Семья Наливайко - Федор Кравченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стала мать у ворот и глаза вытерла, лицо ее посветлело, зарумянилось.
А казаки пели, возвращаясь с похода; пели о своих товарищах-героях…
— Это ты сам выдумал? — спросила мать, покачав головой.
— Сам.
— А что потом с матерью было, не знаешь? — спросила мать. — Когда она в хату вернулась?
Об этом я не подумал и сказал:
— Не знаю.
— Вот видишь… А выдумываешь…
Я молчал. Мать поглядела на меня лукавыми глазами и спросила:
— Тебе тоже на войну хочется, правда?
Сердце у меня забилось; я не стал распространяться и просто показал матери повестку.
Мать сдвинула брови и замерла. Несколько минут она сидела неподвижно, забыв о своих бумагах, рассыпавшихся у нее на коленях. Я собрал бумаги в папку, бережно положил их на стол. Мать не двигалась.
Внезапно на крыльце послышался шум. Мать вздрогнула и поднялась, машинально поправляя выбившиеся из-под платка седые пряди. В комнату вошла взволнованная Клавдия. Она рассказала, что соседнюю станцию бомбили фашистские самолеты. Я попробовал возражать: это были непроверенные слухи.
— Все равно, — сказала Клавдия. — Ты ничего не понимаешь… Мне страшно оставаться с ребенком. Я хочу уехать.
— Куда же ты уедешь? — спросила мать.
— Все равно куда.
— Присядь, — строго сказала мать. — Да скажи толком, с кем же ты решила уехать?
— Все равно, — повторила Клавдия, избегая глядеть на мать. — Механик МТС едет в командировку, я с ним поеду… А там посмотрю…
— Подождала бы… Может быть, весь колхоз выезжать будет. Вместе и поедем.
— Не могу я ждать, — говорила Клавдия, нервничая. — Если хотите, едемте вместе.;. Пусть и Аня едет, нечего ей здесь делать… Надо детей спасать…
— Нас не отпустят, — сказала мать и прибавила, глядя в лицо невестки: — Не отрывайся, Клава, от семьи, легче будет. С твоим характером ты одна не выдержишь.
— Выдержу.
Мать вздохнула.
— Делай как знаешь. Эта война всех испытает, проверит, кто чего стоит. Смотри, Клава, чтоб не пожалела после. Как война ни запоганит нашу землю — опять очистим. Земля — она вечная, а человек только раз живет.
Клава, кажется, ничего не поняла, но вся ее решительность исчезла. Она только дернула плечом и ушла.
Мать посмотрела на меня и покачала головой:
— Все вы хотите бросить меня…
С недобрым чувством думал я о Клавдии: она появилась совсем некстати. Теперь мне стало еще труднее говорить с матерью. Впрочем, мы больше не говорили. Так или иначе я должен был явиться в военкомат.
X
В военкомате нашли, что я слишком близорук. Подумаешь, как будто я в школу летчиков хочу поступить. Мне хотя бы в пехоту!
Один парень посоветовал «записаться в добровольцы». Я решил обсудить этот вопрос с Кирилюком — председателем сельсовета. Но в сельсовете я застал только мать Нины.
Все ее звали просто Настей; мою мать Катериной Петровной, а ее — Настей. Она работала сторожем, хотя могла бы руководить колхозной бригадой. Ведь Настя не хуже моей матери разбиралась в сельском хозяйстве.
В свое время Настя Максименко считалась лучшей колхозницей. А Кирилюк забрал ее к себе, и Настя стала незаменимым помощником председателя, хотя по должности числилась сторожем.
Я вошел в канцелярию, когда Настя Максименко получала зарплату. Нина выучила мать грамоте, и она читала книжки, но писать не умела и не любила.
Расписываясь в ведомости за зарплату, Настя хмурилась. Буквы ложились неровно; она с трудом удерживала острие карандаша, заползавшее за указанную секретарем черту, и недовольным тоном говорила:
— Куда оно едет?
Увидя меня, она покраснела. В эту минуту она казалась помолодевшей. Даже мне не верилось, что передо мной стоит мать девушки, окончившей десятилетку.
Обычно Настя в шутку называла меня «зятьком», отчего я просто терялся. Теперь она сама была очень сконфужена. Еще бы! Нина говорила, что мать книги читает, а она и расписаться-то не умеет.
Я начал протирать очки, делая вид, что ничего не заметил. Настя успокоилась, отозвала меня в сторону и неожиданно сказала:
— Андрей, голубчик, уезжай с Ниной поскорее. Где-нибудь учиться будете вместе. Чуешь, она же у меня одна.
Я спросил:
— Может быть, вместе уедем?
— Шо ты, шо ты! — возразила Настя. — Я тут останусь.
— Что же вы будете делать здесь без Нины?
Настя решительно сказала:
— В партизаны пиду. Раз сына у меня нема, сама пиду, партизанить буду. Я их, проклятых фашистов, секирой буду рубить, вилами буду колоть. Щоб не лезли на нашу землю…
— Добре, тетя Настя, — сказал я. — Когда надо будет, подумаем, что делать. А пока не волнуйтесь: фашисты еще далеко. Лучше скажите, где председатель, мне с ним поговорить надо.
— Кирилюк в районе, — деловым тоном сказала Настя. — А шо таке? Может, я без него справлюсь? Я тут на все вопросы ответы даю.
— Если так, скажите, пожалуйста, как в добровольцы записаться? Через сельсовет или надо в район?
— Надо в район, в военкомат надо, — быстро ответила Настя и вдруг всполошилась: — А кого же ты думаешь в добровольцы записать?
— Себя.
— Скаженный! — Настя смотрела на меня недоверчиво. — Такое придумаешь! Кому ты нужен такой… в очках… Ну тебя, прямо сердце забилось. Хто ж так шутит?
— Я не шучу.
Настя начала хитрить:
— Ну, а раз серьезно, то ничего из этого не выйдет. Не берут добровольцев. По порядку всех вызывают. Кого надо; того и посылают на фронт. Ты бы сходил к Нине, она дома одна…
Я снова отправился в военкомат, решив поговорить лично с комиссаром. Целых два часа простоял в очереди, наконец вошел в кабинет.
Худощавый, с осиной талией, военком даже не поглядел на меня. Он задал стандартный вопрос: «Год рождения?» Я ответил. «Ждите повестки», — сказал он и в ту же минуту забыл обо мне.
Я ушел домой обозленный. На обратном пути встретил Нину и узнал, что Настя разыскивала мать в поле. Нина была встревожена: видимо, что-то случилось. Я догадался, в чем дело, но промолчал.
XI
Конечно, мне помешали мои очки. Как это я не догадался снять их, перед тем как войти в кабинет военкома.
Я решил поговорить с председателем колхоза. Сидор Захарович знаком с военкомом. Если, он сумел отстоять Степана, ему нетрудно будет устроить меня. Надо только убедить Сидора Захаровича, что я не так уж плохо вижу.
Недавно он сказал матери: «Гордись, старуха, четырех сыновей дала Красной Армии; следовало бы присвоить тебе звание лучшей матери нашего района…»
Что же он скажет, когда и пятый сын уйдет на фронт? Придется Сидору Захаровичу повысить Катерину Петровну в звании.
Мать была в поле. Сидора Захаровича я нашел у колхозной конторы.
Странное дело: с тех пор как началась война, Стокоз, например, совсем опустился. Он, кажется, даже не умывался: лицо его покрылось пылью, хотя он нынче не бывает в поле. А вот Сидор Захарович по-прежнему тщательно выбрит, усы подкручены. Из-под темно-серого (рабочего) пиджака выглядывает чистая, аккуратно застегнутая на все пуговицы рубашка. Он ведь не любит неряшливости ни в одежде, ни — тем более — в работе!
Когда я подошел, он присматривался к черному наросту на ветке молодого ясенька. Нарост напоминал большое круглое гнездо. Темнело, и Сидор Захарович напрягал зрение, задумчиво почесывая затылок. Он не мог понять, что за странная птица свила гнездо у самого крыльца, где всегда было много людей.
Я оказал:
— Это не гнездо, Сидор Захарович, это пчелиный рой.
Сидор Захарович засмеялся:
— Придумал, хлопец. А ну, протри очки.
— Лучше глаза свои протрите: разве не видите — это рой, он даже шевелится.
Я был уверен, что это пчелиный рой. Конечно, этот нарост должен шевелиться. Я со спокойной совестью утверждал это. Сидор Захарович — хозяйственник, он не прочь увеличить пасеку, но ему мешала чрезмерная осторожность.
Я горячился, убеждая его, что надо немедленно позвать садовода. В это время появилась мать. Не обращая внимания на Сидора Захаровича, всегда подтрунивавшего над ее торопливостью, мать обняла меня и скороговоркой спросила:
— Ну что, Андрей? Говори скорее, сынок, что у тебя?
Я лукавил:
— Да вот заспорил с Сидором Захаровичем. Я говорю, что это рой, а он не верит. Говорит — гнездо.
— Какое гнездо? О чем ты говоришь, сынок? — огорченно сказала мать. — Про военкома скажи.
Я молчал.
— Значит, не приняли? Не приняли? — прошептала мать, не скрывая своей радости. — Выходит, что тебя совсем не примут! Будешь в колхозе работать. Работы у нас пропасть. Хотя нет, ты учиться поедешь… С Ниной вместе… Добре, сынок?
Сидор Захарович сказал:
— Эге, с таким зрением его в снайперы возьмут. Ну, иди, хлопче, позови садовода, нехай ветку осторожненько — спилит и рой заберет; Новый улей будет в колхозе.