Эмигрант. Испанская война - Даниил Сергеевич Калинин

стремление к победе, но главное – силу воли. Я горжусь, что у меня есть русский ученик.

…Я хотел участвовать и в дальнейших боях на тотализаторе. Но учитель, отметив мою боксёрскую технику, предложил драться по правилам французского бокса, а не шоссона. Эти бои были более престижными, а публика собиралась гораздо более пристойная… И богатая, что отразилось на моём кошельке и желудке. На плотном питании я заметно подрос, сантиметров до 180. Корпус увили грудные и брюшные мышцы, а плечи раздались до 52 размера. На руках рельефно и выпукло заиграли бицепсы и трицепсы. Картину завершали правильные черты красивого мужского лица (спасибо родителям), обрамлённые короткой тёмной бородкой. Так что мои бои (где я выступал обнажённым по пояс) собирали не только мужскую публику.

С Пуатье мы подтянули мои удары ногами, разобрали больше связок руки-ноги. И я стал успешно биться с французскими боксёрами. Пока мне везло, и я взял верх в семи (из семи) поединках. Причём последнюю победу я одержал сегодня, над довольно опытным и вполне себе известным боксёром, что открывало мне дорогу в большой спорт.

…Но Рауль всё-таки попал в группировку Жерома. Теперь он хотел мести, также как и я когда-то. Но шансов в честном бою у него не было. Однако его устраивала любая цена и любая победа – хоть и посредством угроз моей матери. А это не оставляло мне никакого выбора…

Глава третья. Соотечественники

После боя пришлось меняться сменами в ресторане: моё лицо никак не могло вызвать приятных эмоций у посетителей. Впрочем, уже три дня спустя опухоли спали. Замазав совсем уже критические участки, я снова энергично кланялся и галантно улыбался посетителям в надежде на хорошие чаевые.

Однако маскировка оказалась не слишком эффективной…

– Ба! Друзья, да это тот самый молодец, что так лихо дрался на ринге в воскресенье! Молодой человек, уделите минуту внимания вашим болельщикам!

Я направился к боковой нише, где за отдельным столиком устроились четверо мужчин среднего возраста. Призыв клиента был мне понятен, он не содержал негативной окраски, и в тоже время как-то царапнуло за душу. Будто есть какая-то важная деталь, которую я упустил.

«Ну конечно! Мужчина позвал меня на русском!»

– Господа, к вашим услугам! Хотели бы что-то сказать? Сегодня наш повар готов порадовать посетителей буйабесом из трески; специально для русских гостей – рыба по-монастырски с соусом бешамель и «Русский салат» мэтра Оливье. А в качестве закусок рекомендую попробовать варёных с укропом креветок или осьминога на углях. В качестве напитков советую попробовать красное…

– Да не гомони ты, парень! Мы позвали тебя не услужить, а поговорить. Ты наш соотечественник, а в Марселе русских не так много. Можешь посидеть с нами?

– Увы, господа. Официант не имеет никакого права сидеть с гостями. Даже если они соотечественники. Я просто потеряю работу.

– Тогда послушай – когда кончается твоя смена? Может, посидим после?

– Господа, я был бы очень рад общению с вами. Но я живу с мамой и если не приду в определённое время, она будет очень волноваться. К сожалению, в Марселе, если человек опаздывает, это повод для далеко не беспочвенных опасений.

– Забота о матери достойна похвалы. Но может вы сможете в другой день? Честное слово, узнав, что на ринге бьётся русский парень, мы не пожалели поставить довольно крупную сумму денег на вас. И хотя нам пришлось поволноваться, риск себя оправдал. Так что угостить вас – это наименьшее, из того, что мы можем себе позволить!

– Ну что же. Если завтра с утра вы сможете прийти в этот ресторан, то ваше желание исполниться.

– Пить с утра? А впрочем! Один день можно начать и с приятного, верно, господа? Решено: на этом месте, 9 утра. Вас устраивает время?

– Время хорошее.

…Утро следующего дня радовало солнечной погодой и свежим морским ветром, очищающим воздух от запахов порта. Было довольно прохладно, всё-таки зима (хоть это и юг Франции).

Впервые я прихожу в свой ресторан в качестве посетителя. Ну что же, это будет интересно, посмотреть на уровень нашего обслуживания «с той стороны».

Вся честная компания была уже в сборе. При хорошем солнечном освещении я смог лучше их разглядеть.

Итак, мужчина, что разговаривал со мной вчера, и кто, очевидно, был лидером группы: среднего роста, коренастый, кожа бледного оттенка. Усы и борода аля Николай Второй. Глаза карие, глубокие. В них чувствуется ум и внутренняя сила.

Лицо высокого блондина рассекал глубокий шрам; очевидно от рубящего удара холодным оружием. Мужчина выделяется приятным баритоном и смеющимися голубыми глазами.

У третьего члена группы короткие, мощные руки. Он слегка полноват, но в его фигуре чувствуется прямо таки медвежья сила. Лицо же без растительности, круглое и добродушное. Шрам, как вмятина, на правой скуле.

Четвёртый тоже не очень высокий – чуть пониже меня. Лицо мужественное; также карие глаза и длинный аристократический нос; нисколько, впрочем, его не портящий.

Несмотря на разный, в целом, облик, они похожи, как братья. Схожими были короткие, точные движения. Спокойствие… и какая-то потаённая угроза, исходящего от любого из них. Также я рассмотрел одинаковый у всех крест-эмблему: по диагонали он менял цвет с малинного на белый. В центре – литера «Д». Наверху подписано: ЯССЫ; внизу – 1917. Эту эмблему я знал. Все русские за рубежом слышали о ветеранах Дроздовского полка. За одним столом со мной сидели живые легенды Белого движения…

Перехватив мой взгляд, «атаман» (так я про себя его окрестил) красноречиво улыбнулся, и, обведя «ватагу» торжествующим взглядом, обратился ко мне:

– Я вижу, что вы, молодой человек, знаете историю. Тем приятнее будет с вами общаться! Капитан Дроздовского стрелкового полка Климов Илья Михайлович!

– Прапорщик Дроздовского стрелкового полка Гусев Александр Иванович (блондин со шрамом).

– Штабс-капитан Дроздовского артиллерийского дивизиона Тюрин Аркадий Юрьевич (медведь).

– Поручик Дроздовского стрелкового полка Владислав Михайлович Ромодановский (аристократ).

Я крепко жму руку каждому офицеру и тихо произношу: «Никита Мещеряков». У меня-то не было ни звания, ни положения, и гордо рапортовать в ответ было как-то неудобно.

Мужчины почувствовали моё смущение, и сдержанно улыбаясь, предложили мне сделать заказ на собственный вкус на всю компании. Я, предположив, что у эмигрантов, как правило, не очень много денег, заказал простую, но вкусную закуску— варёных креветок в оливковом масле с укропом. В качестве напитков я взял тройку кувшинов домашнего виноградного вина – не очень крепкого, но сладкого и по вкусу напоминающего сок или компот. Его организовали по моей просьбе товарищи с кухни. Может быть, сочетание не очень удачное, но ведь просили на мой вкус! И потом, офицеры поглощали заказ с видимым удовольствием.

– Никита, расскажите о себе, о своей семье. О том, как вы стали столь блистательным спортсменом.

С незнакомыми людьми я обычно не откровенничаю. Но здесь были СВОИ, я это чувствовал. И рассказал всё, как на духу, за исключением последнего предложения Рауля. Произносить это вслух было просто стыдно.

История знакомства родителей вызвало сдержанное одобрение; рассказ о трагичном прощании с отцом сопроводил третий тост, традиционно пьющийся за тех, кого нет рядом. Повесть о предательстве матери деловыми партнёрами деда очень зацепила собеседников; в мгновенно напрягшейся руке штабс-капитана Тюрина лопнула кружка. История моего голодного и не очень счастливого детства вызвала общее понимающее молчание. А что тут скажешь? На чужбине русские никому не были нужны. Тяжело было практически всем.

Затянувшуюся паузу прервал блондин (у него была интересная кличка – студент):

– А как, ещё раз, звали вашего отца? И в каком подразделении он служил?

– Мещеряков Александр Вячеславович. В каком подразделении? Не знаю, но вообще воевал в артиллерии. Дослужился он до чина поручика.

– Сдаётся мне, я знаю дальнейшую судьбу вашего отца. Ну, или, по крайней мере, её часть. Я был в составе тех немногочисленных подразделений, что прикрывали эвакуацию. Красные рвались к Севастополю, впереди их основных сил наступали мобильные конные группы.

…Нас было не очень много: взвод