Три правды о себе - Джулия Баксбаум

Телефон у меня с собой, но я слишком устала, чтобы писать Скарлетт. Так устала, что мне даже лень посмотреть, нет ли в почте письма от КН. Да и зачем? Скорее всего он такой же спесивый дебил, как и все остальные в Вуд-Вэлли. Он, кстати, этого и не скрывает.

У меня за спиной открывается дверь, но мне лень оборачиваться и смотреть. Тео плюхается на свободный шезлонг рядом со мной и достает из кармана пачку папиросной бумаги и пакетик с травой.

– Знаешь, я не такая уж сволочь, – говорит он, ловко скручивая косяк.

– У меня пока не было случая убедиться в обратном, – говорю я и тут же жалею о сказанном. Почему нельзя было просто ответить: Еще какая! Или: Отвянь. Почему я иногда изъясняюсь, как шестидесятилетняя старуха. – А если мама увидит?

– Сто процентов легально и исключительно в лечебных целях. По рецепту психотерапевта.

– Да ладно!

– Без шуток. Снимает тревожность, предотвращает панические атаки. – В его голосе я слышу улыбку и улыбаюсь в ответ.

Только в Калифорнии, думаю я. Он протягивает мне косяк, но я качаю головой. Папе хватит одной травмы в день. Ему вовсе незачем видеть, как его паинька-дочка курит траву с его новым приемным сыном. Для фармацевта мой папа на удивление консервативен во всем, что касается фармацевтических препаратов.

– Мать все равно только вздохнет с облегчением, что это всего лишь трава. В прошлом году умер парень из нашей школы. Передоз героина.

– Кошмар, – говорю я. В моей старой школе наркотики пробовал каждый третий. Вряд ли здешние детки употребляют что-то уж совсем лютое. Все то же самое, разве что стоит дороже. – Ему тоже выписывали рецепты? От чего, интересно?

Тео смотрит на меня странно. До него не сразу доходит, что я пошутила. Я вечно шучу невпопад и некстати. И временами впадаю в чернуху. Ну, ничего. Пусть знает, что я не такая уж белая и пушистая.

– Знаешь, в другой ситуации мы бы смогли подружиться. С тобой все не так плохо. В смысле, Эшби пришлось бы с тобой поработать по смене имиджа, но тут хоть есть с чем работать. По-своему ты даже крутая. Прикольная. – Тео смотрит прямо перед собой, адресуя эти сомнительные комплименты холмам в россыпи ночных огней. – Но твой папашка – тот еще дятел.

– А ты та еще сволочь, – говорю я. – На самом деле.

Тео смеется и ежится на воображаемом ветру. По вечерам здесь прохладно, но все-таки жарковато для теплого шарфа, которым он обмотал себе шею. Он подносит сигарету ко рту и глубоко, жадно затягивается. Я никогда не курила траву, но понимаю, чем она привлекает других. Я чувствую, как он расслабляется, как его напряжение сходит на нет. Я тоже расслаблена после бокала вина. Жалко, Рейчел не предложила налить мне еще. От такого подарка я бы не отказалась.

– Я в курсе. Но ты хоть представляешь, каково мне теперь будет в школе? Из-за него?

– Мне тебя совершенно не жалко.

– Тебе и не надо меня жалеть.

– Мне тоже паршиво. Мне в сто раз хуже. – Как только я произношу это вслух, я понимаю, что так и есть. Папа, ты был не прав: здесь еще хуже. Здесь вообще вилы. – Дома, в Чикаго, у меня была жизнь. У меня были друзья. Люди, которым было не западло поздороваться со мной в школе.

– Мой папа умер от рака легких, – ни с того ни с сего говорит Тео и снова затягивается косяком. – Поэтому я и курю. Если он пробегал по десятку миль в день и все равно умер от рака легких, то какой смысл мучить себя заботами о здоровье?

– В жизни не слышала такой глупости.

– Да я понимаю… – Тео тушит недокуренную папиросу и убирает в карман на потом, поднимается с шезлонга и смотрит мне прямо в глаза. Даже не верится, что это тот самый Тео, который сегодня устроил истерику в столовой. – Слушай, как бы там ни было, мне действительно жаль, что все так получилось с твоей мамой.

– Спасибо. А мне жаль, что все так вышло с твоим отцом.

– Спасибо. Кстати, ты не могла бы обедать и ужинать в кухне? Глория мне уже плешь проела насчет тебя. Она говорит, из-за этой лапши ты скоро станешь guapo.

– Я стану красавицей из-за растворимой лапши?

– Gordo. Gorda. Как там, не помню. Короче, толстой коровой. Все, полминуты заботы о ближнем закончились. Лимит добрых дел на сегодня исчерпан.

– Ну разве не сволочь? – Я произношу это с улыбкой. Он не такой уж плохой. Ни разу не славный малый, но неплохой.

– Зная мою сволочную натуру, ты должна понимать, что вряд ли я стану здороваться с тобой в школе, – говорит он, и у меня вдруг мелькает безумная мысль, что КН – это Тео.

– Я уже поняла.

Тео быстро кивает мне, почти по-дружески, и идет в дом.

Глава 6

Кому: Кто-то Никто ([email protected])

От кого: Джесси А. Холмс ([email protected])

Тема: У меня кончились умные заголовки

У тебя когда-нибудь было чувство, что вся твоя жизнь – бесконечный кошмар, и ты надеешься, что проснешься, но проснуться так и не удается?

Кому: Джесси А. Холмс ([email protected])

От кого: Кто-то Никто ([email protected])

Тема: Спящая красавица

ээээ… да. все так плохо?

Кому: Кто-то Никто ([email protected])

От кого: Джесси А. Холмс ([email protected])

Тема: Скорее законченная истеричка

Нет. Не совсем. Извини. У меня легкий приступ жалости к себе. Зря я тебе написала.

Кому: Джесси А. Холмс ([email protected])

От кого: Кто-то Никто ([email protected])

Тема: мое предсказание из печенья

извиняться не надо.

знаешь, есть мнение, что количество счастья, отпущенное в старшей школе, обратно пропорционально успеху в дальнейшей жизни.

Кому: Кто-то Никто ([email protected])

От кого: Джесси А. Холмс ([email protected])

Тема: Спокойной ночи

Да? Тогда можешь меня поздравить. Я стану властительницей мира.

Кому: Джесси А. Холмс ([email protected])

От кого: Кто-то Никто ([email protected])

Тема: Ответ: Спокойной ночи

нет. властелином мира стану я.

Сейчас полночь. Я лежу в постели и прислушиваюсь к незнакомым звукам за окном. Калифорния даже звучит по-другому. Очевидно, что в этих холмах есть койоты, а также могут случаться пожары и оползни. Есть о чем беспокоиться. Мы здесь постоянно на грани апокалипсиса.

Я не могу просто лежать и ждать, пока не случится одно из двух: либо меня одолеет сон, либо наступит завтра. Голова идет кругом от горьких мыслей. Чашка чая. Вот что мне нужно. Что-то теплое и успокаивающее. Ромашка везде одинаковая на вкус, и в Лос-Анджелесе, и в Чикаго. Я встаю с кровати, надеваю пушистые тапочки в виде кроликов – мама мне их подарила на день рождения, на тринадцать лет, они уже старенькие и слегка жутковатые: оба кролика потеряли по глазу. Я спускаюсь по лестнице, стараясь не шуметь, чтобы никого не разбудить.

В темноте кажется, что до кухни идти далеко. Надо пройти через всю гостиную, и я боюсь опрокинуть что-нибудь по пути. Я иду медленно, вытянув перед собой руки, словно лунатик или подслеповатый зомби. И тут вижу их.

Папа и Рейчел сидят, тесно прижавшись друг к другу, на диванчике в боковой нише. Сидят при свете единственного торшера. Слава богу, я стою за колонной, и им меня не видно. Эта сцена меня смутила и даже слегка оглушила, потому что они не похожи на чужих друг другу людей, решивших связать свои судьбы от одиночества и безысходности. Они похожи на настоящую влюбленную пару.

Это мгновение истинной близости. Не как сегодня за ужином, когда Рейчел взяла папу за руку. Теперь мне кажется, что тот ее жест был адресован скорее мне и Тео. А сейчас они только вдвоем. Сидят в обнимку, рассматривают альбом с фотографиями, раскрытый у них на коленях. Я раньше не видела этот фотоальбом. Наверное, он принадлежит Рейчел. Она показывает моему папе свои фотографии до того, как? Фотографии ее мертвого мужа? Наглядные подтверждения, что в этом доме когда-то жила нормальная семья? Мне не слышно, что говорит Рейчел, но, кажется, она плачет. Она сидит сгорбившись, папа гладит ее по лицу, берет его в ладони, словно это какая-то хрупкая ценность, которую очень легко разбить. Может быть, он тоже плачет.

Мое сердце колотится, как сумасшедшее. Я представляю себе фотографии в этом альбоме. Может быть, там есть снимок пятилетнего Тео, которого мама с папой качают в воздухе, держа за руки с двух сторон. В нашем собственном семейном альбоме такая фотография есть. Мама справа, папа слева, а я качаюсь посередине, пойманная в объектив на волшебном взлете, и улыбаюсь так широко, что видна дырка на месте выпавшего молочного зуба. Интересно, папа показывал Рейчел наши фотографии? Неужели он так просто взял и отдал этой женщине все, что было только нашим?

Глаза щиплет от слез, но я стараюсь не разреветься. Я не совсем понимаю, почему мне хочется плакать. Мне вдруг кажется, что все пропало. Уже ничего не исправить. Меня накрывает волной безысходности, как это бывает среди ночи, когда ты одна. Как это бывает, когда ты наблюдаешь, как твой отец утешает свою новую жену. Как это бывает, когда тебе тоже больно, но утешить тебя некому.