Чернила под кожей - Дейрдре Салливан

Прямо на земле, в тени деревьев. Нежно. Тяжело смотреть, но делается это из любви. Шрамы на душе не видно никому. За них не будут уважать, ими не будут восхищаться. Нельзя познать всю боль глазами. Познать, что делал человек, что будет делать. Ржавым гвоздем, найденным в сарае, рисовать браслеты на запястьях, ясные, как крик. Но приглушенное различить труднее. Оно живет в костях, царапает мозги и внутренности. Как можно спать спокойно, если ты невидим?

По пути домой с работы ужасная мигрень почти что валит меня с ног. Потом я вижу Тома в окне его гостиной, он машет мне, зовет войти. На кухне делает мне бутерброд. Я бутерброды ненавижу, но есть хочется сильнее, к тому же это милый жест. Глотаю бутерброд за три укуса. Том улыбается с противоположной стороны стола.

— Ешь как свинья, с таким же хрюканьем, — мне говорит, и я разглядываю его выражение лица, пытаясь воспринять это как шутку. Но все не так. Мы оба знаем, все — не так.

Во сне его лицо становится лицом мальчишки — невинным и совсем не злобным.

Выхожу из комнаты его, так и не взявшись за домашнюю работу, иду домой поспать и думаю о сказанном за ужином. Почему он накормил меня, а потом решил обидеть? Живот вздувается, упирается в ремень, подверждая правдивость оскорбления. Сжимаю кожу пальцами. Может, отрезать от себя кусок, растянуть, использовать как холст для моей машинки? Знаю, что нельзя. В темноте царапаю ногтями внутреннюю часть рук — от локтя до запястья.

Шейн научил меня этой игре. Рассказываешь особую историю, а боль в конце нужна, чтоб испугать.

История такая: жил-был на свете красный человечек, была у него красная жена, и родилась у них красная дочурка, но вскоре уехала она. Красные родители хотели навестить свою дочурку, но их маленькие красненькие ножки не могли идти по серым тропкам. У них имелась красная машина, но ей нужна была красная дорога, поэтому родители попросили мальчика/девочку построить им такую. И он(а) построил(а).

Рассказывая эту сказку, иллюстрируй ее жестами на чужой руке. Рука должна лежать по-наивному открытой, чтоб легче было оцарапать кожу в самом конце. Вот как играют в красную дорогу. Перед сном я развлекаюсь так сама. Жил-был на свете красный человечек, была у него красная жена. Родилась у них красная дочурка, но вскоре уехала она…

Боль. За которую ты платишь

У моряков была хорошая идея. Иглы в теле всем докажут, что ты крепок и силен. Когда плывешь куда-то, маршрут нужно запомнить. Вернешься к берегу родному — люди увидят отметины на коже и заведут с тобою разговор.

Мы завтракаем вместе. Саймон спрашивает, как у меня дела. Я сопливлю, но говорю, что все в порядке. Уходя, он гладит меня по голове, а мама смотрит на это настороженно. Она задерживает Саймона в прихожей, их мягкий шепот разносится по дому. Не желая их тревожить, я ухожу через черный ход. Маму так мало обнимают. Каждому из нас нужно внимание. Я жажду чувствовать прикосновение другого, но прикосновения вызывают неприязнь.

Проснулась я одна, в холодной комнате. Чувствовала себя последней шлюхой. Пришлось надеть рубашку с длинным рукавом — был холодный день, из тех, что кажутся довольно теплыми, пока на улицу не выйдешь. Сквозь облака едва проглядывают лимонно-желтые солнечные лучи. Говорят, нельзя смотреть на солнце, а то ослепнешь. Но люди говорят много чего. Порой так много, что не запомнишь. Чисти зубы после еды. Не обращай внимания на них. Переходя дорогу, смотри направо, потом налево, потом снова направо. Ешь овощи.

На остановке ко мне подходит пожилой мужик, просит не грустить и улыбнуться. Как смеет он просить меня ради него настроение менять! Я хмурюсь на него и показательно высмаркиваю нос. Я заболеваю. Ну и славно. Если слягу, то отдохну и похудею. Из-за болезни можно пропускать уроки, но нельзя — работу.

Амулеты и печати. Отметины на тайном языке. Ласточка — пять тысяч миль по морю. Если две ласточки, то десять и так далее. Ласточка веселая, нежная пичужка. Летает в облаках такая крохотная и элегантная. Их бесстрашие. Их форма, маленькая мысль, что успокоит в трудную минуту. Укажет путь домой.

Сегодня мне ужасно грустно. Голова тяжелая, а в теле слабость. Я двигаюсь с трудом и говорю с трудом. Джоан поссорилась со своей мамой о совместных планах на вечер пятницы. Я ей говорю, что никто не умер. Все ссорятся со своими мамами. У нас, у женщин, слишком много чувств. Они вскипают и выливаются наружу.

Мне кажется, утром мама злилась на меня. Холодные змеиные глаза, его рука гладит мои волосы. Ей это не понравилось, и я знаю почему. Ни за что не расскажу ей о нашей с Томом ссоре. Да это даже ссорой-то назвать нельзя. Все будет хорошо, если я не стану возникать. Том этого не любит. Называет драмой. Как будто все мои обиды лишь игра. В каком-то смысле это так. Мне тяжело переживать о чем-то. Порой приходится даже заставлять себя, специально обижаться, когда Том делает что-то неприятное.

Мне бы хотелось получить любовь без всяческих условий, но это невозможно. Любовь такую даже мамы не дают, хотя людей послушать, так материнская любовь священна. У матерей как будто целый океан этой любви и преданности, благодаря которому мы становимся собой. Мама меня любит, но с условиями. Когда жизнь становится труднее или я не слушаюсь ее, она режет наши узы. Порою обнимает меня, вся в слезах. Что бы она делала, не будь меня? Не будь меня, осталась бы она с отцом?

Якорь означал спокойный путь по Атлантическому океану. Под ним писали то, что придавало сил. Мать. Отец. Жена. Чернила и бумага. Безопасность. Книги. Любимый город, куда надеялись вернуться.

А вот еще одна история из книги. «Острой бабушкиной книги», как я ее однажды маме назвала. Сама я этого не помню — мне мама рассказала. Лаура помнит только, какой я была милой или смелой. Все неприятное затмилось для нее.

Встретились чудовище и женщина, и родился у них ребенок. Девочка. Наполовину чудище — на ту половину, что ниже пояса. Днем она могла это скрывать. Ночью втайне ото всех она купалась, отмывала хвост и чешуйчатые ноги. Потом она встретила мужчину и попросила только, чтобы купаться ей позволили одной. Конечно же мужчина