В прицеле Бурый медведь - Петр Беляков

Перед нашей 28-й армией лежала территория Ростовской области. Нам предстояло освободить Батайск и Ростов-на-Дону.

А пока 159-й отдельной стрелковой бригаде было приказано форсировать Маныч и наступать на железнодорожный тупик - станцию Дивное.

Наш батальон по-прежнему шел вторым эшелоном. Бойцы залегли на снегу. Впереди Маныч. Его форсируют батальоны бригады, через наступающие цепи бьет тяжелая артиллерия. А над рекой висит густой туман, висит неподвижно, и кажется, его можно, как вату, потрогать руками. Меня охватывает волнение перед атакой. Разговаривать не хочется, и мы молча с тревогой всматриваемся в туманную даль. Что там? Прорвутся передовые подразделения через водную преграду или нет?

- Снайперу вести наблюдение! - напоминает лейтенант Туз, хотя я и без того не отрываюсь от окуляра. Смотрю и ничего не вижу. Лишь кое-где промелькнет расплывчатая фигура то ли нашего солдата, то ли вражеского.

Начинают поступать раненые. Тяжелораненых везут на подводах, остальные идут сами. На вопросы "Как там?", "Как с прорывом?" слышится один ответ:

- Тяжело!..

Настает и черед нашего батальона. И вдруг в морозном воздухе раздается:

- Прорвались!..

Вскоре следует команда!

- Шагом марш!..

Мы вскакиваем и дружно идем вперед. Вот он какой, Маныч! Широкая илистая, во многих местах не замерзшая гладь воды. Пахнет сероводородом. Вода взмучена взрывами снарядов, сапогами бойцов.

Бежим по камышовым матам на другой берег и мигом рассыпаемся в цепь. По приказу комбрига батальон выдвигается в первый эшелон. Теперь лицом к опасности идти нам.

Показались постройки станции Дивное. К тому времени поднялась метель. Ежась от холода, мы держим путь прямо на вокзал. Но и враг не дремлет. Начала бить шрапнелью его артиллерия.

- Рассредоточиться! - поступает команда.

В трех - пяти метрах вижу Павлика Дронова и Володю Спесивцева. Настегивая коня, куда-то скачет Ваня Гуров. Он не замечает нас.

- В случае чего, - кричит мне Павлик, - перевяжешь! - И показывает индивидуальный пакет. Почти рядом с ним вскидывается земля от взрыва мины. Мы падаем в снег. К счастью, все целы и невредимы.

- Не останавливаться! - командует Туз. - Снайпер, взберись на крышу вон того амбара, посмотри, что там, впереди.

Вырываюсь вперед и с крыши веду наблюдение, а когда цепь подошла к амбару, докладываю:

- Немцы бегут! Вижу их обоз... Справа наши. Много бойцов!

Туз машет рукой:

- Слезай!..

Через каких-то десять - пятнадцать минут бойцы батальона с криками "ура!" бросились к вокзалу и вскоре скрылись в заснеженных улицах. Фашисты, не принимая боя, отступили.

На ночлег останавливаемся на станции Дивное - первом на нашем пути населенном пункте, не разрушенном фашистами.

Ветер в лицо

21 января 1943 года был освобожден последний километр калмыцкой земли. Батальоны вышли на сальские просторы.

И опять степи... Обширные, ровные. Но и здесь видны приметы войны: воронки от бомб и снарядов, обрывки колючей проволоки, каски и патроны. Кое-где валяются трупы гитлеровцев.

Мое детство прошло в степном краю. И степь всегда рождала во мне высокие чувства. Но сейчас, когда тянуло пороховой гарью, степь казалась угрюмой и холодной.

Политрук Селютин всегда с нами. Он идет то с одним взводом, то с другим, подбадривает словом, помогает отстающим. Сам он, казалось, не знает устали.

Мы идем завьюженной степью. Сквозь снег проступают частые кустики полыни-чернобыльника. И глазам моим живо представилась та полынная степь, где прошло детство...

28 января... Батальон находится в головной походной заставе. Кругом тишина. Но вот нас обгоняет пулеметная тачанка. На ней Сема Марчуков, припавший к пулемету. Рядом Ваня Гуров, с красным от холода лицом. У него бравый вид. Завидев меня, он машет рукой:

- Разведпривет!

- Удачи вам, друзья! - кричу я в ответ.

Рукавом прикрываю лицо от жгучего ветра со снегом. Но мороз жжет нос, щеки. Стараюсь отвлечься, думаю о доме, о школе.

Под вечер разведка доложила: в небольшом хуторе Кагальничек засели фашисты.

- Выбьем фрицев - погреемся, отдохнем, - мечтательно говорит сосед справа.

- Приготовиться к атаке! - звучит команда. Кагальничек мы атакуем по всем правилам Боевого устава. Роты развернулись в цепь слаженно и быстро. Минометчики, задача которых - поддержать нас, открывают огонь, и мы дружно бросаемся на врага. Тенькают пули, вздымая фонтанчики снега и мерзлой земли. Кто-то падает, кто-то вскрикивает. Но командир роты лейтенант Туз подбадривает нас:

- Не робеть! Вперед!

Павлик Дронов вырывается вперед и на бегу стреляет из винтовки. Он целится во вражеских пулеметчиков, засевших на чердаке дома. Прицельным огнем туда же бьет из "максима" Сема Марчуков. Фашистский пулемет захлебнулся. Но с чердака крайнего дома строчит еще один пулемет.

- Снайпер! - стараясь перекричать шум боя, приказывает мне Туз. Ориентир - крайний дом слева. Уничтожить пулемет!

Падаю на копну прелой соломы. Быстро прицеливаюсь и уже никого не слышу и ничего не вижу, кроме пулемета на чердаке. Стреляю раз, другой... Пулемет замолчал. Я посылаю в черный провал чердака еще три пули. Так будет вернее!

- Впер-ред! - торопит бойцов Туз.

Задыхаясь, бежим. Что есть мочи кричим "ура!".

Гитлеровцы отступили, а подожженный ими Кагальничек горел. Мы сошлись у пепелища: Ваня, Павлик, Сема и я. В бою Сема, как он выразился, расстрелял гору пулеметных лент и теперь сетовал:

- Придется набивать...

Мороз крепчал, а снаряжать пулеметные ленты на холоде не просто. Деревенеют пальцы.

Павлик развязывает вещевой мешок, достает кусок сада, не торопясь, кинжалом отрезает четыре толстых ломтя.

Поев, мы повеселели, послышались шутки. В то время излюбленной темой солдатского юмора была судьба Гитлера. Какую казнь ему придумать, когда мы победим? Тут фантазия била через край. Смех, шутки обогрели вас. И вот Баня Гуров, откинувшись на вещмешок, затянул:

Ой да кони ржут, а пики блещут,

Казаки в поход идут...

Притихли бойцы роты, вслушиваясь в удалую песню. Незаметно подкралась ночь. Ее мы провели на пепелище, а утром снова сборы в поход. Но тут произошло событие, которое всех нас потрясло.

У обгорелого плетня бойцы роты обнаружили тела истерзанных красноармейцев. Это была жуткая картина, У одного красноармейца отрублена голова, отрублена каким-то тупым орудием, глаза вдавлены, очевидно, каблуком кованого сапога; у второго на теле тоже следы пыток, а в животе - кол из плетня.

И тогда в круг собравшихся вышел политрук Селютин.

- Вот смотрите, что сделали фашисты с красноармейцами, - гневно произнес он, - они их пытали, истязали, мучали! Звери! Палачи! Отомстим же фашистам за гибель боевых друзей!