Русское правоведение: «юридическая чума» на Руси — вылечим - (ВП СССР) Внутренний Предиктор СССР

Россия, хотя и жила на протяжении многих веков под властью библейской концепции порабощения человечества от имени Бога, в своём «историческом развитии» (если под «историческим развитием» понимать описанный выше процесс подчинения государственности и культуры в целом еврейско-иудейским диаспорам) отставала от «передовых» государств Запада. Отставание было безнадёжным до самого конца царствования императора Николая I, хотя в истории Руси-России и до начала царствования Александра II были такие деятели, как Владимир-креститель[78], П.П.Шафиров[79], А.Веселовский[80], А.Дивьер[81], представители рода Евреиновых (выходцы из Польши), К.В.Нессельроде[82], Е.Ф.Канкрин[83] (все выкресты или потомки выкрестов).

Если до Екатерины II политика Российского государства была направлена на недопущение проникновения евреев в Российскую империю, то после второго раздела Польши, вместе с бывшими польскими землями под властью империи оказалось и тамошнее еврейское население. Царствование Павла I было скоротечным по историческим меркам, и его политика по еврейскому вопросу не успела выработаться. Еврейско-иудейские источники характеризуют его царствование словами «эпоха изучения еврейской жизни»[84]. В царствование Александра I политику в отношении еврейского населения можно было характеризовать как сегрегацию, т.е. поддержание режима взаимной изоляции еврейского и не-еврейского населения (эти две части населения объединяла только торговля). Но этой политике сегрегации сопутствовало и желание уйти от проблемы, закрыть на неё глаза, что выразилось, в частности, в циркуляре 1817 г. Александра I губернаторам, чьи губернии находились в черте осёдлости [85] , о запрете возбуждения уголовных дел по обвинению евреев в ритуальных убийствах христиан с целью добычи крови [86]. Николай I по сути положил начало политике оправославливания (а равно «русификации» — в тогдашнем её понимании) еврейского населения, т.е. политике интеграции его в жизнь империи путём постепенного подавления иудаизма[87]. Александр II сделал то, на что не решился Николай I, — отменил крепостное право. Но это было решение, проистекающее не из политического курса на развитие самобытности Русской цивилизации и исправления династией ошибок и злоупотреблений прошлых царствований, а явление, сопутствующее главной совершённой Александром II новой политической ошибке: он открыл ворота проникновению в Россию из «просвещённой Европы» идеологии и политической практике буржуазного либерализма [88]. Судя по фактам того времени, Александр III пытался подавить буржуазный либерализм и продолжить политику сегрегации еврейского населения с целью его последующей интеграции в жизнь империи, но не нашёл для этого жизненно состоятельных концепции, путей и методов решения проблемы. Ответ на «еврейский вопрос» для него оставался тайной на протяжении всего его царствования[89]. Николай II не делал политику сам, а присутствовал в политике, делаемой другими, в результате чего жертвой чуждой России глобальной политики[90] пали и он сам, и династия, и империя, и множество людей. Иначе говоря, он избрал весьма изощрённый способ самоубийства, вследствие чего не может быть святым[91].

В общем, после смерти Николая I в течение трёх последних царствований Российская империя почти что догнала «передовые» государства Запада в аспекте влияния «еврейского ума» на развитие культуры, политическую и экономическую сферы[92]. Революции 1917 г. вывели Россию (изменившую название по итогам революций на «СССР») по этому показателю в мировые лидеры:

•  февральская революция 1917 г. её организаторами была приурочена к Пуриму[93] того года, а среди её активистов представителей еврейско-иудейской интеллигенции было уже больше, нежели доля евреев в населении империи;

•  среди руководителей октябрьского переворота и активистов учреждения власти советов на местах доминировали представители еврейско-иудейской диаспоры[94].

По сути под лозунгами марксизма к власти в стране пришёл ветхозаветно-талмудический фашизм. Чтобы не быть голословными в такой характеристике революций 1917 г. и постреволюционного режима в стране, обратимся к иудейским признаниям. В тексте, написанном в 1933 — 1934 гг., называемом «поэма»[95] и озаглавленном «Февраль», Эдуард Багрицкий (Э.Г.Дзюбин, 1895 — 1934), вспоминая свою революционную юность, разоткровенничался (выделения в тексте жирным и комментарии к ним в сносках — наши):

«Как я, рождённый от иудея, / Обрезанный на седьмые сутки, / Стал птицеловом — я сам не знаю! (…) Вдоль по аллее, мимо газона, / Шло гимназическое платье [96] , / А в сотне шагов за ним, как убийца [97] , / Спотыкаясь о скамьи и натыкаясь / На людей и деревья, шепча проклятья, / Шёл я в больших сапогах, в зелёной / Засаленной гимнастёрке, низко / Остриженный на военной службе, / Ещё не отвыкший сутулить плечи — / Ротный ловчило [98] , еврейский мальчик... (…) Моя иудейская гордость [99] пела, / Как струна, натянутая до отказа... / Я много дал бы, чтобы мой пращур / В длиннополом халате и лисьей шапке, / Из-под которой седой спиралью / Спадают пейсы и перхоть тучей / Взлетает над бородой квадратной… / Чтоб этот пращур признал потомка / В детине, стоящем подобно башне / Над летящими фарами и штыками / Грузовика, потрясшего полночь... [100] / ................................ / Я вздрогнул. / Звонок телефона / Скрежетнул у самого уха... / “Комиссара? — Я. Что вам?” (… — описание выезда на обыск и начало обыска мы опустим — продолжим с момента, когда «лирический герой» увидел обладательницу гимназического платья) “Уходите! — я сказал матросам... — / Кончен обыск! / Заберите парня! / Я останусь с девушкой!” (…) Тогда со зла я брякнул: / «Сколько дать вам за сеанс?» / И тихо, / Не раздвинув губ, она сказала: / «Пожалей меня! Не надо денег...» // Я швырнул ей деньги. / Я ввалился, / Не стянув сапог, не сняв кобуры, / Не расстёгивая гимнастёрки, / Прямо в омут пуха, в одеяло, / Под которым бились и вздыхали / Все мои предшественники, — в тёмный, / Неразборчивый поток видений, / Выкриков, развязанных движений, / Мрака и неистового света... // Я беру тебя за то, что робок / Был мой век, за то, что я застенчив, / За позор моих бездомных предков, / За случайной птицы щебетанье! / Я беру тебя, как мщенье миру [101] , / Из которого не мог я выйти!» (http://er3ed.qrz.ru/bagritsky-february.htm).

И родившийся в буржуазной еврейской семье, но записанный в энциклопедиях «русским советским поэтом», «революционным романтиком», «певцом молодого коммунистического государства», Э.Багрицкий был не один единственный такой ветхозаветно-талмудически фашиствующий выродок. О том, как соплеменники Э.Багрицкого подло и цинично делали революцию на севере, в Гельсинфорсе (ныне Хельсинки) — в главной базе Балтийского флота — см. воспоминания Гаральда Графа «Кровь офицеров». Он приводит свидетельство командира линейного корабля (броненосца) «Андрей Первозванный» Г.О.Гадда о кампании убийств офицеров на Балтийском флоте, организованной марксистами-интернацистами в начале марта 1917 г.[102] Убивали не только тех офицеров, которые действительно успели за годы службы «достать» рядовой состав рукоприкладством и прочими издевательствами; убивали просто потому, что у людей на плечах были погоны. Серди погибших оказался мичман, только что прибывший к месту службы. Убийства происходили и на кораблях, и в расположениях войсковых частей, и на улицах городов. Но это стало возможно только благодаря действию и ныне культового принципа «армия вне политики». В своих воспоминаниях Г.О.Гадд упоминает и одного из организаторов массового террора против офицеров флота:

«Только значительно позже, совершенно случайно, один из видных большевистских деятелей, еврей Шпицберг[103], в разговоре с несколькими морскими офицерами пролил свет на эту драму.

Он совершенно откровенно заявил, что убийства были организованы большевиками[104] во имя революции. Они принуждены были прибегнуть к этому, так как не оправдались их расчеты на то, что из-за тяжелых условий жизни, режима и поведения офицеров, переворот автоматически вызовет резню офицеров. Шпицберг говорил: «прошло два, три дня с начала переворота, а Балтийский флот, умно руководимый своим Командующим адмиралом Непениным, продолжал быть спокойным. Тогда пришлось для углубления революции, пока не поздно, отделить матросов от офицеров и вырыть между ними непроходимую пропасть ненависти и недоверия. Для этого-то и был убит адмирал Непенин и другие офицеры. Образовывалась пропасть, не было больше умного руководителя, офицеры уже смотрели на матросов как на убийц, а матросы боялись мести офицеров в случае реакции.