Сéбек ведь – крокодил. Их в озере – что песку! Озеро в том Фаюме – с море. Там было царство, в древности. Сехемхет, их князь, строгий: глянешь не так – казнит… Лучше Хеопс царь, слава!.. Сéбек, он злей, чем Сет. Сет – он, коль дует самум с песков и в набеги ливийцев, вредный. А этот Сéбек – вечно злой. Зазевался в полях – и сожран. Обычай там – бубен стучит всегда, день-ночь, вечно. Чтоб крокодилов гнать.

– Ну, ты болтун, смотрю! – прервал новый. – Коль ты из Сета – что их Фаюм? Потрудимся и вернёмся. А вот про камень – вот где зло! Он, камень, разный, коль кто не знает. В Фаюме он не песчаник, не известняк. Базальт там. С ним наломаемся…

Парень, убивши зайца, коего усмотрел в кустах, кинул добычу в сумку.

– Вкусный! – громко заверил он. – Чтó вам скажу: жить плохо. У них дворцы, слуги… Мы точно скот… Что царь думает, честь ему?

– Не видал ты царей. Хеопс лучший! Я застал Снофру – так у него война одна: с Ливией, на Синае, в Нубии. Рыли каналы, камень рубили… А при Хеопсе – тишь.

– Мне, – начал парень, – лучше война. Лучше уж воевать, чем рабствовать…

Чин, что их вёл, прикрикнул. Двинулись молча.

Лезли грядой, оканчивавшей долину, и на заре далеко внизу различили туманы. Тут и донёсся бубен, не прекращавшийся никогда.

Шли по склонам, вниз, видя, что и с других мест тропами отовсюду в Фаюм прут люди в схенти – схентиу, или же египтяне.

Солнце палило. Туманы пухли, являя воду. Бриз нёс вонь сырости… Выросли башни Крокодилóполя, центра нома в чащах и средь полей с людьми…